Дайм надел браслет, вопросительно глядя на учителя. Тот еще мгновенье помолчал, вздохнул и сказал:
— Глаз Ургаша. По моим расчетам, пора. Ману и Андерас никогда не отличались терпением, а прошло уже шестьдесят лет, как Глаз пропал.
— Но разве последний Глаз не в вашей сокровищнице?
— У меня не последний. — Парьен покачал головой. — Разумеется, по официальной версии уцелел только один из шести. Но на самом деле их семь, просто седьмого не было на алтаре, когда взяли цитадель Мудрости. Ману не мог игнорировать спектр Радуги. Так что еще один Глаз все это время ищет способ вернуться.
— Вот как… — протянул Дайм.
Картина мира сместилась, кусочки головоломки смешались — и пытались сложиться в новый узор, в который вписался бы еще один ключевой фактор.
— Найди Глаз, Дайм. Лучше до того, как Глаз найдет тебя. Ты же понимаешь, что по всем параметрам одна из самых подходящих для него фигур.
Дайм кивнул. Все правильно: с точки зрения Глаза он — единственный законный наследник императора, потому что единственный маг — немаги в системе Школы Одноглазой Рыбы не считаются. Не только в системе Ману, в Ледяных Баронствах немаг тоже не имеет права наследовать титул. Но в империи все иначе, к добру или к худу — не бастарду решать.
— Про Глаз император не знает?
— Ни к чему ему лишние волнения. А тебе не лишним будет ознакомиться кое с чем. — Парьен вынул из воздуха, то есть взял со стола в кабинете, запечатанную весами в круге папку и подал Дайму. — Это уже в дороге, но до отчетов. И завтракать в дороге. «Семерка» отплывает через полчаса.
— А как же подарки от Ци Вея?
— Их уже погрузили на шхуну. Твой сундук тоже, — ответил Парьен, закрывая за собой дверь.
Дайму осталось лишь пожать плечами и быстрее управиться с утренним туалетом. Схватив так и не разобранную сумку и сунув в нее папку, он бегом устремился в конюшню. Странно, что Парьен выбрал для него путь по реке — даже на самом быстром корабле до Суарда добираться десять дней, что на четыре дня дольше, чем верхом. Но спорить дело дохлое. Как всегда, ухмыльнется в усы, мол, думай сам. Как показывает практика, понять резоны шера-зеро удается через раз, и то не до конца. Зато его советы никогда еще не подводили, а игнорирование самый странных пожеланий заставляло сильно жалеть о собственной дурости и упрямстве.
* * *
«Семерка» оказалась старым корытом, а шкипер — неопрятным типом с потрепанной подзорной трубой, болтающейся на груди поверх некогда изумрудного суконного камзола. Суетящиеся со швартовыми и парусами матросы были под стать: в обносках, заросшие и диковатые. На этом корыте не предполагалось пассажирской каюты, и Дайму достался закуток старшего помощника: три на четыре шага, подвесная койка, сундук и полудохлый ламповый жук под потолком, за который Дайм цеплялся макушкой.
— Завтрак для Вашей Светлости на кубрике, — щербато оскалабился шкипер и, покачнувшись, подмел воображаемой шляпой палубу, уверенный, что блещет изящными манерами.
«Все же Парьен издевается», — подумал Дайм, увидев дергающего себя за бороду полугнома кока и овсяную кашу с солониной на покрытом серой тряпкой столе. Но, попробовав, переменил мнение: от такого завтрака не отказался бы и сам император — если бы прежде, чем есть, закрыл глаза.
— Вы это, Вашсветлсть, не думайте, — пробурчал кок, подавая удивительно ароматный чай. — Наша «Семерочка» только с виду тихая, а как пойдет, никто не угонится. Она ж на синем жемчуге, родимая.
Дайм чуть не поперхнулся. Такое корыто на синем жемчуге? Да одна жемчужина стоит больше, чем вся шхуна вместе с командой. А кок тем временем продолжал:
— …потому и не продает её. Триста восемь лет, во как. Кому она нужна, суша эта? Уж лучше мы так, по воде. С воды оно все красивее. Чего мы там, на суше, не видели…
— Так, говоришь, за шесть дней будем?
— Лет сто назад дошли бы за пять, но «Семерочка» уже не так бодра, как раньше.
— А покажи-ка мне, любезный, пузырь, — велел Дайм.
— Как же… это ж… — вытаращил глаза кок. — Сердце «Семерочки»! Шкипер с меня шкуру того.
— Жизнь и разум, вторая категория, — улыбнулся ему Дайм, предъявляя Цветную грамоту: оригинал, как и положено, хранился в Конвенте, а оптическая копия, заверенная тем же Конвентом, могла быть активирована в любой момент безо всякой физической привязки, одним лишь желанием. Крохотный фокус, доступный даже шерам пятой, условной, категории — и единственное возможное для них управляемое проявление дара.
Вместо ответа кок вытаращил глаза еще больше и быстро-быстро закивал.
— Ну что, идем. — Дайм встал, попутно отметив изумительно ровный ход шхуны.
Конечно же, кок повел его сначала к шкиперу. Тот изрядно поломался, даже рекомендация Парьена и грамота-дуо не произвели на него должного впечатления. Уж очень он боялся за свою «Семерочку» — что немудрено, если учесть, что рассказанная коком байка о корабле, подарившем команде бессмертие, была чистой правдой. Как и то, что заночевав на суше, любой из команды это бессмертие потеряет. Но дар убеждения Кристисов сделал свое дело, и шкипер, кряхтя и ворча о том, что никому нельзя доверять в наше неспокойное время, провел Дайма в кормовое отделение трюма и отпер обитую бронзовыми полосами и зачарованную как банковское хранилище дверь.
— Вы поосторожнее с ней, Вашсветлсть, — глядя на мутноватую, низко гудящую и переливающуюся сферу, с нежностью в голосе попросил шкипер. — «Семерочка» ласку любит.
— Не волнуйтесь, почтенный. «Семерочке» понравится.
Словно услышав, радужные пятна заскользили по поверхности пузыря, слились и вспыхнули, делая сферу идеально прозрачной. В глубине её плавали семь крупных, с дикий орех, живых жемчужин глубокого синего цвета. Дайм чуть не ахнул: такой роскошью не мог похвастаться даже флагман имперского флота, а тут — древняя шхуна. Вот уж Парьен мастер на неожиданности.
— Точно, нравится ей, — проворковал шкипер, взглядом лаская всплывшие и прилипшие к сфере там, где её касались руки Дайма, жемчужины. — Девочка моя хорошая.
— Не отвлекайте, почтенный.
— Все-все, ухожу!
Едва дверь за шкипером закрылась, Дайм отстранился от реальности и нырнул в странный водный мир. Жемчужины пели, шептали, показывали глубины залива Сирен, где они родились и выросли, спеша поделиться с редким гостем, способным говорить с ними.
«Покажи! — наконец потребовали они. — Все, что видел».
И Дайм показал — самое драгоценное, что было у него. Родной замок Маргрейт, в котором не был пятнадцать лет. Мать, брата и сестер — не виденных столько же. Нечаянно обретенного друга — хмирского Дракона. Шуалейду, почти потерянную мечту.
