— Ты, наверное, поэт или художник, как многие флорентийцы?
— Увы, нет, — развел руками Донато. — Среди флорентийцев теперь тоже в почете торгаши, а не поэты. Как сказал наш знаменитый Боккаччо,
«На листья лавра вдруг цена упалаИ на цветы; за скрюченной спинойУ всех стяжанья груз; и, взмыв гурьбой,Пороков тьма кругом возликовала».[30]
— О! Да вы ученый человек, синьор! — Таленто, похоже, был в полном восторге. — Я давно мечтал встретить в этой глуши образованного флорентийца. Каким счастливым ветром вас занесло в наш маленький городок?
У Донато с Мариной была заранее заготовлена история о том, что купеческий обоз был по дороге ограблен разбойниками и только двоим братьям удалось убежать, и они теперь сами добираются в Кафу.
— Какое несчастье!.. — покачал головой Таленто. — Зимние дороги так опасны, я бы посоветовал вам переждать в Партените до весны. — Он окинул взглядом стол с игральными костями и озадаченные лица игроков. — А скажите, мессер Ридольфо, вам сегодня везло в игре?
— Да, пока я в выигрыше, — ответил Донато.
— Тогда забирайте свой выигрыш и уходите, нельзя долго искушать судьбу.
Донато и сам хотел уже выйти из игры и мысленно подыскивал повод, а Таленто своим вмешательством ему помог. Когда римлянин встал из-за стола, хозяин предложил ему пройти в отдельную комнату и поговорить.
Комната, видимо, предназначалась для особо важных гостей, потому что была куда чище и теплей, чем та общая, в которой жили обычные постояльцы. Здесь было две кровати, два стула, стол, сундук в углу и полка с посудой.
— Вот что скажу вам, мессер Ридольфо, — начал хозяин. — Сам я генуэзец, но всегда уважал ученость, которой славятся флорентийцы. Вы, наверное, учились в университете?
— Да.
— А вот мне, увы, не довелось. Судьба забросила меня в эту глушь, на край света, но я рассматриваю свое пребывание в Таврике как временное. Скоро накоплю достаточно денег, вернусь в Италию и там буду жить как благородный человек. Но для этого мне и двум моим сыновьям надо знать хотя бы азы того, что нынче знают образованные синьоры. А кто нас может этому научить? В наш городок если и приезжают люди из Италии, так все больше невежественные торговцы или корабельщики из Генуи. А я всегда мечтал, чтобы хоть мои сыновья получили образование во Флоренции. И у меня к вам предложение, синьор Черки. Вы сейчас оказались в трудном положении, а я предоставлю вам приличное жилье и стол, за что вы научите моих сыновей хорошим манерам, стихам, расскажете о художниках, поэтах и ученых людях. Словом, расскажете все, что знаете сами, дабы юноши не попали впросак, когда появятся в Италии в благородном обществе.
— Не знаю, что вам ответить, синьор. — Донато пожал плечами. — Ваше предложение мне нравится. Но мы с братом не можем задерживаться здесь на долгое время.
— Но хотя бы на месяц-другой. В начале апреля я сам буду ехать в Кафу и вас туда благополучно доставлю. — Заметив колебания Донато, он поспешно добавил: — Если вы не доверяете мне, то можете расспросить в городе кого угодно, вам каждый скажет, что Таленто Газано — порядочный и состоятельный человек.
Донато сразу же подумал о Марине, для которой, несомненно, было бы лучше переждать холодное время здесь, в удобном месте, а не путешествовать по продуваемым ветрами дорогам и заснеженным склонам, рискуя простудиться и заболеть. Даже его нетерпеливое желание поскорее добраться до клада сейчас отступало перед заботой о благополучии любимой девушки.
— Хорошо, синьор Газано, я почти согласен. Только надо посоветоваться с братом.
— Так советуйтесь прямо сейчас!
— Но Марино сейчас спит, он устал и немного приболел в дороге. Он довольно слабый юноша.
— Но такой же ученый, как вы?
Донато вдруг подумал о том, что одежда и вероисповедание «брата» могут вызвать вопросы у генуэзцев, и посчитал нужным пояснить:
— Марино неплохо образован, но — вы не удивляйтесь — он другой веры. У нас общий отец, а матери разные. Его мать была гречанкой и воспитала брата в греческой вере.
— Как жаль, что сын флорентийца стал схизматиком, — скривился Таленто. — Впрочем, это поправимо. Ему надо почаще беседовать с учеными клириками.
— Да, наверное, — уклончиво ответил Донато.
— Если вы согласны с моим предложением, то можете располагаться с братом прямо здесь, в этой комнате, или идти жить в мой дом, он недалеко от постоялого двора.
— Что ж, эта комната мне нравится. — Донато огляделся вокруг. — Пожалуй, я согласен. Если моих скромных знаний хватит, чтобы быть полезным вашим сыновьям, то буду рад.
Хозяин и гость договорились приступить к обучению юношей прямо с завтрашнего утра. Когда довольный новым знакомством генуэзец ушел, Донато навел о нем справки у других постояльцев. Оказалось, что Таленто Газано — не только владелец постоялого двора, но и один из самых богатых в Партените купцов. О нем говорили как о прижимистом и ловком человеке, который умел ладить и с генуэзским консулом, и с татарским тудуном, не скупясь для них на подарки, в то время как своим слугам и простым постояльцам не уступал даже мелкой монеты.
Обрадованный тем, что появилась возможность облегчить пребывание Марины на постоялом дворе, Донато вернулся в неуютное помещение, где она спала на топчане, свернувшись калачиком. Он сел рядом и поправил на ней одеяло, а она вдруг проснулась, посмотрела на него с тревожным удивлением и спросила:
— Ты куда-то уходил, Донато? Где ты был?
— Недалеко, в харчевне. А у тебя слишком чуткий сон.
— Это потому, что я все время настороже. А что ты делал в харчевне? Ты… играл? — От этой догадки она окончательно проснулась и села, обхватив колени руками. — Ты играл? Но как ты мог! Ведь игра тебя уже один раз погубила.
— Не беспокойся, малыш, на этот раз я в выигрыше, — улыбнулся Донато. — Еще и в каком выигрыше! Пойдем отсюда в более удобное место. Я же говорил, что обязательно что-нибудь придумаю.
Он привел девушку в отдельную комнату, которую предоставил им Таленто.
В порыве радости Марина бросилась ему на шею, так что шапка слетела у нее с головы и распустившиеся косы упали на спину. А Донато, поцеловав девушку скорее нежным, чем страстным поцелуем, глухо произнес:
— Пока я не имею на это права…
Ее руки соскользнули с его плеч, и, отступив назад, она одними губами спросила:
— Не имеешь права меня любить?
— Не имею права тебя желать. — Он отвел взгляд в сторону. — Любовь — она в сердце, ее никакие законы не могут запретить. Но сделать тебя своей женщиной, разделить с тобой ложе… такое право я заслужу лишь после того, как смогу тебе что-то дать в этой жизни.
