Доун с самого начала знакомства с Робертой испытывала к ней сочувствие и симпатию. Роберта с малых лет отличалась полнотой и вызывала у мальчишек насмешки. Однако со взрослением самым страшным для Роберты стали не насмешки, а сексуальное пренебрежение, которое Роберта испытывала со стороны мальчишек. Подростки чурались грудастой и задастой Роберты, но не возражали, чтобы она им отсасывала. Однако сами парни к ней не прикасались: ни объятий, ни поцелуев, – удручающе редко ей удавалось заполучить хуй во влагалище – в основном хуй, полный крови, восседая на полных спермы яйцах, направлялся в её всегда открывающийся ему навстречу рот. Роберта была и этому рада, поскольку даже такие случаи не представлялись ей так часто, как бы ей этого хотелось.
Роберта тоже тянулась к Доун, которая была прямой противоположностью ей по внешности и успеху у представителей мужского пола всех возрастов. Однако по своим взглядам на секс девушки были весьма близки, а это сделало их верными подругами. Их дружба проявлялась не только в том, что они сидели за одной партой, но и в том, что они защищали друг друга от сплетен и грубостей со стороны конкуренток и парней.
Доун была центром внимания, потому что была красивой, свободной, знавшей себе цену юной женщиной. Она легко шла на сближения с парнями, но заслужила за это уважение, а не презрение, которое обыкновенно достаётся доступным девушкам. Добилась она уважения тем, что прежде, чем раздеться, ставила условие очередному претенденту на звание любовника, чтобы он сначала полизал ей клитор и довёл до оргазма, а лишь потом тыкал своим членом в её отверстия. Когда же один парень, не выполнив уговора, сразу нацелился на углубление, Доун схватила его яйца в кулак и заставила обманщика поваляться по полу, пока она одевалась, глядя на него, свернувшегося в утробное положение и воющего от боли. Доун ушла, не хлопнув дверью, а аккуратно её прикрыв, и парень с тех пор обходил её стороной. Доун рассказала о случившемся Роберте, попросив её сделать эту информацию достоянием школьного общества, и та с помощью многочисленных добровольцев разнесла эту весть по всей школе. С тех пор, когда Доун шла по школьному коридору, все парни почтительно расступались, как подданные перед королевой, а девчонки завидовали до посинения. Ведь они, послушно и подобострастно начинавшие с сосания хуя, быстро оказывались со спермой во рту, но без всякого уважения, не говоря уже о наслаждении.
Роберта вынужденно следовала большинству, но лишь из безысходности, так как единственное, чем она могла соблазнить парней, это своей готовностью к хуесосанию.
* * *
Доун легко достигала оргазма, помня себя мастурбирующей со времени первой вспышки самосознания. Родители ей в этом не мешали, а когда Доун было годика три и она, сидя на диване в гостиной, раздвинула ножки и стала себя ублажать, не обращая внимание на окружающих, мама подсела к ней и сказала, что то, чем она занимается, дело хорошее, но его следует отправлять в уединении. Доун послушно прервалась, потопала в свою комнату и больше на людях не пускалась в погоню за оргазмом, пока ей не исполнилось одиннадцать, когда она впервые занялась этим совместно с подружками, сев в с ними кружок.
После первого оргазма на Доун не находило разморенное удовлетворение, наоборот, её желание только вступало в истинную силу, и наслаждение могло длиться часами. Если интенсивность жизни определять тем, насколько быстро возрождается только что удовлетворённое желание, то интенсивность жизни у Доун была наивысшей.
Однажды она совокуплялась с мальчиком из параллельного класса у него дома. Его родители уехали на выходные, и он не терял времени даром. Юные возлюбленные провели в постели часа два, интенсивно настигая оргазм за оргазмом, и Доун в какой-то момент почувствовала, что подустала. В этот момент в комнату вошёл брат её возлюбленного, который был на год старше и, по словам младшего брата, уехал с родителями. Это был невинный обман, чтобы второй брат не остался обделённым. Доун, только взглянув на пришельца, загорелась воспрянувшим желанием, а когда он погрузился в неё, новая череда сильных оргазмов нахлынула на неё. Так Доун познала ущербность одного любовника и с тех пор всякий любовник, тотчас следующий за предыдущим, возвращал ей скукожившееся было раздолье ебли.
