В руках у Джорджа оставались туфли, сверкающие блёстками даже в полумраке. Похоть, в которой пребывала Доун, заставляла её испускать всевозможные соки. А запах, который он почувствовал, исходил от туфель и поистине кружил Джорджу голову. Запах спермы, который заполнил его ноздри, когда он подошёл к кровати, теперь вызывал в нём тошноту. Но ноздри Джорджа различили слабый запах пота Доун, исходивший от её ног, и он в сознании Джорджа торжествовал над всеми остальными.
В этот момент рот Доун освободился и Джордж стал перемещаться к ней, чтобы заполнить его. Но тут же оказался его одноклассник, тощенький и лишь по плечо Джорджу, но зато с членом раза в два длиннее и толще, и стоял он не в пример джорджиному – гордо, с высоко поднятой головой, а не головкой. Доун сразу предпочла соперника Джорджа и запустила его себе в горло.
Оскорблённый случившимся, Джордж увидел, что туфли снова упали с ног Доун, и поднял их. Держа в руках туфли, Джордж отошёл от кровати и стал натягивать на себя одежду. Он хотел унести обе туфли, но ему было некуда их положить, поэтому он схватил одну, вышел с ней в ванную и там стал жадно её нюхать. Потом он запихал её себе под куртку и вышел из спальни.
На следующий день Джордж корил себя за то, что поторопился уйти и не дождался своей очереди. Но о чём он жалел больше всего, так это о том, что он не взял с собой обе туфли Доун. Он всю ночь не отводил нос от туфельки и заснул только под утро, уткнувшись носом в её носок. На следующий день он вернул туфлю Доун, извинившись, что, мол, случайно прихватил её с собой. Доун на него не рассердилась, но приглашать его на вечеринки больше не стала, опасаясь его странной страсти.
Именно с этого приключения и вступила в действие его тяга к женским ступням и к их дуэньям – туфелькам. Джордж с облегчением нашёл оправдание своей страсти в древнекитайском обычае пеленания женских ступней и рассматривании их как наиболее интимной и сексуальной части женского тела и вкушении их запаха. Джордж торжествовал, что история на его стороне, что великая и огромная страна восхищалась тем, чем восхищается он, брошенный в одиночество своей страстью, чуждой нынешнему и здешнему обществу.
* * *
И вот теперь, через столько лет, снова встретившись с красавицей Доун, Джордж решил не упускать возможности и дать ей отсосать его анонимный хуй. Но зайдя в ванную, Джордж увидел стоящие там туфельки на шпильках. Сомнений в том, что это были туфли Доун, у него не было. Ступня Роберты была огромной и поразила его своими размерами ещё в ту же давнюю вечеринку. Туфли, которые в первую смену оргии надела Доун, по-видимому, стали ей мешать, на их сбросила, и Роберта отнесла их в ванную, чтоб на них не наступали.
Джордж забыл о своём оральном намерении, полностью заворожённый блеском туфель женщины, которой он восхищался с юности. Джордж оделся, дождался, пока из туалета выйдет мочившийся там мужчина, убедился, что Роберта занялась очередным хуем, стоя на коленях, спиной к двери в ванную, схватил туфли, засунул их себе за пазуху и вышел из номера, с трудом заставляя себя не бежать. Теперь, наконец, он исправил свою ошибку юности и завладел обеими туфлями Доун. Прежде, чем отъехать от отеля, Джордж не удержался, вытащил одну туфлю и погрузил свой нос в его открытое нутро.
* * *
Когда ушёл последний мужчина, Доун присела над ртом Роберты, которая жадно поглотила каждую вылившуюся каплю, да ещё языком вылизала стенки влагалища, проникая языком как только могла глубоко – это было их школьной традицией – не пропадать же добру, как объясняла Роберта.
Потом они открывали специально принесённую с собой и поджидавшую в сумке бутылку шампанского, разливали её содержимое по бокалам или по бумажным стаканчикам (в каких только местах, бывало, ни происходили оргии) и отправлялись под душ. Обыкновенно Доун была измождена оргазмами, а Роберта всё ещё на взводе, так как о её наслаждении мужчины не заботились, а кончала она далеко не так легко, как Доун. Поэтому, – и это тоже стало традицией, – Доун в благодарность за административную работу пальцем доводила Роберту до кондиции: под душем Роберта почему-то кончала быстро и трижды подряд. Роберта поднимала живот обеими руками, чтобы Доун могла достать рукой её клитор.
Когда они вышли из ванной и собрались уходить, обнаружилась пропажа туфелек Доун. Обыскав весь номер, подружки поняли, что произошла кража.
– Зачем мужикам женские туфли? – удивлялась Роберта.
– Могут быть несколько вариантов, – задумчиво отвечала Доун, допивая шампанское, – либо своей бабе унёс, либо трансвестит сам носить будет.
– Нет, – возразила Роберта, – у тебя такая маленькая ножка, что на мужика не налезет. Может он продать захотел – туфельки-то не дешёвые. А помнишь, как у тебя одна туфля пропала после нашей школьной вечеринки, – воскликнула Роберта, допив свою долю шампанского?
– Да, да, помню, и он вернул мне её на следующий день – устало откликнулась Доун.
Так повспоминав прошлое, подружки собрались проститься с пристанищем наслаждений. Доун вытащила из сумки уличные туфли, в которых она пришла, а украденные были специальным снаряжением для такого мероприятия.
Роберта с трудом натянула джинсы на свой обширный зад и живот. Доун открыла дверь номера и они вышли в мир, где женщины были обделены наслаждениями.
* * *
Из-за пропажи туфель у Доун впервые остался неприятный осадок после оргии. Её тревожило, что какой-то мужчина из тщательно отсеянных Робертой и ею всё-таки оказался вором. Это неприятным образом напомнило ей, что мужчины не только хуи, языки и руки, от которых она получает наслаждение, а ещё и опасные существа. У них, оказывается, есть какие-то иные желания, кроме обладания ею. А ведь обстановка, в которую Доун помещала мужчин, была предназначена именно для того, чтобы они отрешились ото всех своих желаний, кроме похоти к ней. «Неужели я стала недостаточно желанна и красива?» – переживала Доун.
И тут она осознала очевидный просчёт в своих размышлениях. Доун только удивилась, как это она раньше позволяла такое нарушение дисциплины на оргиях. Она почему-то не учла, что после того, как мужчина испытал оргазм, её чары на определённое время перестают действовать, а значит, мужские помыслы могут переключаться с неё на, скажем, воровство, да и мало ли ещё на что.
Выход напрашивался один – выпроваживать каждого мужчину после того, как он излился. Ибо ждать, когда у него снова появиться желание, нужды нет – других самцов предостаточно. А то, лишившись желания, мужчина выпадает из-под её влияния и, следовательно, становится опасным.
В связи с такими мыслями у неё поднялось раздражение против единичных мужчин. Если группа мужчин, стоящих в очереди на неё, была ей мила и желанна, то всякий мужчина в отдельности вызывал в ней отвращение своей исконной немощью единолично удовлетворить её желания. По сравнению с великаном похоти, сидевшим в Доун, каждый мужчина представлялся карликом.
Доун вспомнила начало своей женской жизни, когда всякий раз она разочаровывалась в любовнике. Подобно любой женщине, она волновалась, готовясь к свиданию, прихорашивалась, предавалась фантазиям, предвкушая близость. Это занимало часы, а тут ещё подготовительное общение перед еблей, будь то гуляние по музеям и паркам, посещение кинотеатра или обед. Наконец Доун раздвигала ноги для пылающего любовника и – через десять минут всё кончалось. Причём ещё хорошо, если через десять минут, а нередко бывало – через три минуты или даже через одну.
Затем приходилось ждать, и как бы быстро ни происходило возрождение у мужчины, – всё равно же ждать. А нередко на одном быстром оргазме и кончался весь запал этого любовника. Сколько часов и сколько эмоций Доун уходило понапрасну на ожидание и приготовления! И всё это ради нескольких минут?
Поэтому, чтобы избежать разочарования и напрасной траты времени, Доун решила сразу отдаваться мужчине и проверять, что из себя этот мужчина представляет.
Один влюблённый в Доун постоянно являлся к ней с цветами, но боялся к ней прикасаться, убеждая себя, что этим он демонстрирует своё уважение к девушке.
В конце концов при очередном букете Доун не выдержала и воскликнула:
– Прекрати ты цветы таскать! У тебя что, серьёзные намерения? – в лоб спросила она его.
– Конечно, серьёзные, – подтвердил парень.
– Все вы так говорите, – парировала Доун, – а сами кончите за две минуты и сразу засыпаете.
Влюблённый смутился, а когда она перед ним разделась и улеглась с ним в постель, любовник кончил, как только ввёл в неё свой весьма средненький член. Но не заснул, так как Доун его выгнала.
С тех пор проявление интенсивной влюблённости стало лишь отвращать Доун от одиночных мужчин. Романтическое отношение к женщине – это признание мужчины в его собственной сексуальной неумелости и неуверенности в себе, а следовательно это – гарантия неудовлетворённости для женщины.
