за мочку уха, а Салони дернула ее руку вниз:
– Прекрати! Честное слово, не быть тебе звездой игры в покер. – И напутствовала напоследок: – Запомни: подстраивайся под меня, слушай внимательно. Веди себя естественно. Ты ничего не знаешь о том, как он умер, ясно? В «Си-Ай-Ди» так висяки и поднимают: преступник всегда знает то, чего знать не должен, и выдает себя этим. – Она поправила на Гите дупатту. – И держи шею закрытой.
«Поднимают висяки»?..» У Гиты возник вопрос, сколько серий «Си-Ай-Ди» успела посмотреть Салони, но думать над этим не было времени.
Старший офицер и головы не поднял, когда женщины приблизились. Не взглянул он на них, и когда Салони сказала, что их вызвали по поводу скоропостижной смерти мистера Даршана Вареша, – лишь отхлебнул из нового стакана чай, обмочив усы, и кивнул в сторону вынесенного во двор стола, за которым сидела… определенно женщина. Стол стоял сбоку от выкрашенного желтой краской главного входа, под навесом, между двумя открытыми дверями участка.
При виде копа женского пола у Гиты проснулась надежда. После того как Пхулан Дэви свершила свою месть в День святого Валентина, ее бросили в тюрьму. Тогда она уже была знаменитостью, обращались с ней лучше, чем с другими заключенными, и она даже подружилась с начальницей тюрьмы Киран Беди, которая впоследствии помогла Пхулан попасть в последний бастион людей с криминальным прошлым – в политику. Находясь в тюрьме, Пхулан ждала суда, который власти долгие годы откладывали, продолжая следствие. Но в конце концов все сорок восемь пунктов обвинения были сняты, и Пхулан нежданным, негаданным, нечаянным образом все-таки оказалась на свободе. После одиннадцати лет, проведенных в тюрьме без официального приговора, ее освободили и избрали членом парламента. Она оставалась в политике до самой смерти, вернее, до того дня, когда ее убили в возрасте тридцати семи лет. Но эту часть истории Королевы бандитов Гита предпочитала не вспоминать. Вместо этого она задумалась, как ей обзавестись собственной Киран Беди, верной союзницей.
– Э-э… намаскар[126], – сказала Гита женщине-офицеру, сложив ладони на уровне груди. – Нас вызвали для дачи свидетельских показаний, видимо. Мы из той деревни, где вчера мистер Даршан… э-э…
– Даршан Вареш. Да. Садитесь. Сейчас начнем.
Салони и Гита опустились на два шатких стула, пристроив дорожные сумки у себя на коленях. Лицо у женщины-офицера было суровое; черные волосы собраны в пучок, завязанный низко, чтобы на голову можно было надеть форменный берет. Она была молода – по прикидкам Гиты, не старше двадцати шести, – и прилагала немалые усилия, чтобы скрывать собственную красоту. На ее лице не было ни бинди, ни макияжа: глаза не подведены, губы не накрашены. Даже маникюр она не сделала. Как и у офицеров-мужчин, у нее на левом нагрудном кармане была черная нашивка с именем и званием, а на правом – значок с флагом Индии.
Сушма Синха, ПСП[127], что-то увлеченно писала на бланке в красной папке. Ее рабочий стол – на самом деле складной столик, который Гита рассматривала, пока они ждали ее внимания, – был завален такими же папками, аккуратно связанными бечевками в стопки. И такой же бечевкой к папке была привязана шариковая ручка в пальцах ПСП Сушмы Синхи. Она прервалась на секунду, чтобы глотнуть воды из фиолетовой бутылки, и сделала это, не коснувшись губами горлышка и не пролив ни единой капли.
«Компетентная, – подумала про нее Гита, и надежда скисла, уступив место страху. – Очень, очень компетентная». Сушма Синха, ПСП, выглядела как женщина, помешанная на своей работе. При иных обстоятельствах это непременно понравилось бы Гите. Когда Сушма Синха, ПСП, продолжила эпистолярные упражнения, не удостоив и взглядом своих гостей поневоле, Салони с Гитой покосились друг на друга. Салони лишь пожала плечами, но Гита уже не могла выносить неопределенность.
– Э-э… офицер Синха, мэм?..
Сушма Синха, ПСП, вскинула свободную руку, выставив вверх указательный палец:
– Минуточку.
Каждый звук удара, нанесенного невидимому теперь арестанту в расположенной слева камере предварительного заключения, служил иллюстрацией к ближайшему безрадостному будущему Гиты. А ведь с женщинами-заключенными полицейские могут сделать и что-нибудь пострашнее…
Пусть она убийца, но в этом ужасном месте ей точно не выжить. Ее уделом будут побои и Рама ведает что еще. И все это под мелодии старой эстрады. Нет уж, решила Гита, лучше она последует за Самиром и Даршаном прочь из этого бренного мира. Тем более что теперь она в таких вопросах профи и может прописать себе ту же пилюлю, которые так лихо раздает направо и налево, будто прасад[128] в храмах. Она закусит антимоскитной спиралью, приготовит себе десерт с понг-понгом или…
Арестант в очередной раз взвыл от боли, и Гита опять не выдержала:
– Прошу про…
– Одну минуточку, мэм, – повторила Сушма Синха, ПСП, с неприязненной вежливостью.
И они подождали еще минуточку на полуденной жаре – Салони изучала пробивавшиеся после эпиляции волосы у себя на предплечьях, Гита обдумывала способы свести счеты с жизнью, пока Сушма Синха, ПСП, наконец не оторвалась от красной папки:
– Где вы были вчера вечером?
– Это вам! – выпалила Гита, выхватив из сумки тыкву и протянув ее над столом.
ПСП Сушма Синха озадаченно воззрилась на овощ:
– И что мне с этим делать?
– Можно приготовить отличное субджи[129], – хихикнула Салони. – Эта тыква гораздо лучше тех, что можно купить на городском рынке – там они слишком жесткие, согласитесь. А эту можно оприходовать прямо сегодня, вы ее потрогайте!
– Нет. Так где вы были вчера вечером?
Гита опустила отвергнутую тыкву себе на колени. Салони ответила:
– Мы ужинали в доме близнецов.
– Угу, близнецов, – сверилась со своими записями Сушма Синха, ПСП. – Прити Вареш и Прия Бхати.
– Верно. Мы ужинали и…
– Овощное карри! – громко перебила Гита.
– Что-что?
Салони под столом наступила Гите на ногу, расплющив голые пальцы, и пояснила:
– Мы ели на ужин овощное карри. Эта женщина, – с улыбкой кивнула она на Гиту, – с ума сходит по овощному карри. Ее тыквой не корми, дай про карри поговорить.
ПСП Сушма Синха насупилась – ничего забавного она в карри не находила. С нахмуренными бровями девушка казалась старше, и Гита решила, что это у нее уже опробованный прием.
– Когда вы покинули дом близнецов?
– Сразу после ужина, – сказала Салони.
– В котором это было часу?
– О… гм-м… Может, в девять? Мы бы остались подольше, но ей нужно было посидеть с ребенком – кошмар приснился, знаете ли.
– Кому «ей»?
– Прити, – ответила Салони.
– Прии, – одновременно сказала Гита, которую отвлекла очередная порция воплей арестанта, и мысленно выругалась, запутавшись, какое имя нужно было назвать и какое она назвала.
Сушма Синха, ПСП, впервые улыбнулась, но облегчения обеим свидетельницам это не принесло.
– А нельзя ли нам перейти в какое-нибудь более… тихое место? – спросила Гита, лихорадочно соображая. – Здесь трудно расслышать ваши вопросы.
– В помещении будет