Всякий раз, когда Доун оказывалась с лишь одним любовником, ебля прерывалась на сон, на разговоры или на, не дай бог, курение, – и это представлялось для неё высшим кощунством. Способность Доун возрождаться с каждым новым любовником настойчиво указывала ей на то, что она создана для череды любовников, а не для одного, рано или поздно усталого и поднадоевшего.
Доун пришла к выводу, что женщина кричит и стонет в наслаждении для того, чтобы приманить других самцов к месту совокупления, чтобы те смогли заменить того, от которого она в данный момент стонет. Так, во всяком случае, Доун объясняла свои громкие стоны – она хотела, чтобы их услышало как можно больше мужчин и ринулось к ней на помощь.
Больше всего Доун возбуждал оргазм мужчины, пик жажды её тела, мгновенье полной зависимости от неё, и самое главное, – семяизвержение, которое буквально переносило Доун в потусторонний, полный неизбывного счастья мир. Однако именно в семяизвержении существовало неизбежное противоречие: оргазм сразу оскоплял любовника, и наслаждение Доун прекращалось, а ежели любовник оттягивал свой оргазм, то Доун вскоре теряла всякий интерес от его холостого безоргазменного движения. Направление, в котором можно разрешить это противоречие, ей удалось почувствовать и осознать с двумя братьями: чуть один излился в неё, как второй его заменял, а затем первый снова продолжал поток капель. Она мужской оргазм называла по-весеннему: капель.
Требования, которые Доун раньше предъявляла к мужчине, изменились на противоположные в случае нескольких последовательных любовников. Если при совокуплении с одним мужчиной его быстрое семяизвержение являлось для Доун разочарованием, то при множестве мужчин быстрое семяизвержение становилось самым желанным.
* * *
Роберта, с трудом находившая парня, который согласился бы на времяпровождение с ней, не могла ставить никаких условий. Более того, её безоговорочно раскрывавшийся рот был единственным манком для сторонящихся её хуёв. Другим козырем Роберты была постоянно имевшаяся у неё марихуана. В школе уже все парни знали, что если хочется get high и быстро спустить, то нужно лишь подмигнуть Роберте, и она отведёт тебя в укромное место, где даст затянуться травкой и в то же время жадно заглотит стремительно скапливающееся семя. Но совокупляться с ней парни считали ниже своего достоинства, и если кто-либо на это решался, то делал это так поспешно, что вызывал в Роберте разочарование в однопартнёрном сексе. Она мечтала о школьной футбольной команде, стоящей на неё в очереди: с миру по нитке – нищему рубашка. Такое счастье оставалось для Роберты недостижимой мечтой, пока Доун однажды не пригласила её к себе на вечеринку.
Родители Доун улетели на Рождество на Гавайи и дочка оставалась одна в большом доме. Она давно «любовно» пользовалась домом при всякой отлучке родителей.
Доун предложила Роберте отметить Рождество порочными незачатиями на многолюдной вечеринке. Доун не хотела объявлять широкогласно о грядущем развлечении, чтобы не пришлось приглашать подруг. Кроме Доун должна была присутствовать только Роберта и множество парней, причём те не должны были знать, что на вечеринке будут только две девушки. Доун поручила Роберте делать конфиденциальные устные приглашения, так как сама она не желала выполнять никаких организационных функций, что принизило бы её в глазах парней. Доун уготовила себе роль гостеприимной хозяйки. Весьма гостеприимной.
Роберта подходила к каждому выбранному Доун парню, как из их класса, так и из других, и доверительно шептала о вечеринке, многозначительно намекая на её необычность. Она также добавляла, что там будет Доун. Наслышанные о её свободолюбивой, а точнее, свободнолюбовной натуре, парни, мечтавшие заиметь такую красавицу в подружки, сразу решали, что обязательно придут. Категорическим условием ставилось отсутствие наркотиков и алкоголя, Роберта многозначительно шептала, что наслаждения будут иного рода, хотя сама она перед вечеринкой обязательно намеревалась вдохнуть в себя пару линий кокаина. Доун терпеть не могла алкоголь и наркотики, потому что они не позволяли парням быстро кончить и вообще становились источником разного рода беспорядка, который она не могла допустить в доме родителей. Доун предпочитала, чтобы гость, исполнив свой сладкий долг по отношению к ней, убирался и напивался или накуривался вне её дома, празднуя свою победу над ней, а Доун могла бы переключиться на очередного парня, пьяного от желания обладать ею, а не от виски или марихуаны.
