Мелоун выпучил глаза. Секко протянул ему трубку.
— Что случилось, Эллен? — прошептал Мелоун.
— Я ищу тебя по всему городу. — Он не узнавал ее голос, звучащий как автомат. — Они ушли.
— Ушли?
— Фуриа занервничал. Женщина убедила его, что тебе нельзя доверять. Поэтому они ушли и забрали с собой Бибби…
— Забрали Бибби? — Мелоун провел рукой по лбу.
Эллен заплакала.
— Они объяснили, как с ними связаться? Они вернулись в хижину на озере?
— Я не знаю, Лоуни…
— Перестань плакать, Эллен! Я должен знать точно, что они говорили.
— Фуриа сказал, что ты должен доставить деньги домой к завтрашнему полудню и ждать, пока они с нами свяжутся, не сообщая ничего полиции, иначе мы больше никогда не увидим Бибби. Это наш последний шанс…
— Я вернусь, как только смогу.
Мелоун положил трубку.
— Я все слышал, — пробормотал шеф Секко. — Я дам тебе столько времени, сколько ты захочешь, Уэс, — не буду ничего предпринимать и не скажу никому ни слова без твоего разрешения. Если я могу чем-то помочь, кроме…
— Иди к черту, — прервал Мелоун и вышел.
Он подползал к хижине, понимая, что осторожность не требуется, и надеясь, что это не так, но обнаружил там только мусорный ящик, полный пустых бутылок и консервных банок, и грязные тарелки в раковине.
Мелоун обыскал хижину в поисках какого-нибудь указателя на местопребывание шайки, но не нашел ничего. Почти теряя способность мыслить здраво, он выбежал из хижины и начал бегать по грязным дорогам вдоль озера, ища автомобиль в кустах или какие-нибудь признаки жизни.
Наконец, уже в сумерках, Мелоун сел в «сааб» и медленно поехал назад в город.
«Сначала мне дали деньги, но я потерял Бибби. Потом я вернул Бибби, но потерял деньги. Теперь я потерял все».
Суббота, воскресенье, понедельник, вторник
Слабость
В доме было холодно. Мелоун включил термостат, но ничего не произошло. Он спустился в подвал, нажал аварийную кнопку, и печь загудела. Впоследствии он не помнил ничего об отоплении, подвале и печи.
Эллен провела день, убирая мусор и наводя порядок в шкафах, а после возвращения мужа приготовила обед из того, что непрошеные гости оставили в холодильнике, но Мелоун не припоминал, чтобы съел хотя бы кусочек. Он не хотел ложиться спать, говоря: «Предположим…», но Эллен приложила палец к губам, сняла с него рубашку, брюки и нижнее белье, надела на него пижаму, как на Бибби, уложила в постель и легла рядом. Мелоун заплакал — впервые за много-много лет. Он вздрагивал, как под ударами хлыста, а Эллен обнимала его и шептала что-то, как мать ребенку.
Когда Мелоун заснул, Эллен встала с кровати и направилась в комнату Барбары. Она провела остаток ночи, сидя в маленьком креслице дочери с ее куклой на коленях и напевая мелодию, которую придумала сама, прежде чем Бибби научилась ползать. Это была отнюдь не «Колыбельная» Брамса — собственно говоря, ее и мелодией было трудно назвать. Когда-то Эллен со смехом признавалась, что абсолютно лишена музыкального слуха. Как, впрочем, и поэтического дара. Но слова она тоже придумала, и они шли от души.
Проснувшись на рассвете, Эллен заплакала, потом положила куклу в колыбельку, которую Лоуни смастерил из сломанной качалки его матери, вернулась в большую спальню и легла на край кровати, стараясь не будить мужа. Увидев, что он просыпается, она закрыла глаза.
Сначала Голди была за то, чтобы убраться из города даже до того, как они вернулись за девочкой.
— Это становится все более рискованным. Фур. Мне не нравится торчать в Нью-Брэдфорде.
— А как же деньги?
— Знаю, но что толку гоняться за ними, когда нас разыскивают за убийство? Жалованье платят везде, так что мы сможем поживиться в другом месте. Давай сматываться из штата. Можем поехать в Канзас или Индиану. Тамошние фермеры — легкая добыча.
— Без бабок я отсюда не уеду, — заявил Фуриа.
По его тону Голди поняла, что с ним лучше не спорить — ее кожа снова начинала зудеть.
Она нашла другое убежище после того, как они забрали ребенка. Они сразу решили, что оставаться в хижине, которую арендовали на озере Бол сам, нельзя, но Фуриа хотел взломать другую хижину на противоположной стороне озера. Он был в скверном настроении, из которого Голди пришлось выводить его в постели в хижине с помощью специальных методов, которые Хинч наблюдал сквозь щель в двери. Фуриа велел ему охранять девочку, но Хинч обожал подсматривать за их любовными играми. К тому же Бибби была слишком напугана, чтобы пытаться убежать, — она сидела на кухонном стуле, дрожа всем телом, и Хинч, не оборачиваясь, слышал, как стучат ее зубы.
