После февральской революции происходила быстрая перестройка господствующего класса. Революция не встретила никакого сопротивления со стороны старого административного аппарата. Чиновничество всех рангов, прокуроры и генералы Июльской монархии заявили о своей готовности служить республике. Церковь и духовенство также поспешили выразить согласие с новым режимом. Многие орлеанистские и легитимистские политиканы «признали» республику и срочно перекрасились в республиканцев.
Политическую мимикрию монархической буржуазии облегчала и новая международная обстановка — развитие революции в Германии, Австрии и других странах Европы сопровождалось лицемерной «миролюбивой» внешней политикой Временного правительства. Оно ограничилось пышными декларациями о том, что Французская республика сочувствует освободительным движениям других наций, готова помочь им и в принципе не признает реакционных венских трактатов 1815 г. Но Ламартин тут же успокоил реакционные державы Европы заявлением, что Французская республика не намерена вести революционных войн или революционной пропаганды в соседних государствах. Конфиденциально же Ламартин заверил царя Николая I, с которым стремился завязать дружеские отношения, а также прусского короля, римского папу и английское правительство, что Франция не посягает на их политические порядки и что Французская республика не окажет никакой помощи революционным и национально-освободительным движениям в других странах. Это соответствовало действительности. Единственным прогрессивным актом Временного правительства в этой области, имевшим международное значение, было принятие в апреле 1848 г. закона об отмене рабства во французских колониях.
Организация сил пролетариата во многом тормозилась влиянием на него мелкобуржуазной идеологии и мелкобуржуазных иллюзий.
Большую роль в формировании политического сознания масс играла деятельность демократических клубов и демократическая пресса. По данным официальной статистики, в Париже в первые месяцы революции выходило около 160 газет самых различных направлений. По тем же данным, в столице к концу марта 1848 г. насчитывалось 146 клубов, а в течение следующих трех месяцев их число удвоилось. Большинство этих клубов не имело ясного политического лица и какой-либо оформленной организации. Возникло немало буржуазных клубов, в том числе и прятавших под республиканской личиной свою монархическую платформу. Среди демократических клубов наиболее влиятельными в массах были Клуб революции, руководимый А. Барбесом, Собрие, М. Дюфрессом и Э. Торе, Центральное республиканское общество, возглавляемое О. Бланки, клуб «Друзей народа» Распайля, «Центральное братское общество» Э. Кабе, а также возродившееся в 1848 г. революционно-демократическое «Общество прав человека и гражданина», руководимое левыми деятелями тайных обществ времен Июльской монархии Н. Лебоном, Вилленом и другими.
Пьер Жозеф ПрудонКлубы объединяли политически активные слои мелкой буржуазии и передовую часть рабочего класса. Руководящая роль в клубах принадлежала мелкобуржуазной интеллигенции. Клубные демократы и социалисты проповедовали в разных вариантах идеи солидарности и сотрудничества классов в достижении идеалов свободы, равенства, братства и социальной справедливости.
Эта клубная пропаганда еще более усиливала влияние в массах иллюзий мелкобуржуазного утопического социализма. Глава фурьеристов Консидеран уверял теперь, что «все республиканцы стали социалистами», и ждал от Временного правительства помощи в организации фаланг для «сотрудничества труда, капитала и таланта». П. Леру и Ж. Ламенне превозносили любовь к ближнему и всеобщее примирение. Прудон после некоторых колебаний стал резко критиковать Временное правительство и Луи Блана за попытки решать социальный вопрос методами политической демократии, способной, по его мнению, лишь разжечь классовые противоречия. Прудон противопоставлял этому свой план «экономического сотрудничества» буржуазии, пролетариата и мелких собственников путем организации «эквивалентного обмена» товаров и труда через «меновой банк».
Развенчать такие рецепты классового сотрудничества не была способна и большая часть коммунистических клубов 1848 г. Коммунистическая пропаганда не отходила от господствовавшей линии надклассового социализма, с ней созвучны были и проекты «икарийских поселений» Кабе, и выдвигавшийся Дезами в 1848 г. проект «банка труда» для освобождения пролетариата с помощью кредита. Ту же линию развивал и Роберт Оуэн, приехавший в конце марта 1848 г. в Париж, чтобы призвать французов и Временное правительство приступить к созданию оуэнистских кооперативных коммунистических ассоциаций.
