подгрызая землю. А красные листья, осыпающиеся с буков – то были залитые кровью следы когтей.
- У вас что, глаза болят? – обратился к Мечиславу Фроммер, и Войнич увидел в обращенном к нему взоре неподдельную заинтересованность.
Когда они доехали до небольшого, но очень живописного горного убежища, солнце скрылось за спину высокой горы, но, наверняка, на второй стороне все так же освещало золотым сиянием низины. Было довольно темно, и темнота эта была бархатной.
Хозяин, одетый по-альпийски, в кожаных коротких штанах и толстых носках, пригласил их в теплый дом, где их угостили вином домашней работы (не очень-то и хорошим), а потом настойкой из семи местных трав, рецептура которой хранилась в строжайшем секрете. Достопримечательностью горного убежища был один из тех горных прудов, о которых говорили, что здесь подземные воды выходят наверх, принимая форму глубоких водоемов, с всегда холодной и хрустально чистой водой.
Опитц обращался к хозяину с огромным почтением, а Август с Лукасом, когда смесь спиртных напитков сделала их посмелее, вновь начали препираться. Из кухни разносился замечательный запах вроде как гуляша – каждый из прибывших был голоден, так что все с нетерпением ожидали, когда они, наконец-то, смогут насытиться. На сей раз беседа касалась традиций, и из того, что Войнич слышал краем уха, Лукас упирался на том, что к традициям следует относиться со всей серьезностью и дословно, поскольку в них заключена мудрость множества поколений; а вот Август твердил, что это внешний, жестко застывший панцирь, который удерживает людскую общность лучше религии, но в освобожденном мире, который наверняка настанет, ни от одной, ни от другой не останется и следа.
- Третье ноября – это наш Kaninchentag31, - перебил все эти размышления хозяин, давая указание расставлять столовые приборы. – Тогда-то мы едим блюдо под названием Angstel32.
Войнич вынул свой блокнотик и записывал все эти сообщения, внимательно поглядывая на внешний вид блюда, которое подали на железных поддонах. При этом он избегал взгляда Августа, а до того специально уселся на другом конце стола. В глиняных мисках на стол прибыло пюре из картофеля и тыквы замечательного золотисто-желтого цвета. К этому же подали квашеные огурцы и жареную свеклу. Все с аппетитом набросились на гуляш. Войнич поначалу недоверчиво крутил на вилке кусочки мяса нерегулярной формы, но под конец плюнул на все, а когда снова подали вино, аппетит пробудился в нем с силой торнадо.
Мужчины, разобрав проблему традиций, за гуляшем занялись размышлениями на тему даймониона, только их беседу вскоре возглавил владелец ресторанчика, который принес бутылку наливки или настойки собственного производства и громогласно ее восхвалял:
- А теперь скажите честно, кто делает лучшую Schwärmerei: я или герр Опитц?! – воскликнул он, после чего стал разливать по замечательным хрустальным рюмкам уже известный всем напиток.
Войнич с любопытством осуществил дегустацию. Да, вкус был другой, более сладкий, менее пряный, зато в наливке хозяина трактира лучше чувствовались запах мха, сырость лесной подстилки, размякших еловых иголок и муравьев. Он попросил налить себе еще – и чувствовал, как напиток расплывается у него в желудке и штурмует нервную систему. Пришло уже известное оживление, обострение внимания, знакомое отмечание всех мелочей – он и сам не знал, как это назвать.
- Гуляш был великолепен! Ничего подобного никогда не ел, - хвалил блюдо герр Август, доставая свою ежедневную сигару. Только на сей раз он ее не закурил, а только чувственно крутил ее в пальцах.
- Какой аромат! – восхищался уже пьяненький Лукас. – Это, похоже, из-за местных приправ. Ну признайтесь, чего это вы туда наложили. Наверняка, гвоздичный перец…
Хозяин охотно согласился с тем, что нигде не готовят чего-то столь вкусного. Он присел на краю лавки, готовясь, похоже, к длительному рассказу. Его лицо удивительным образом растеклось в улыбке.
- Приготовления к изготовлению этого блюда длятся уже с весны. Нужно иметь, как минимум, три дюжины кроликов одного возраста. – Он оперся руками в широко расставленные колени, гости же повернули к нему свои стулья, что выглядело, будто бы он рассказывал какую-то охотничью байку. – Ой, это такие трусливые зверьки! В канун Kaninchentag иду с заряженным ружьем к их клеткам и несколько раз стреляю в воздух, чтобы наделать шуму. – Тут он выбросил руки вверх и воскликнул: "пиф-паф". – Большинство кроликов умирает от сердечного приступа. Мы говорим, что у них от страха разрываются сердца.
Повисла тишина, и до хозяина дошло, что, похоже, его не поняли.
- Это и есть основной компонент гуляша, мои господа! – обратился он к гостям, словно к детям. – Именно это вы и ел. Перепуганные сердца напитываются кровью, откуда замечательный вкус. Это и есть наш Angstel. Из кроличьих тушек мы делаем паштеты, шкурки вычиняют, чтобы пошить шубки дамам.
Он рассмеялся во все горло, и лицо полностью утратило свои свойства.
Войнич вышел из дома, и его тут же охватили величественные, бархатные объятия гор, освещенных желтоватым отсветом, что приходил, похоже, из Вальденбурга. И тут он испытал истинные отвращение и отчаяние, что его поймали в ловушку, и что он никогда из нее не высвободится, что вновь придется жить в страхе и чувстве, будто бы он является чем-то поддельным, дешевой фальшивкой. Желудок, наполненный перепуганными кроличьими сердцами, стиснулся от страха и отвращения. Он оперся рукой о деревянную, теплую стенку, и его долго тошнило.
Узенькие ступеньки вели наверх, к входу на чердак. Их размеры казались буквально игрушечными, будто бы для детей, а сами двери, ведущие на чердак, были явно меньшего размера, чем остальные двери во всем доме, к тому же их небрежно покрасили темно-коричневой краской, из-под которой проступали слои других красок, словно бы двери были старыми-старыми, и их неоднократно красили. Войнич оглядывался по сторонам, прислушался, никто ли не идет, затем полностью преодолел лестницу и схватился за дверную ручку. Пришлось их сильно пихать, потому что было видно, что их давно никто не открывал. Между полом и дверью собралась полоска пыли, в которой были видны останки мертвых насекомых, какие-то волосы, растертые листья. Когда Мечислав, склонившись, прошел на чердак, пришлось на миг задержать воздух в легких, поскольку здесь царил очень интенсивный запах земли и гнилой древесины, а еще – плесени. Он ожидал холода, но – вовсе даже наоборот – на него повеяло сырым теплом. Весь пол был покрыт хвоей и купками мха, который частично порастал и стены, а более всего – деревянную обшивку крыши. Маленькие окошечки были затянуты чем-то серым, возможно, то была очень старая паутина. Войнич сделал несколько шагов вперед, но у него возникло странное ощущение, будто бы ступни проваливаются
