Звонить не пришлось. Сама пришла ночью перед самым концом и села возле койки. Когда муж умер, она быстро залезла покойнику в рот и вытащила золотую челюсть, а на ее место поставила простую металлическую, которую принесла в сумочке. Посидела еще с полчасика, подумала, снова залезла покойнику в рот, вытащила металлическую челюсть, положила назад в сумочку и теперь уже окончательно покинула диспансер.
Хорь на изломе трагедии, трагикомедии или в шутовстве своем виден очень хорошо, как на сцене, специально подсвеченной опытным режиссером. Но жизнь — не всегда театр, и вульгарный бытовой хорь спокойно паразитирует на местности, не вызывая внимания и реакции окружающих.
Вешние воды ровно текут,
Тихие люди спокойно живут.
Кстати, о водах. Жарким летом, в самый отпускной период, когда людей мало, приходит очередной мне оброк: выделить сестру на пляж сроком на две недели. Ну, так на тебе, Боже, что мне не гоже: я выделил молодую совсем девчонку, ленивую и бессмысленную. Потом все же съездил на машине — глянуть, как эта Дюймовочка на месте устроилась. А та устроилась совсем неплохо: в очень смелом пляжном костюме, в окружении четырех могучих водолазов-спасателей, чьи лапы покоились на ее нежном и, как теперь выяснилось, прекрасном теле, она вкушала из дымного котелка тройную уху, а в ногах у нее стояла недопитая бутылка. Меня приветствовали радостно, пригласили, конечно, усадили, угостили и повели толковище (в прессе это называется «большой разговор»).
— Доктор, а вы, к примеру, плавать умеете?
— Умею.
— А тонуть, скажем, приходилось?
— Приходилось…
— А вас вытягивали или же вы сами всплывали?
— Сам.
— Ну, так мы вам сейчас такое место покажем, откуда вы ни за что не всплывете!
— Где ж это место?
— Да здесь, на пляже.
— Что значит на пляже, тут же люди купаются.
— То-то и оно. Потому и тонут. Вот девочка на днях утонула…
- Почему тонут?
— А там воронка тянет, в этом месте яма Г-образная. Только «Г» перевернуто. По вертикали, значит, втягивает, а потом в горизонтальный ствол загоняет, и конец, оттуда не выбраться. Семь человек уже утонуло.
— Господи, да ведь и речка эта ерундовая, и воды в ней кот наплакал — и такие жертвы. Да неужели эту яму нельзя засыпать, обвалить, взорвать, наконец?!
Водолазы словно ждали этого вопроса, замахали возмущенно руками, горестно закивали головами, загалдели:
— Никого это не интересует!.. Никто не занимается!.. — кричал один.
— И чего там в исполкоме думают?.. — риторически вопрошал другой.
А третий и четвертый уже отвечали с готовностью:
— Да ничего они там не думают. Да они там, в исполкоме даже пальчиком не шевелят!..
Разогретые ухой и разговором, они клонились ко мне совсем близко. Справедливость и перегар осеняли их горячие лица, неизреченная правда распирала уста:
— А люди тонут, понял… Не, ты понял?.. Не, в натуре же тонут… И никто пальчиком даже… понял?
— Ребята! — закричал я уже тоже разгоряченный, — я знаю всех сотрудников исполкома, там нет ни одного водолаза, у них и костюмов таких нет, и вообще, кроме перьев и бумаг, у них нет ничего. Как они справятся с этой ямой на дне реки? Их же затянет по вертикали и засосет в горизонтальный ствол! И где же им тогда заседать?! Ребята! Это должны сделать ВЫ!!! У вас есть трос, водолазные костюмы, опыт, квалификация, вы тут — целый отряд, работы немного— люди все же тонут не каждый день. А забьете дыру — так, может, и вообще работ не будет — пейте водку на здоровье хоть целый день!
Энтузиазм сразу потух, а Правда и Справедливость как-то скукожились и растворились в дыме ухи.
— Нас это не касается, — сказали они трезвыми голосами. — Наше дело людей спасать, если кто, скажем, тонет. Кажный на своем рабочем месте. А за все эти дырки и ямы в реке пусть у них голова болит, — и назад, через плечо ткнули большим пальцем правой руки многозначительно в пространство.
