В результате углубления экономического кризиса государственные финансы быстро пришли в полное расстройство. Вкладчики изымали свои вклады из банков и сберегательных касс, многие банки обанкротились. Угроза банкротства нависла над главной цитаделью финансовой аристократии — Французским банком. Его акции упали в цене на 1/4, толпы людей повсюду осаждали кассы банка, требуя обмена его банкнот на звонкую монету.
Все обстоятельства позволяли Временному правительству осуществить революционные мероприятия в отношении банковской и налоговой системы, доставшейся республике в наследство от Июльской монархии, и одним ударом подорвать позиции финансовой аристократии. Опасаясь таких мер, некоторые финансисты предпочитали советовать правительству приостановить уплату процентов по государственным займам и принудить богатейших парижских капиталистов «добровольно» подписаться на новый заем.
Но Временное правительство и его министры финансов — банкир Гудшо и вскоре сменивший его Гарнье-Пажес — решительно отвергли всякое посягательство на капиталы крупных собственников и банкиров. В этом стремлении спасти от банкротства финансовую аристократию ярко проявилась политическая немощь буржуазных республиканцев и здесь же сказалась теснейшая связь торговой и промышленной буржуазии с банковским капиталом, придававшая всему французскому капитализму того времени резко выраженные ростовщические черты.
Для успокоения держателей государственных займов правительство досрочно выплатило им очередные проценты. Банкноты Французского банка были объявлены обязательными к приему населением по их нарицательной стоимости вместо звонкой монеты, Частные провинциальные банки были подчинены Французскому банку и превращены в его отделения, что еще более усиливало зависимость мелкой буржуазии от финансовой аристократии. Для получения от Французского банка ссуды правительство отдало ему в залог государственные леса.
И тем не менее правительство не получило от буржуазии ожидаемой финансовой помощи. Выпущенный новый «национальный» государственный 5 %-ный заем провалился, едва собрав по подписке 400 тыс. фр. Только трудящиеся вручили Временному правительству свои добровольные патриотические пожертвования на сумму в 1 млн. фр., собранные по крохам, путем отчислений рабочими однодневного заработка и пожертвований государству женами и дочерьми рабочих своих свадебных подарков и украшений. Веря в искренность намерений Временного правительства, парижские рабочие изъявили готовность «пожертвовать республике три месяца голода» и терпеливо дожидаться в течение этого срока обещанного решения социального вопроса.
Парализованное боязнью всякого посягательства на интересы капиталистов, Временное правительство в поисках выхода из острой финансовой нужды пошло по пути увеличения налогового обложения мелких собственников. Тяготы экономического и финансового кризиса были переложены на них. Самым пагубным для революции и республики было принятое 17 марта Временным правительством по предложению Гарнье-Пажеса решение увеличить на один год на 45 % все прямые налоги, падающие на земельных собственников. Новый 45-сантимный налог (каждый франк старых налогов увеличивался на 45 сантимов) падал своей тяжестью главным образом на плечи миллионов мелких и парцелльных крестьян.
Негодование крестьянства по поводу добавочного 45-сантимного налога было тем более сильным, что февральская революция взметнула волну крестьянских надежд на улучшение своей участи. Революция развязала новую активность крестьян в борьбе против помещиков, землевладельческой буржуазии и ростовщиков Начиная с февральских дней этими движениями были охвачены многие районы мелкого земледелия и половнической аренды в департаментах центральной, восточной, западной и южной Франции[413]. С криками «Да здравствует свобода, да здравствует республика!» крестьяне лесных районов явочным порядком восстанавливали право пользования государственными и помещичьими лесами. Крестьянская беднота повсюду принялась восстанавливать старинное право использования общинных угодий и бывших общинных земель. В Эльзасе и в районах Верхней Гаронны и Верхних Пиренеев вскоре после февральской революции вспыхнула крестьянская жакерия, расправлявшаяся с ненавистными кровососами-ростовщиками. В районах крупного помещичьего и буржуазного землевладения крестьяне отказывались платить высокие арендные платежи за землю.
