— В тебе говорит жажда мести, эта роковая страсть, которая превратила тебя в раба!
— Разве я отрицаю это? Кто же сделал меня таким, какой я теперь: самым смелым, неустрашимым, самым сильным из всех вас? Она, эта страсть, в которой вы, кажется, намерены теперь упрекать меня. К тому же, — продолжал он уже гораздо спокойнее, — разве вы не понимаете, что борьбы этой, перед которой вы отступаете сегодня, нам все равно не избежать, и кончится она только тогда, когда мы истребим наших врагов? Я не люблю останавливаться на полпути! Или все, или ничего! Повторяю, надо покончить с ними!
Он снова пришел в экстаз.
— Здесь, — продолжал он, — на этом обширном поле битвы решится борьба зла с добром, порока с добродетелью, невежества с просвещением! Смерть или победа! Истребим этих шпионов, с таким остервенением преследующих нас! И тогда, свободные владыки своего будущего, мы прямо пойдем к цели! Без страха, без сомнений. Последний раз спрашиваю: намерены вы мне повиноваться?
В то время, когда Бискар говорил это, во всей фигуре его, во взгляде, в тоне голоса чувствовались сила и власть, так гипнотически действовавшие всегда на его подчиненных. Зловещим блеском горели его глаза, и какое-то демоническое сияние озаряло его лицо. Да, это был Царь Зла во всем его адском могуществе!
Противники его плана были побеждены и поневоле должны были покориться.
— Мы повинуемся! — коротко отвечали они.
— В добрый час! — засмеялся Бискар. — Право, с вами приходится браниться на каждом шагу. Помилуйте, неужели вы думаете, что я менее вас дорожу плодами наших общих трудов и захочу терять их понапрасну? Разумеется, нет! Я исполняю все то, что обещал вам! Там, в той стране чудес, куда я везу вас, целыми горстями будете вы черпать золото из бездонного колодца несметных богатств. И тогда, — добавил он, еще громче засмеявшись, — если угодно вам будет вернуться на гладкую стезю добродетели, сделайте одолжение, вас никто держать не станет!
— Приказывай! — сказал Маладретт.
Бискар подозвал к себе капитана.
— Через сколько времени то судно подойдет к нам на расстояние пушечного выстрела?
— Приблизительно через четверть часа.
— Хорошо! Пусть все займут свои места!
— Значит, будем драться?
— Да. Койки долой!
Капитан бросил недоумевающий взгляд на обоих собеседников Бискара. Их невозмутимое спокойствие показывало, что они одобряют его приказания. Капитан вернулся на свой пост.
Затем послышалась дробь барабана. В эту минуту, как бы по мановению волшебного жезла, бойницы, до сих пор замаскированные, что придавало бригу вид мирного коммерческого судна, внезапно были открыты.
Оказалось, что он был вооружен двадцатью пушками.
Тем временем матросы четко и быстро заняли свои места. Все эти люди, бывшие арестанты, стали сейчас неузнаваемы: перед лицом опасности снова проснулись в них искусные, неустрашимые моряки и смелые, дисциплинированные солдаты. Кто знает, какие обстоятельства довели их до преступления? Быть может, минутное увлечение? Пьянство? Они обладали тем мужеством, той страстной любовью к борьбе, которые всегда в минуту опасности возрождаются в сердцах французов.
Но, увы, эти силы служили преступному делу! И с кем же должны были бороться эти люди? Со своими же соотечественниками, но с честными, благородными людьми.
— Поднять черный флаг! — крикнул Бискар.
И вот этот мрачный символ смерти стал зловеще развеваться над бригом.
«Надежда» приближалась. Теперь едва ли полмили разделяли оба судна.
На грот-мачте «Надежды» гордо развевался трехцветный французский флаг.
Кто знает, быть может, среди смелых солдат Бискара не одно сердце сжалось раскаянием при виде проклятого флага, развевающегося над ними, в то время как там, на неприятельском судне, красовалось гордое знамя отечества?
Но мог ли кто-либо подумать об отступлении? И порок имеет свое самолюбие. К тому же для многих тут речь шла о жизни, и для всех — о свободе.
Между тем «Надежда» легла в дрейф.
На мачте были вывешены сигналы.
«Имя судна?» — спросила «Надежда» на том условном языке, который применяют все моряки земного шара.
Бискар пожал плечами.
— Неужели нас узнали? — пробормотал он.
По его приказанию на бриге вывешены были сигналы, выражающие просьбу о помощи.
— Будут ли эти люди настолько глупы, чтобы попасться на подобную удочку? — спрашивал себя Бискар.
Но он недолго оставался в неизвестности.
