учительница, представлялось ей полной абракадаброй, и ещё она испытывала некоторое восхищение теми одноклассниками, которые во всём этом разбирались. Света сбежала с двух последних уроков и пошла выпить капучино в «Буше». Раньше двести двадцать рублей, а именно столько стоила большая чашка капучино, были для неё деньгами астрономическими, теперь же она легко рассталась с этой суммой, прикупив себе ещё и баварский крендель с лимонной помадкой. Ей было очень вкусно, она не спеша пила кофе и снова разглядывала медное кольцо. Да, несомненно, кольцо возвращало свою форму. Оно уже не напоминало кусочек скомканной проволоки, а превратилось в узенький овал. Света попыталась растянуть овал, сделать из него круг, но медь была тверда, как сталь, и не поддалась. А ей так не терпелось попробовать, как оно работает! Девочка отлично помнила, как стоявшая на развалинах дома мама-Тая просто исчезла, как по щелчку пальцев, и тут же появилась в нескольких шагах от девочки. Хорошо, что у Светы тогда сработало её «чувство» и она додумалась отбежать подальше, иначе толстуха смогла бы до неё дотянуться. Девочке даже думать не хотелось о том, что могло бы произойти, попади она под руку этой женщины. Занимаясь интересным делом и размышляя, она допила кофе и доела крендель. Было очень вкусно, но она не наелась. Деньги были уже потрачены, и чтобы не потратить ещё больше, Света пошла домой.
Дел дома всегда хватало, нужно было поменять постельное бельё у мамы, отправить его в стирку, приготовить обед; сегодня папа опять не ночевал дома, он уходил на резку салатов. А ещё она давно не протирала плинтусы, на плинтусах собиралась пыль, а мама терпеть не могла пыль. В общем, она помнила про труп под кроватью, еще и поведение отца её тревожило. Папа после её прихода ушёл к себе спать, а когда проснулся, пошёл обедать. А там и Нафиса пришла. Она почему-то в этот день пришла пораньше.
Так за хлопотами и прошёл день Светланы, а перед тем, как она пошла в детсад за близнецами, Светлане позвонил Влад и сообщил, что его уже перевели из реанимации в обычную палату, и намекнул, что приём посетителей в больнице до девятнадцати ноль-ноль. До больницы она смогла бы добежать за пятнадцать, ну, максимум двадцать минут, а значит… Значит, время у неё было, хоть и немного, полчаса на посещение оставалось.
Ну конечно же, девочка не удержалась.
— Па, сходишь за близнецами? — она влетела к отцу на кухню, на ходу натягивая новую спортивную куртку.
— Так, — он поглядел на неё с подозрением, — а что случилось?
— Владика перевели из реанимации.
— И что это значит?
— Это значит, что к нему можно пройти. Приёмные часы до девятнадцати, — радостно сообщила отцу Светлана.
— У тебя времени меньше часа, — сказал он с сомнением.
— Я успею, па, — Света была уже одета, только кроссовки надеть.
— Ну ладно, я до работы успею, — согласился отец.
И Светлана тут же кинулась в прихожую обуваться.
Фрунзе, большой перекрёсток, улица Победы, Варшавская… Девочка летела, как на крыльях. Мокрые дома и дождь, фонари освещения и машины, машины с включенными фарами. Вот и улица Кубинская, остаток пути по ней. Дождик и брызги. Её новые отличные кроссовки и эластичные спортивки промокли: она бежала, не особо выбирая дорогу. И добежала быстро. Когда вбежала в освещённый холл больницы, у неё ещё было почти тридцать минут на посещение. Нет, конечно, получаса у неё не было. Сначала пришлось выяснять, куда перевели Владика. Пришлось ему звонить, потом ещё пришлось искать пятирублёвую монету на бахилы, потом искать палату, где лежал Пахомов, но всё равно она к нему прорвалась. Жаль только, что ничего не успела ему купить.
И он её ждал. Обниматься при двух соседях по палате они… постеснялись, хотя Светлана, может быть, и хотела, чтобы он её обнял. И пусть даже другие это увидят. А ещё она хотела поцеловать его в губы, но поцеловала только в щёку, коротко, как бы невзначай. И всё равно девочка была очень рада его видеть, и ей было приятно, что он взял и не отпускал её руку. Жаль, что перчаток снять было нельзя. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел её пальцы, а вернее, уже не только пальцы, но и всю руку.
— Врачи офигевают! — Влад был рад, он хоть ещё и хрипел, но улыбался самодовольно.
— От чего? — интересовалась девочка. Она, признаться, была удивлена. Думала, что увидит его бледным и слабым, но Пахомов уже напоминал себя прежнего. Чуть нагловатого любителя похвастаться.
— От моего выздоровления, они же планировали ещё две операции, а тут сделали рентген, потом МРТ, ещё УЗИ, и врач, такой, говорит мне: нифига не понимаю.
— Не понимает? — Света не отрывала от Пахомова глаз.
— Ага, говорит, надгортанник как новый, а был почти надвое рассечён. И сосуд, говорит, как новый, наружную сонную артерию нужно было восстанавливать, а теперь она тоже как новая, ничего с нею делать не нужно, узистка написала, что ход крови нормальный, артерия чистая, без рубцов.
— Прикольно, — Света была довольна, она улыбалась чуть загадочно, девочка верила, что её Владик выздоровел благодаря солнечному жуку или, как она его называла, жуку-трупоеду. То есть благодаря ей. Но глупый Пахомов её почему-то не благодарил. Он всё, кажется, приписывал своему сильному организму, хотя нет, не всё…
— Знаешь, — продолжал Владик, чуть понизив голос, — я помню, что мне стало легче после твоего настоя. Ну, того, мутного… Что ты мне приносила в бутылке.
— Я тоже думаю, что ты выздоровел благодаря ему, — скромно произнесла девочка.
— Так из чего он был?
— А я разве тебе не говорила? — Света удивилась. — Он был сделан из одного редкого жука.
— Из жука? Что за бред? — он не очень-то ей верил и смеялся. — Да ладно, ты гонишь. Прикалываешься надо мной. Ну скажи, что гонишь.
Светлана чуть-чуть посмеялась, сидела счастливая: ну и пусть не верит. Она-то знала это наверняка. Она так и не сказала ему ничего, а он продолжил, но на этот раз уже без улыбки:
— А ещё, прикинь, врач сказал, что меня в армейку не возьмут.
— Что? Куда не возьмут? — не поняла Света.
— В