Новый 45 — сантимный налог не только клал конец этим крестьянским надеждам, он посеял в крестьянстве ненависть к республике, которая лишь ухудшила их положение. Крупные землевладельцы, монархисты и клерикалы умело использовали недовольство и возмущение крестьян. С помощью католического духовенства они натравливали крестьян на парижскую демократию и рабочий класс, клеветнически обвиняя их в том, будто они-то и заставили правительство ввести 45-сантимный налог, чтобы за счет сельского населения содержать «парижских бездельников».
В действительности же парижские революционные рабочие и демократы всего решительнее протестовали против 45-сантимного налога на крестьян. Наибольшую тревогу по поводу этого налога проявило бланкистское Центральное республиканское общество. «Мы считали это мероприятие смертным приговором республике», — вспоминал впоследствии Бланки. Его клуб принял резолюцию, выдвигавшую требование о возврате крупными землевладельцами-дворянами «эмигрантского миллиарда» 1825 г.
Эти протесты и предложения встретили противодействие не только правого большинства Временного правительства, но и Ледрю-Роллена, Луи Блана, Флокона и Альбера, оказавшихся и на сей раз игрушкой в руках буржуазии. На заседаниях правительства они протестовали против законопроекта о 45-сантимном налоге, но затем капитулировали перед большинством и прикрыли своим авторитетом контрреволюционный характер налоговой политики Временного правительства. Снова проявилось свойственное мелкобуржуазным демократам и социалистам «отвращение к классовой борьбе, мечтания о том, чтобы обойтись без нее, стремление сгладить и примирить, притупить острые углы» [414]. Это обрекало на бессилие все попытки Ледрю-Роллена и Луи Блана противодействовать политике правого большинства Временного правительства. Между тем оба лидера мелкобуржуазной демократии ясно отдавали себе отчет в опасных последствиях политического курса правых республиканцев и вчерашних монархистов.
Тревога Ледрю-Роллена отразилась довольно внятно в мартовских циркулярах министра внутренних дел комиссарам Временного правительства, которые были посланы в провинцию Для внедрения новых республиканских порядков и подготовки выборов в Учредительное собрание. В ряде таких циркуляров, составленных при активном участии писательницы Жорж Санд, Ледрю-Роллен внушал комиссарам «якобинские» идеи. Им напоминалось, что правительство Июльской монархии «развратило все разветвления администрации» и потому «исполнители его воли не могут служить народу». Комиссарам предлагалось «во всем руководствоваться правилом: повсюду новые и, по возможности, вышедшие из народа люди»; комиссарам давалось задание «поставить во главе каждого округа, каждого муниципалитета хороших и решительных людей»[415]. Однако весь этот показной «якобинизм» шел насмарку, когда Ледрю-Роллен в тех же циркулярах предписывал комиссарам Временного правительства «действовать с особой осмотрительностью», «не затрагивать достойных уважения интересов», «дать миру пример умеренности после блестящей победы» [416].
В соответствии с этой установкой Ледрю-Роллен и подбирал своих «комиссаров». Они вербовались из бесцветных буржуазных и мелкобуржуазных республиканских деятелей, из активистов Клуба революции и Клуба клубов, но в их ряды не допускались более решительные левые республиканцы, а тем более революционные социалисты и коммунисты. Не удивительно, что подобные «революционные вожди народа» оказывались совершенно неспособными существенно изменить состав провинциальной и муниципальной администрации. Передвижка политической власти в провинции происходила главным образом в сторону приобщения к кругам местных нотаблей лиц либеральных профессий, а также негоциантов и промышленников средней руки. При этом старые буржуазные круги, связанные с землевладением, отнюдь не утрачивали своего руководящего влияния в делах провинциальной администрации, а нередко влияние это сохраняла и землевладельческая знать[417].
Буржуазия и помещики, рассчитывая на политическую отсталость провинции и особенно впервые получивших избирательное право народных масс, всячески торопили Временное правительство с проведением выборов в Учредительное собрание. С этим совпадало намерение самих буржуазных республиканцев поскорее разделаться с «социальной республикой» февральских дней, сбросить с республики ее антибуржуазную личину.