Дать четкое определение хорю невозможно, как мы уже говорили, однако иной раз он и сам себя обозначит, произнося свое любимое кредо: «Кажный на своем рабочем месте…». Грамотный хорь даже и правильно скажет: «Каждый на своем рабочем месте», — и пальчик назидательно приподымет. Сие не значит, что каждый на своем месте обязан быть инициативным, ответственным, видеть лес из-за деревьев. Инициатива, ответственность — для хоря буквально вызов, оскорбление и надлом. Зато у других он потребует яростно и властно, и разоблачит, как бы в порыве гражданственного восторга. И сколько же их, этих несостоятельных, но требующих, и сколь разнообразны они на общественной лестнице: методисты жизни, паразиты жизни, алкоголики, иждивенцы, и в том числе: тихие, наивные, наглые, воинствующие, умышленные паралитики, под дурачка, под дурочку, психопаты, словоблуды, жалобщики, анонимщики, дураки набитые, беззаветные, ничего не делающие, с трибун вопрошающие, вопросы задающие, требующие, пугающие, напоминающие, намекающие, жилы тянущие, сами спящие и КАЖНЫЙ на своем рабочем месте!
Хорь практически выверен, статистически достоверен. Он — факт, объективная реальность, частица бытия. Обижаться нельзя, да и некогда. Он говорит: «Дай! Стой! Беги! Повернись! Ложись, молчи, говори, плюнь, глотай!». И даю, и ложусь, и плюю, и глотаю. На ходу, на бегу, не оглядываясь, в темпе. И скорость тоже гасит боль… Это — налог на хоря. А что делать?
— Здрасьте. Я сестра Золотько, який выписан только.
— Здравствуйте. Садитесь.
— Хочу увезти брата у Хмельницк.
— Пожалуйста, увозите.
— Та треба у Кыеве перевезти ево на другий вокзал.
— Так перевозите.
— Та вин же на другом конце города. Той вокзал здесь, а цей аж там.
— Так что вы хотите?
— Та як же перевозить?
— Да я не был в Киеве никогда…
— О то ж оно так, а як жи перевезти?
— Так поймите вы, я же никогда, понимаете, ни разу в жизни не был в Киеве, я…
— Здрасьте.
— Здрасьте.
— Я жена больного Кулика.
— Помню, помню. Разбирал вашу жалобу на поселковую больницу.
— Не могу, не могу простить врачам, почему не поставили диагноза вовремя.
— Да, трагедия страшная, случай почти невероятный. Рак легкого у молодых людей почти не встречается. Кто мог подумать? К тому же у инвалида — после тяжелой травмы грудной клетки… И еще у него — тысяча болезней. Все это прямо на поверхности лежало, бросалось в глаза. Кто мог представить, что там еще одно несчастье.
— На то и врачи, чтобы думать!
— А Вы кто?
— Я маляром работаю.
— Мне трудно вам объяснить сложность данного случая. Вы просто должны мне поверить, если доверяете…
— Да я против вас ничего не имею, вы же диагноз поставили, а почему же врачи не поставили?
— Я специалист, онколог. И потом мне было легче, я смотрел позже, когда картина уже прояснилась, смотрел тенденциозно, с намерением…
— А зачем резали, если напрасно все?
— Ему вскрыли грудную клетку, надеялись убрать опухоль, но было уже поздно — опухоль разрослась далеко.
— А если далеко — зачем резали?
— Чтоб узнать, что далеко, надо вскрыть сначала грудную клетку, без операции не узнаешь… не всегда узнаешь… Хотелось же спасти вашего мужа, все хотелось сделать для него.
— А почему ж не сделали?
— Потому что у него рак. Не все формы рака лечатся сегодня на земном шаре. Человечество пока еще не все знает о раке, не все мы умеем пока…
— А мне что делать теперь?
— Вам нужно теперь за ним ухаживать на дому, надо, чтоб сквозняка не было, но чистый воздух обязательно, свежее белье, шприц наготове…
— А где я шприц возьму?
— В аптеке.
— А в аптеке нет.
— В больнице.
— А в больнице не дадут.
— Ну, попросите.
— А как не дадут?
— Ну, я Вам дам.
— Ладно. А вот еще советуют сухое вино для аппетита. Можно?
— Можно.
— А где я вино возьму?
— В магазине.
— А в магазине нет…
— В ресторане.
— Ну, вот, буду я по ресторанам шляться!
— Послушайте, поставить диагноз рака легкого у вашего мужа в тысячу раз труднее, чем достать бутылку вина и шприц. От других Вы требуете невозможного, жалобы пишете, а сами такую малость не хотите сделать для родного человека…
Перекосилась, перепнулась с ноги на ногу, вышла.
Пора и мне — еще обход, операции.
А в коридоре опять хватают за руки, за халат:
— На минуточку, на минуточку!
— Что случилось?
— По губе меня ударили.
— Ну и что?
— Швы вот положили рядом, в скорой помощи.
— Так, швы как швы, лежат хорошо. Что вы хотите?
— А я недовольная!
— Так я не видел довольных, ударенных по губе.
И еще один шаг делаю к заветной двери и уже открываю ее, а в проеме — энергичное лицо, роговые очки:
