я, и в рот потекла холодная вода.
Игорь зацепился когтями за прядь моих волос и подёргал её.
– Ой!
«Вот именно: ой. Вставай».
Я кое-как поднялась и стала карабкаться вверх. Поставила ногу на край кресла, потом другую, подтянулась, затем ещё и ещё. Игорь, сидящий у меня на плечах, тянул меня вниз, как мешок с камнями, но я не могла бросить его.
За мной по пятам поднималась волна теней. Гигантские стулья превратились в скалы, потом в горы, поднимавшиеся над залом в чистое холодное небо. Тени суматошно лезли по головам друг друга, чтобы приблизиться ко мне, впиваясь длинными пальцами одна другой в спину.
– Вредная, – разносились эхом их жуткие голоса.
– Глупая.
– Бездарная.
– Нелюбимая.
Здесь было труднее дышать. Чем выше я забиралась, тем белее становилось небо, усеянное чёрными звёздами. Издалека я видела смутные очертания леса из органных труб. По долине шла дорога. Над ней витали серые фигуры – призраки уворачивались от чёрных как смоль теней, которые гонялись за ними. Тени подпрыгивали, с чавканьем поглощали их, и в одно мгновение призрак исчезал, а на его месте появлялась тень.
Я продолжила карабкаться по горам, покрытым чёрным снегом, – здесь всё было наоборот.
Вдруг около меня возникла тень.
– Генри? – Я сползла по скалистому склону и шлёпнулась в лужу чёрной воды, которая начала, как живая, карабкаться по моим рукам. – Генри, что ты здесь делаешь?
– Оливия? – спросил он, но это был не Генри. Такого не могло быть. Я очень надеялась, что не могло. Он съёжился и сморщился, превратившись в древоподобное существо с чёрными, покрытыми коростой конечностями и пятнами чёрной плесени на месте веснушек. – Оливия, – простонала тень, притворяющаяся Генри, протягивая ко мне руки. – Я очень проголодался. Помоги мне.
Я отвернулась и снова стала взбираться по блестящему чёрному склону. Живот свело болезненным спазмом. Влажный кашель Таби Уортингтон разносился по горам, как раскаты грома.
– Почему ты не хочешь мне помочь? – окликнул меня мнимый Генри. – Я умру. Ты не можешь бросить меня здесь! Найди что-нибудь поесть!
– Игорь! – прошептала я. Мои потные ладони всё время соскальзывали со склона.
Игорь вонзил когти в мою одеревеневшую кожу. «Не останавливайся. Он не настоящий».
Внезапно я почувствовала себя совсем ничтожной, упала на уступ скалы и, свернувшись в клубок, позволила чёрному снегу заполнить трещины на коже.
– Ты уверен в этом?
«Оливия, я не хочу умирать таким образом».
Я несколько раз глубоко вздохнула:
– Я тоже.
Лёжа на животе, я снова, сантиметр за сантиметром, стала подниматься по склону. Игорь сидел у меня на спине. «Я насчитал уже сто сорок семь теней».
– Спасибо, – задыхаясь, пропыхтела я. – Очень полезные сведения.
– Ты разочаровала меня, – вздохнула нонни, внезапно появившись справа. Я с ужасом взглянула на этот мираж – пальцы и нос отваливались, обмороженная кожа с белыми, синими и чёрными пятнами местами сходила пластами, и из-под неё выглядывали чёрные, как здешний снег, кости. – Мне всегда так холодно, так одиноко, так страшно. А ты не хочешь мне помочь.
– Неправда, – скрипя зубами, сказала я. – Я пытаюсь хорошо заботиться о тебе, нонни.
– В последнее время ты обо мне забыла – слишком была занята собой, своими делами. А я что? Я такая старая. Такая… старая…
Я сбежала от чёрного скелета, который притворился нонни и преследовал меня, и теперь находилась так высоко, что жгло лёгкие. Наконец фальшивая нонни развалилась на части и упала в приблизившийся поток теней, которые, как голодные волки, счавкали кусочки. Внизу стоял распахнутый в небо концертный зал.
Игорь заурчал. «Поднимайся дальше».
– Не могу, – прошептала я, потому что слёзы застывали, прямо в глазах превращаясь в льдинки. Я сделала шаг, другой, ещё один, невозможный шаг. – У меня не получится.
«Ну вот ведь, получается».
– Оливия, – прохрипело рядом со мной уродливое существо с чертами Ричарда Эшли. – Ты подвела нас.
– Оливия, – простонал трёхголовый великан, наклоняясь и дыша на меня зловонием. Одна голова напоминала психолога Дэвиса, другая – директора Купера, третья – миссис Фаррити. – Ты ужасно нас разочаровала. Почему ты такая глупая?
– Почему ты так плохо учишься?
– Почему ты такая грубая?
– Я умная, – прошептала я. – Во всяком случае, стараюсь быть умной.
– Она старается, но ничего не выходит, – засмеялся великан.
– Оставьте меня в покое. – Я прижалась щекой к снегу и ухватилась за глыбу из льда и сажи. Холодные острые углы вырывали клочья из моей одежды. – Пожалуйста, оставьте меня в покое.
– Оливия, – прогремел другой голос.
Маэстро. Из него отовсюду торчали трубки, из которых брызгала кровь, – из носа, из-под ногтей, из головы.
– Ты убила меня! – простонал он. – Почему ты это сделала? Почему не простила меня?
Слёзы капали и замерзали, ещё не достигнув земли. Всё лицо онемело.
– Прости, – всхлипнула я. – Я не могу дышать.
Только сидящий на спине Игорь согревал меня. «У тебя всё получается. Ты молодец. И я с тобой».
Я продолжала карабкаться дальше и наконец достигла вершины.
Это была самая высокая гора.
Часто дыша, я легла на вершине и стала осматриваться вокруг. Горы внизу казались муравейниками. Вдалеке зияла чёрная дыра концертного зала. Тени кружились подо мной, как бурлящая чёрная река.
Здесь наверху были только мы с Игорем, и воющий хлёсткий ветер, и звёзды, висящие так низко, что, казалось, можно коснуться их – чёрных, фиолетовых, сияющих.
– Оливия! – произнёс новый голос.
Опять. Я-то думала, мы здесь одни. Закрыв голову руками, я попыталась зарыться в снег, чтобы спрятаться.
– Отстаньте от меня. Пожалуйста, хватит.
– Оливия, – с упрёком повторил голос, и тогда я узнала его. Обладательница этого голоса складывала для меня птиц из бумаги, внушала, что нужно мечтать, и поздно ночью сочиняла для меня истории, когда мы сидели под простынёй с фонариком. – Посмотри наверх, Оливия.
Я подняла голову.
Хотя она была тёмной как ночь, хотя у неё не было лица – по крайней мере, того, которое я помнила, – я узнала её. Потому что, когда она привлекла меня к себе, я не испугалась, а Игорь не зашипел, и, хотя теперь она была тенью, её объятия остались тёплыми, как раньше.
Сумрачная фигура вспыхнула светом – белым, синим, золотым. Ту же самую вспышку я видела тогда в зале, когда удалялась странная тень.
– Мама, – разрыдалась я, – куда ты пропала?
Она не ответила, просто качала меня, сидя на вершине горы на ветру под чёрными звёздами. И я произнесла слово «мама» миллион раз подряд, потому что не могла остановиться.
Этого всегда было недостаточно.
