Вход в пещеру, прикрытый выступом скалы и кустом можжевельника, был по-прежнему незаметен, но теперь пройти мимо него было невозможно: древний христианский знак проступал на каменной плите, вызванный к жизни струями небесной воды. Потрясенный Донато несколько мгновений смотрел на хризму, потом, опомнившись, спрыгнул с коня и помог сойти Марине, которая тут же нырнула в пещеру. Донато привязал лошадей к ближайшему дереву, снял мешки с поклажей и пошел в укрытие следом за Мариной.
— Словно послание от далеких предков… — прошептал он, оглядывая пещеру изнутри. — Дай Бог, чтобы сказка имела удачный конец.
Не теряя времени, он вытащил из мешка лопату и, перекрестившись, принялся копать у дальней стены пещеры. Марина заметила, что руки его слегка дрожат. Девушка и сама ощущала внутреннюю дрожь, наблюдая за Донато. У нее было чувство, что клад в скале — это не просто золото и драгоценности, но и духовное наследие от первых христиан, которые еще не делились на православных и католиков. И Марина уже давно загадала, что если они с Донато найдут сокровище, то это будет знаком того, что их любовь получила благословение, несмотря на все внешние преграды. Если же клада на месте не окажется — значит, ей не позволено и не суждено быть с любимым…
После долгих минут усердной работы Донато и тревожного ожидания Марины лезвие лопаты наконец уперлось в металлический предмет. Раскопав землю вокруг, Донато извлек из нее потемневший от времени медный ларец и, тяжело переводя дыхание, вытерев пот со лба, снова перекрестился. Наступила решительная минута. С помощью ножа Донато принялся открывать долгожданную находку. Замок оказался нехитрым, но от многовекового земельного плена крышка словно приросла к корпусу ларца, и с ней пришлось долго провозиться. Когда же она наконец поднялась вверх, взорам молодых людей предстало сверкающее великолепие неподвластных времени сокровищ. Алмазы, изумруды, рубины и сапфиры переливались в золотых оправах колец, серег, подвесок и диадем, созданных руками искусных древних мастеров. Сокровища, некогда положенные в ларец знатными христианами Рима, которые надеялись основать свою церковь и начать новую жизнь где-нибудь вдали от грозного императорского города, теперь были снова открыты для мира и могли послужить добру или злу.
На мгновение Марине показалось, что она вот-вот лишится чувств, и девушка осела по каменной стене прямо на землю. Донато встревоженно кинулся к ней:
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Нет, ничего… — Она поднялась, опершись на руку Донато. — Это просто от потрясения… и от вида всей этой старинной красоты.
— Да, прекрасно, не правда ли? — Донато взял в руки ожерелье из алмазов и рубинов, полюбовался им на свет, потом поднес его к груди Марины. — И это наше! Самые лучшие из них я не продам, чтобы ты могла украсить ими себя.
— Нет, — покачала головой Марина. — Это сокровище — только твое, ты его наследник.
— Не я один, мы оба, — возразил Донато. — Ведь без тебя я бы его не нашел. Да без тебя мне и не захочется начинать новую жизнь! И судьбы наши будут нераздельны даже вопреки людским законам.
Он обнял ее, и Марина положила голову ему на плечо. Она была почти счастлива. Только какая-то внутренняя дрожь ее не отпускала, и девушка решила, что это от волнения.
— Ты промокла, замерзла? — спросил Донато.
— Нет, ничего. Смотри, дождь уже прошел, солнышко появилось! — Она выглянула из пещеры и радостно всплеснула руками: — Сегодня дождь недолго продолжался, а ровно столько, чтобы показать нам магический символ! Это знамение свыше! Мы можем начать новую жизнь!
— Да, — улыбнулся Донато. — Только путешествовать с этим ларцом нам пока опасно. Возьмем в дорогу лишь несколько колец, а ларчик до времени зароем обратно. Кольца я продам в Кафе, найму людей для охраны, а потом вернусь за сокровищем.
— Я тоже так бы поступила.
Скоро, надежно упрятав ларец обратно в землю и насыпав сверху слой камешков, Марина и Донато покинули пещеру, унося в карманах по нескольку самых мелких драгоценностей из клада.
— Вечер приближается, надо искать ночлег, — заметил Донато. — Наверное, поедем в хижину Симоне? Она ведь недалеко отсюда?
— Недалеко. Но, когда я пешком до нее добиралась по горной дороге, да еще размытой дождем, мне показалось, что это такая даль…
— Ничего, на лошадях часа за два доедем.
Солнце переливалось самоцветами на мокрых листьях и траве, ветер отогнал дождевые тучи за горизонт, и теперь по голубой небесной глади плыли лишь белые узоры легких перистых облаков. В воздухе пахло чистотой гор, моря и недавней грозы. Заметно потеплело, но Марину все равно пробирала дрожь, и через некоторое время девушка поняла, что причиной тому — уже не волнение, а озноб. Ее промокшая одежда еще не высохла, и из-за этого даже слабый ветерок казался ей пронизывающим.
Донато, находясь в радостном возбуждении, торопился вперед, что-то насвистывал, напевал и не сразу заметил состояние Марины. Наконец, удивившись ее молчаливости, он внимательно посмотрел на девушку и спросил:
— Бедняжка, ты, наверное, устала от всех наших приключений?
— Нет, ничего… Просто я, кажется, немного замерзла после дождя.
В голосе ее была заметная дрожь, и Донато встревожился:
— Немного замерзла? Да у тебя зуб на зуб не попадает. — Он вытащил из дорожного кожаного мешка сухую накидку и набросил на плечи Марине. — Как бы не началась лихорадка… Это я, дурак, виноват. Не следовало ехать в дождь, лучше бы переждали в деревне. Но теперь надо поскорей добраться до жилья, обсушиться и согреться.
Они выехали в долину среди лесистых гор и, осмотревшись вокруг, поняли, что отклонились в сторону от усадьбы знахаря. А между тем вечерело, тени становились все гуще и длинней, сумрак постепенно гасил яркие краски дня. Донато уже подумал, что придется сделать привал где-нибудь в роще и разжечь костер.
И вдруг перед ними, словно по волшебству, возник дом. Сразу за поворотом дороги, огибавшей невысокую гору, среди сосен и дубов, возвышалось довольно большое каменное здание — одноэтажное, но с высоким цоколем, с галереей вдоль фасада, с зарешеченными окнами и маленькими башенками по углам. Путники устремились туда, словно к спасительной гавани, но не встретили вокруг дома ни одной живой души, даже не услышали лая собак. Донато спешился, постучал в дверь, окно — никакого ответа. Дом выглядел нежилым, хотя, судя по качеству кладки, решеток и перил, был построен совсем недавно. К тому же во дворе был колодец, сарай и навес для лошадей. Эта одинокая усадьба могла принадлежать кому-либо из местных землевладельцев, а могла оказаться и разбойничьим притоном. Но, во всяком случае, судя по архитектуре, строили его не татары, а генуэзцы. Донато вспомнил, что Верхние и Нижние Отузы, как и вся Отузская долина, принадлежат генуэзцам, и уже без всякого сомнения поднажал на дверь. Она оказалась не заперта, а лишь плотно закрыта и, поддавшись его усилиям, распахнулась.