Все эти виднейшие теоретики утопического коммунизма возлагали надежды на мирную пропаганду своих идей и на успехи создаваемых Люксембургской комиссией производительных ассоциаций. Вдохновляясь такими перспективами, Кабе и Дезами призывали к созданию общего фронта демократии, который должен толкать влево Временное правительство и весь ход революции.
При этом не ставился вопрос о самостоятельной организации пролетарских и коммунистических сил, без чего расплывчатый демократический фронт мог привести лишь к растворению пролетариата в мелкобуржуазной демократии.
Тем большее значение приобретала в февральский период деятельность О. Бланки и его Центрального республиканского общества, ставшего центром сплочения, организации и просвещения наиболее передовых революционных элементов пролетариата.
Бланки. Портрет работы женыЦентральное республиканское общество насчитывало к концу весны 3 тыс. человек, преимущественно рабочих.
О. Бланки критиковал иллюзии февральской революции, он доказывал, что республика 1848 г. ничего не изменила в системе капиталистического гнета и эксплуатации: «Изменилась форма, но сущность сохранилась. Тот же строй привилегий, не убавилось ни камешка, лишь прибавились фразы и флаги»[405]. Бланки разоблачал предательскую сущность проповедей доверия к буржуазии и Временному правительству. Он показывал, что буржуазно-республиканское правительство действует в сговоре с реакцией, а демократические деятели 1848 г., хотя и рядятся в монтаньярскую тогу, в действительности являются лишь «карикатурой на Жиронду». Бланки и его сторонники требовали вооружения пролетариата и демократизации национальной гвардии, чистки государственного аппарата от реакционных чиновников, неограниченных демократических свобод для рабочих, в том числе права стачек и коалиций. В противовес благотворительным «национальным мастерским» Бланки требовал государственных пособий для всех безработных и их вооружения наряду с работающими рабочими.
Приобретали значение также перемены в тактике Бланки и бланкистов в февральский период. Победоносные действия пролетариата и трудового населения Парижа в февральские дни воочию показали Бланки решающую роль масс в революции. Вечером 26 февраля Бланки энергично отклонил предложения некоторых своих сторонников о немедленном новом вооруженном восстании для свержения буржуазного Временного правительства.
Учитывая всю силу иллюзий в массах, Бланки доказывал необходимость сосредоточить усилия революционных коммунистов на скорейшем завоевании поддержки масс. Он говорил: «У нас … народ и клубы, где мы его организуем по-революционному, как некогда его организовали якобинцы. Найдем в себе достаточно благоразумия, чтобы подождать еще несколько дней, и революция будет принадлежать нам!.. Нам нужны широкие народные массы, предместья, пылающие в огне восстания, нам нужно новое 10 августа»[406]. Создание Центрального республиканского общества должно было помочь решению этой задачи.
Все же прогресс тактических идей Бланки не имел прочного идейно-теоретического основания. Бланки был по-прежнему далек от понимания закономерностей исторического развития и классовой борьбы пролетариата. Как и большинство социалистов, бланкисты принимали февральскую революцию за начало социалистического переворота. Дальнейшее развитие революции 1848 г. рисовалось им наподобие того, как было в Великой французской революции, — быстро нарастающий и непрерывный подъем вплоть до образования революционной диктатуры. Бланки по-прежнему не понимал необходимости длительной подготовки масс к социалистической революции. Он не имел программы таких экономических, социальных и политических требований, в борьбе за которые могла бы формироваться и закаляться армия этой революции.
Бланкисты не заботились об укреплении классовых организаций пролетариата и продолжали уповать на возможность решить вопрос одним ударом со стороны инициативного революционного меньшинства — смелым выступлением решительной группы революционеров, которой достаточно приобрести общее сочувствие масс, чтобы захватить власть и учредить революционную диктатуру. Узкие сектантские представления о революционном процессе делали непрочным отход Бланки от заговорщической тактики, так как сохранялась вся идейная почва для возврата к этой тактике при новом повороте событий.
