Но, понятно дело, при помощи тех же «птенчиков» Петра, все завершилось и на данном промежутке работы адовой таким же образом: «…с тем же чудовищным результатом в виде огромного количества покойников» [14, с. 159].
А сколько людей унесла маниакальная попытка строительства порта в Рогервике?
Людей не считали. А царь-антихрист вновь брался за перо и бумагу и неразборчивым безграмотным почерком кухарки отписывал весьма привычное этому главному ернику в стране — князю кесарю: «в людях зело нужда».
И вновь его гвардейцы вели новые закованные в железо партии ни в чем не повинных русских людей, именуемых Петром «ворами». Но все роли в этой безконечной кровавой драме были распределены, и полагающийся колодникам от Петра какой-то несчастный полтинник и тот разворовывался его «птенцами» где-то еще на полдороге.
Тут, справедливости ради, все же следует отметить, что не на всех людей своей страны распространял Петр такую дикую «зарплату», теперь столь удивляющую, которая была слишком недостаточна (по любым меркам) даже для будущего узника Освенцима. Действительный статский советник, например, в городе-монстре, сооруженном на костях тех же русских людей, что и на рытье Вышневолоцкой или Волховской системы каналов, имел оклад в 2094 руб. 15 коп [136, с. 62].
А сколько еще при этом наворовывал?
Так ведь ровно столько, чтобы потребовался специальный указ о запрете хоронить деньги в землю…
Деньги, по тем временам, конечно же, были другими, нежели теперь. Но все равно — полтинник в год на брата — это просто насмешка над приговоренными к смерти русскими людьми.
Так как же петровские «птенцы» умудрялись кормить такое большое количество людей достаточно продолжительное время на столь поразительно ограниченные средства?!
Ответ прост, хоть и страшен.
Эту закованную в кандалы армию рабочих петровские «птенчики» за несколько месяцев умудрялись «преобразовать». То есть из здоровых и крепких русских людей посредством их безжалостной принудительной эксплуатации сначала сделать освенцимских доходяг, а затем и вообще свести в могилу!
А потому и набирали каждый год новых рабочих: здесь — еще 6 тыс. человек, на строительство С.-Петербурга — еще 200 тыс. человек, на строительство Таганрога, Воронежской и Архангельской верфей… и т. д. и т. п.
Страна при Петре представляла собой колоссальных размеров концентрационный лагерь, где пыточные казематы Преображенских приказов лишь «плавно и непринужденно» переходили в ГУЛАГи вышеозначенных людоедских мероприятий «великого преобразователя».
«Для обезпечения заводов рабочей силой Петр отдавал деревни и целые волости в заводские крестьяне — называя вещи своими именами, в крепостные рабы… люди бежали с заводов на Дон и на Север… Их ловили, били кнутом, ссылали, клеймили, заковывали в кандалы, вешали для устрашения прочих. Виселица с трупами разной степени разложения стала обычной частью пейзажа заводов и мануфактур (как и «строек века», разумеется). Рабочие в Воронеже на вопрос царя, какие, мол, будут пожелания, попросили одного: снять трупы с виселицы. «А то как ветер с той стороны, и кусок в горло не лезет»» [14, с. 162–163].
И где для травли русского духа у Петра не хватало «птенцов», там пускались в ход иностранцы, то есть те русскому человеку иноверцы, которые стали во вражеский стан не после предательства русской веры, но являющиеся ее врагами еще от самого своего рождения.
Но иноверцев хватало и своих — доморощенных. И после устроения перевалочной базы переброски русских богатств к западным морям через сооруженный на костях миллионов русских людей порт в устье Невы, Петр отдал это место, ставшее столь доходным, не просто немцу, жиду или «птенцу», но «другу степей»:
«В 1719 г., когда устроенные казною сооружения по каналу начинали приходить уже в разрушение, Новгородский мельник Михайло Сердюков (из Калмыцкого рода) подал Государю прошение о дозволении ему производить Вышневолоцкие работы на свой собственный счет, что ему и было дозволено… Новым Указом 25 Мая 1722 г. существовавший с 1720 г. акциз в пользу казны уничтожен; а Сердюкову для поддержания сооружения предоставлено право взимать сбор с каждого проходящего через шлюз судна, дано право безденежной рубки в казенных и частных лесах… дозволено пользоваться всею землею в окрестностях В.-Волочка… даны Сердюкову большие права и преимущества, и сверх того выдана ему двадцатитрехлетняя привилегия на содержание питейных домов, и «взимание канцелярских сборов и пошлин» [32, с. 187].
