тебе нужна была жертва. А это ставит тебя на одну доску с Самиром.
– Что?! Нет, я…
– Это делает тебя даже хуже Самира. Недавно ты сказала мне, что я не Королева бандитов, и, наверное, ты была права. Но ты тоже не Королева бандитов. Ты Кусума.
– Кто?
Гита искренне рассмеялась:
– Ну ясное дело, откуда тебе о ней знать? Она не заслуживает места в истории. В большинстве книжек и фильмов ее попросту выкинули за кадр. Этакая Пхулан для бедных. Хотя сама Кусума называла себя дасью сундари – «прекрасная королева бандитов». Представляешь, какая стерва? Само прозвище заявляло о том, что она должна превзойти Пхулан. И конечно, дело было, помимо прочего, во внешности, как же без этой низменной зависти? Так или иначе, Кусума тоже состояла в банде, но скорее была там в статусе шлюхи, а не настоящей разбойницы. При этом она страшно ненавидела Пхулан, настолько, что, когда разбойник из высшей касты убил мужа Пхулан, Викрама – помнишь такого? – Кусума была на стороне нападавших. Она разорвала на Пхулан одежду, забрала ее драгоценности, помогла мужчинам связать ей руки, а когда Пхулан насиловали, кричала ей, что она это заслужила.
– Я…
– У тебя никогда не было и не будет подруг, Фарах, потому что ты стерва. Можешь попробовать обмануть деревенских и полицию, но я сомневаюсь, что кто-то тебе поверит. Ты соврала о том, что дом, занимавшийся похоронами Самира, все перепутал и кремировал его по ошибке…
– Но коп, которому я это сказала, мне поверил! – Глаза Фарах блеснули триумфом.
– Конечно, потому что это было твое слово против слова далита. Стереотипы неистребимы, о чем я тебе и толкую. Гребаная иерархия. Именно из-за нее в следующий раз коп не поверит слову мусульманки против слова четырех индуисток.
– Четырех?
Гита принялась загибать пальцы:
– Салони, Прити, Прия и я.
– Но они тебе не друзья! Ты сама говорила, что вы с Салони давно…
– Конечно, друзья. Мы с Салони помирились. Я была у нее на вечеринке. – Гита предъявила расписанные хной ладони в качестве доказательства. – Видишь, ты и правда на обочине местной жизни. А близнецы теперь мои новые приятельницы. Вчера мы вместе ужинали. Я оказала им «маленькую услугу», как все это тут называют, так что они скажут кому угодно и что угодно, если я попрошу.
– «Маленькую услугу»? Какую такую маленькую услугу? – Брови Фарах сошлись на переносице, а в следующую секунду взлетели на лоб – она догадалась, что́ здесь имеется в виду, одновременно с тем, как Гита ответила:
– Я сняла кольцо у Прити из носа. Так же, как и у тебя.
– Ты убила Даршана?!
Настала очередь Гиты лучезарно улыбаться, блестя зубами:
– Я умею улаживать проблемы – кому, как не тебе, об этом знать. Теперь ты понимаешь, что тебе не нужен такой враг, как я, Фарах? – Угроза прозвучала бодро и весело, а Гита между делом осмотрела дареную тыкву и потыкала в нее пальцем, проверяя упругость. – Я была с тобой очень терпелива. Даже слишком терпелива. Настолько терпелива, что тебе это не пошло на пользу – наоборот, ты что-то разбаловалась. Приобрела дурные привычки. Так что терпеливой я больше не буду, Фарах, поскольку в отличие от того, что ты сказала обо мне, я могу сказать, что ты мне на фиг не нужна живая. Улавливаешь?
Фарах кивнула.
– Уверена? А то говорят, иногда ты туговато соображаешь.
Голос Фарах прозвучал отрывисто, будто лопались одна за другой туго натянутые нитки:
– Я все прекрасно поняла.
– О, фантастика! Все считают тебя тормозом, но я-то как раз так не думаю. Мне кажется, ты нарочно делаешь все, чтобы люди тебя недооценивали. И это очень умный приемчик.
– Спасибо, – лопнула еще одна нить.
– Пожалуйста-пожалуйста, всегда обращайся, – тепло отозвалась Гита. – А теперь прошу прощения, у меня впереди насыщенный день, поэтому будь любезна, свали нафиг из моего дома.
Она подвела совершенно ошеломленную Фарах к выходу, открыла дверь и оцепенела, потому что за дверью стоял Архан, тараща на нее светлые орехово-зеленые глаза. И он даже не начал с порога требовать снеки, что еще более явно, чем его торжественная физиономия, свидетельствовало: мальчишка примчался сюда по очень важному делу.
– Что случилось? – спросила Гита.
– Нам звонили из полиции! – выпалил Архан. – Копы хотят, чтобы вы с мамой немедленно приехали в Кохру.
Это, безусловно, придало пущей правдоподобности всему, что она сказала Фарах. Но полюбоваться выражением лица вдовы Гита не могла, потому что ее собственное исказилось от страха. Она тотчас взмокла, капли пота выступили в ложбинке между грудей.
– Зачем? – выдохнула Гита.
– Затем, что они хотят вас арестовать!
21
Обстановка в полицейском участке Кохры могла бы слегка утихомирить сердечко Гиты, метавшееся в грудной клетке, как всполошенная колибри. От полицейского участка здесь было только название: трое мужчин в форме цвета хаки развалились во дворе на пластиковых креслах, как в кафе, закинув ногу на ногу, и потягивали чай с молоком и специями из пузатых стаканов. Ни доброе расположение духа, ни лихо заломленные бежевые береты на солнцепеке у них ничуть не пожухли. Однако вопреки этому мирному зрелищу Гита слезла с заднего сиденья скутера с таким чувством, будто впереди ее ждал путь на эшафот.
Мужнин скутер Салони припарковала у обочины – опустить подножку ей удалось только со второго раза. Они вдвоем с Гитой двинулись вперед. Дорожка, ведущая к главному входу, как и весь двор по периметру, была выложена по краям кирпичами, врытыми в землю и похожими на длинный ряд падающих костяшек домино. Гита услышала смех. Молодой посыльный собирал у офицеров пустые стаканы – должно быть, это он всех развлек какой-то шуткой, потому что ухмылялся с довольным видом, а остальные мужчины хохотали. Старший из них, с самым большим количеством нашивок на рукавах и погонах, одобрительно хлопнул парня по спине. Из невидимого радиоприемника доносилась музыка – наверное, его включили в каком-то магазине по соседству. Звучала не современная попса, а что-то из старой доброй эстрады.
Обстановку можно было бы назвать идиллической, если бы за решеткой камеры предварительного заключения, которая была отлично видна со двора, два офицера не избивали палками-латхи плачущего человека. Гита вздрогнула, когда палка угодила ему сзади под коленки и он упал. Офицеры тотчас подхватили его под мышки и вздернули на ноги. Убедившись, что задержанный может стоять без посторонней помощи, копы продолжили избивать его, а он – рыдать. «Значит, все может обернуться и вот таким образом», – дошла до Гиты четкая дихотомия ситуации. Либо допрос будет пустой формальностью, а Архан, как уверяет Салони, – редкостный олух и фантазер, и тогда скоро они обе будут тоже гонять чаи на солнышке, либо через пятнадцать минут она займет место того человека, издающего такие ужасные звуки. При одной мысли об этом Гита схватилась