— Поверь мне, Фур, легавый прежде всего будет искать на озере, как только узнает, что ребенок у нас, — сказала Голди. — Он обшарит весь лес. Нам лучше поскорее убраться отсюда и устроиться там, где ему нас за год не найти. Мы вообще не должны были возвращаться в хижину. Какой смысл убивать его, прежде чем ты не вернул деньги?
— Ладно, — сонным голосом отозвался Фуриа.
Когда они вышли из спальни. Хинч развлекался тем, что строил девочке рожи.
Сидя в автомобиле, они увидели мчащийся к озеру «сааб» с Мелоуном за рулем — он проехал мимо «крайслера», даже не обернувшись.
— Что я тебе говорила? — усмехнулась Голди и постучала по спине Хинча. — Поехали, вонючка.
Дом, который она выбрала, находился по другую сторону от города, в сотне ярдов от проселочной дороги, скрытый высокими деревьями. Голди утверждала, что можно сотню раз проехать мимо, не заметив его, и Фуриа с ней согласился.
Снаружи имелись даже выложенная каменными плитками терраса и бассейн с подогревом, который осушили на зиму.
— Жаль, — промолвил Фуриа. — Мы могли бы плескаться в нем, как богачи.
Дом принадлежал нью-йоркской семье, которая пользовалась им летом и на каникулах в конце года. Голди знала это, потому что ее сестра Нанетт упоминала Тэтчеров в своих письмах — летом она сидела с их детьми, так как они часто отлучались. У них было три капризных ребенка, но они платили по двойному тарифу. Тэтчеры не могли внезапно объявиться — уехали в Европу.
Фуриа одобрил идею. Если не считать потери денег, он чувствовал себя отлично после «специальной обработки» Голди, поэтому, когда Хинч взломал заднюю дверь, и Голди заперла Барбару в комнате для прислуги внизу, он даже не разозлился на печь, которая не включалась из-за отсутствия топлива в баках. Вероятно, хозяева не оплатили счета, ухмыльнулся он.
Обстановка приводила его в восторг. Сельская мебель была сработана вручную и без единого гвоздя. Камин в гостиной мог бы вместить Хинча, а на стенах висели подлинные картины старых мастеров. Впрочем, Фуриа имел весьма смутное представление о живописи. Похоже, их рисовали какие-то калеки лет пятьсот тому назад, заявил он, а сейчас они все почернели и потрескались. На белой этажерке стоял цветной телевизор с большим экраном, который Голди тут же включила, но Фуриа сказал:
— К черту его — нужно послушать, что здесь творится.
Он выключил телевизор, включил радиоприемник на каминной полке и настроился на станцию в Тонекенеке-Фоллс, но там играла рок-музыка, и Фуриа продолжил осмотр.
При виде кухни из дерева и кафеля, с аккуратными рядами медных кастрюль и сковородок, висевших на крючках, он едва не пустился в пляс.
— У моей старухи глаза бы на лоб полезли! Она всю жизнь стряпала в собачьей конуре, если вообще когда-нибудь готовила!
Холодильник был пуст, зато морозильник объемом двадцать кубических футов был полон стейков и ростбифов, а плита имела духовку, в которой можно было поджарить целого ягненка.
Фуриа пришел в такое благодушное настроение, что, когда Хинч нашел комнату с книгами от пола до потолка и деревянным баром, полным первоклассной выпивки, позволил ему налить себе полный стакан виски.
— Наслаждайся жизнью, Хинч. — Но так как Фуриа должен был продемонстрировать, кто здесь босс, он добавил: — Чего эта девчонка расхныкалась? Надо ей всыпать.
Отперев дверь комнаты горничной, Фуриа несколько раз шлепнул Бибби — не сильно, так как он не имел ничего против детей, но это заставило ее заплакать еще громче.
— Какого черта она скулит? — с отвращением осведомился Фуриа. — Дочке легавого следовало бы привыкнуть к шлепкам. Дай ей какого-нибудь пойла, Голди, и пусть заткнется.
Голди заставила Барбару сделать пару глотков «Джека Дэниелса», и вскоре девочка заснула с открытым ртом, похрапывая, как маленький пьяница. Фуриа запер комнату, снова придя в бодрое расположение духа.
Сбросив ботинки, он растянулся на роскошном диване в гостиной.
— Пожалуй, я бы съел парочку филе-миньонов на ужин, Голди. Можешь их приготовить?
— У меня нет угля.