Так что за недостатком в сердце России немцев к центральной валютоносной артерии страны был приставлен местный кровосос — «друг степей калмык». И уж таковому за его к нам полную инородность дозволено было многое из того, чего даже и собственным «птенцам» не всегда дозволялось! И кровь из золотоносной вскрытой Петром артерии организма Святорусской Державы густой теплой струей потекла сквозь клыки приставленного «преобразователем» вампира «из калмыцкого рода».
И железным аргументом устроенной Петром именно выкачки из России ее богатств, а уж никак не якобы учрежденным каким-то мифическим более удобным товарообменом через это самое пресловутое «окно», служит миф о бурлаках, столь чрезмерно раздутый красно-желтой пропагандой.
1. Прежде всего, резонен вопрос: почему эти самые бурлаки, ни с того ни с сего, объявились вдруг именно на Волге? Почему не на Мсте, не на Волхове и не на Неве?
Да потому, что товары из нашего со времен Петра терзаемого временщиками Отечества теперь лишь вывозили, а уж никак не наоборот!
И этот путь «преобразователем» был освоен исключительнейше на костях русского человека лишь для более массированного разграбления его же достояния.
2. Бурлаки — это самый наглый и безстыдный миф антирусской пропаганды! Никаких таких бурлаков никогда нигде не было, да и вообще в природе существовать не могло!
Так каким же образом тянули баржи вверх по Волге?
Достаточно просто — впрягали лошадей!!!
О чем никто из нас, естественно, ранее вовсе и не догадывался.
Причем, впрягали отнюдь не рысаков, которые обычно с бубенцами, и не скакунов, которые на бегах. Однако же в каждом из которых под пару тонн веса имеется.
Впрягали же специально для подобной работы выращиваемых тяжеловесов, масса которых в три-четыре раза, как минимум, будет поболее. Это три-пять тонн не просто веса, но именно веса мышц и толстой кости. Это мощь, которая может играючи везти на телеге двадцать человек!
А вот уж интересно: смогут ли двадцать человек, запряженные в телегу, не только везти, но просто хотя бы сдвинуть с места телегу, загруженную такой гигантской лошадью?! Как бы они такую-то штуковину по-шаляпински «ухнули» бы?
А если людям против этой лошади столь нам теперь привычные соревнования по перетягиванию каната устроить?! Это вроде бы как «игра в бурлаков» называется. Кто победит?
И теперь, с точки зрения целесообразности, хоть немножечко прикинем: сколько съестных припасов потребует идущая в разгар лета по сочной зеленой травке лошадь, и сколько ей в альтернативу затребует ватага из двадцати человек?!
И если их только кормить, как Петр I «кормил» своих работников, и если на каждом перегоне вместо «естественно убывших» набирать новых, лишь при таком «рачительном» методе «хозяйствования» возможно некоторое сопоставление.
Однако же Некрасовы с Репиными этих самых бурлаков умудрились откуда-то набрать даже не просто в век, когда воспоминания об ужасах ерничающего на троне душегубца в памяти народной несколько поизгладились и когда уже давно закончились страшные времена послепетровских временщиков с Биронами да Шуваловыми, но когда сами эти тягловые лошади повсеместно заменялись.
И уж отнюдь не мужицким горбом, а пароходами, шлюзами и прочими техническими усовершенствованиями. Между прочим, вот что интересного нам теперь стало известно на тему вдолбленной нам в голову большевиками с демократами якобы вопиющей отсталости царской России:
«В 1912 году в мире всего имеются только 15 теплоходов, из них 14 построены в России и 1 в Германии» [83, с. 543].
Так что вся эта хваленая немчура должна была о бурлачестве позаботиться, имея и лошадей-то в несколько раз меньше, чем у нас, а уж за отсталость от России всего остального мира — тут и говорить не приходится!
Между тем, когда в наших городах давно ходили изобретенные нами же трамваи, заграница даже и на бурлачество лошадей отрядить никак бы не смогла — лошади у них были шибко перегружены на иных — «патриархальных» работах. Вот что на эту тему сообщает князь Трубецкой:
«В те времена (1913 г.) в Париже, даже в самом центре его — как это ни кажется невероятным! — существовали еще конки. Именно конки — дилижансы, запряженные лошадьми! Я был поражен, когда увидел эту неожиданную картину. В Киеве я конок совсем не помню… В Москве конки, постепенно вымирая, существовали еще в начале моих студенческих лет… И вдруг в Париже — конки!» [137, с. 86].