«Надежда» отвечала приказанием остановиться.
В ту же минуту Бискар увидел на мостике силуэт Армана де Бернэ.
Он бросился на нос и крикнул:
— Я сейчас дам ответ!
И с брига раздались выстрелы.
Ядра пролетели мимо борта «Надежды», не коснувшись ее.
Арман ловко развернул свое судно и, в свою очередь, приказал дать залп.
Надо отдать должное матросам «Надежды»! Последствия их залпа были ужасны.
У брига без названия одна сторона носа отскочила и со зловещим треском упала в море. В то же время снасти с глухим шумом валились на палубу.
Вдруг на палубе «Надежды» раздался страшный крик. Он вырвался из груди Марии де Фаверей. Несчастная женщина вдруг осознала, что каждое ядро, летевшее в неприятельский бриг, могло попасть в Жака, изувечить, убить ее сына.
— Жак! Подумайте о Жаке! — кричала бедная мать.
Арман вздрогнул. Что было ему делать? Положение было ужасное. Опять судно Бискара осыпало «Надежду» градом ядер. На этот раз некоторые из них попали в цель. Палуба в нескольких местах была пробита.
— На абордаж! — скомандовал Арчибальд.
Арман приказал прекратить огонь. Он хотел сделать решительный шаг, пуститься на последнее отчаянное средство.
Ламалу был на руле. Паруса, задернутые для боя, теперь опять были спущены, и ветер, надувая полотно, быстро толкнул «Надежду» вперед.
— Благодарю вас! — сказала Мария. — Вы меня поняли.
В ту минуту, как на бриге Армана совершался этот маневр, адская мысль пришла в голову Бискара. И он тоже вспомнил о Жаке. Мигом бросился он в его каюту.
— Жак, — сказал глава бандитов, быстро распахнув дверь, — у вас есть мужество?
— Разве вы сомневаетесь в этом?
— Мы подверглись нападению пирата, который, чтобы безнаказанно подойди к нам, прикрылся национальным флагом. Нам нужно драться.
— Я готов, — отвечал Жак.
И он бросился на палубу вслед за Бискаром.
И человек этот, которого никогда не видал Жак в его настоящей шкуре, в котором не узнавал он ни дяди Жана, ни банкира Манкаля, потащил его на нос судна.
— Вот враг! — сказал он, указывая на «Надежду», подходившую на всех парусах. — А вот и оружие.
Негодяй думал, что друзья маркизы не осмелятся больше обстреливать его бриг, как только увидят на нем того, из-за которого жертвовали они своей жизнью.
Но он не знал, что маркиза была на корабле «Надежды» и что она уже подумала об этом ужасном стечении обстоятельств.
Но отчего же смолкли батареи «Надежды»?
— А! Они хотят идти на абордаж! — сказал Бискар. — Что же? Тем лучше, значит, будет борьба один на один, ужасная, неумолимая.
Вдруг его озарила внезапная мысль.
— Нет, — пробормотал он, — я этого не желаю!
Вслед за тем Бискар подозвал к себе капитана и вполголоса отдал ему какое-то приказание. Потом, с пистолетом в руке, он встал на палубе возле Жака, который, в свою очередь, схватил топор.
Молодой человек был бледен, но он чувствовал в себе непоколебимую решимость. Бой этот казался ему кровавым крещением, которым должно было ознаменоваться его вступление в новую жизнь.
«Через несколько минут, — думал он, — оба судна столкнутся и абордажными крючьями сцепятся друг с другом»
Двадцать матросов Бискара молча выстроились у борта, прицеливаясь из ружей. Оба судна были теперь уже на расстоянии пистолетного выстрела друг от друга.
«Надежда» смелым маневром старалась напасть сбоку на неприятельский бриг, который, казалось, неловким разворотом способствовал этому нападению.
Настала решительная минута. В обоих лагерях царила мертвая тишина, словно они берегли свои голоса для решительной схватки.
Вдруг на палубе «Надежды» раздался отчаянный крик. Какая-то женщина, как безумная, бросилась вперед. Это была маркиза де Фаверей. Она узнала Жака!
Судорожно сжатые губы ее не в силах были произнести слов, которые кричало ее сердце:
— Мой сын!
Но и Жак тоже увидел ее.
— Это она! — невольно вырвалось у него.
В ту самую минуту раздались выстрелы. Волки, стоящие позади Бискара, градом пуль осыпали палубу «Надежды».
В то же время пушки с расстояния всего нескольких метров громили французское судно своими разрушительными ядрами.
Маркиза зашаталась и упала на палубу. Густое облако дыма скрывало ее от глаз Жака.
