себя. Раскисать и поддаваться глупым чаяниям да памяти по былому было не время и не место. Впрочем, уже опустившись за стол, царевна подумала вдруг, что в безволии ее может быть вина того, кто сидел сейчас напротив. И открытие это отнюдь не обрадовало ее.
– Что ж, понапрасну стращать друг друга не будем. Чай, не чужие мы друг другу, Марья, да и ведомо мне, не просто так ты здесь. А потому обещаю, я выслушаю тебя со всем почтением. Да только сперва давай встречу справим.
Плеснув вина в украшенный рубинами серебряный кубок, Чародей поднял его в воздух.
– За тебя. Да за встречу нашу. Пусть нежданную, но, как и бывало порой прежде, славную.
«Да, а ты возмужал еще пуще прежнего, мой Чародей, да поднаторел в речах церемонных, – Марья с улыбкой воздела свой кубок. – Только ведь и я уж не та девочка, что от отца к тебе сбегала. Не та, что словам твоим на том поле верила. И не та, что в корчме когда-то на милость твою слабости свои сдавала».
Не дрогнув и бровью, царевна отогнала прочь мрачную птицу тоски и, повторив жест Чародея, выпила вино до дна.
– Недурно ты устроился, Чародей. Да только как же башня в замке на Буяне? Как же тяга к знаниям, о которой ты некогда мне все уши прожужжал?
– При мне. Все при мне, Марья, – он усмехнулся, ничуть не сердясь за то, что она называет его не по званию аль новым именем, а по старинке. – Да только в башне много знаний не высидишь, покуда они по миру разбросаны. Приходится в люди идти…
Он отпил вина, не отрывая от нее остро блестящих в трепещущем огне глаз.
– К тому же… Молодой Берендей – царь всех рек, лесов и полей окрестных – оказался не по годам смекалист. И по мудрости своей поставил меня советником. Да, как водится, отрядил земель, сей замок да дружину.
– Так эти бандиты, что привели меня, – твоя дружина? – царевна вздернула бровь.
– Чего, не по нраву пришлись они тебе разве?
– Ну отчего же, по нраву. Особенно тот, который дохлым на дороге остался, – Марья недобро усмехнулась. – Впрочем, лучше куда, чем тот сброд, что в разоренном тобою селении бесчинствовал. Они это все деревья по дороге разукрасили?
– Иначе, увы, порядка не добиться, – Чародей пожал плечами. – Люд сам не знает, чего хочет.
Марья прищурилась.
– А ты, как я погляжу, все на других свои бесчинства сваливаешь. Да считаешь, к тому же, что лучше всех все знаешь?
– Знаю. Уж всяко лучше них, – Чародей ничуть не смутился. – Ибо сам я прошел этот путь. Из беспросветной тьмы незнания и погони за несбыточной мечтой до понимания. Обретения знания сокровенного. Главного знания, Марья.
– И в чем же оно заключается?
– А в том, что нет в мире ни добра, ни зла. А есть лишь сила и воля железная. И коль в достатке и того и другого, все обрести можно и все одолеть. Даже саму смерть побороть. Вот она – истина! – Чародей говорил все жарче, громче. – И каждый, кто на тропу ведовства встает, именно этого жаждет. Да только все боятся даже себе в том признаться. Лгут, лукавят, в высоких башнях за наблюдением звезд запершись. Один я не побоялся. И со мною правда. Видишь, как все просто, Марья?
Чародей глубоко вздохнул, восстанавливая мерное дыхание, и медленно откинулся на спинку кресла.
– Что людей простых касается, то со стороны – оно всегда виднее. Особенно, ежели ты во сто крат мудрей. Да и нужды у черни простые – отсутствие выбора да пастух строгий.
– Вот оно как, – царевна, пораженная переменами в Чародее, не нашлась боле, что сказать. Тот, кого она некогда знала совсем другим, казалось, вновь открыл пред нею душу. Но увиденная тьма Марье не понравилась.
– Именно так, – Чародей кивнул. – И тебе, наследная царевна, стоило бы это понять уже. Коль надеешься ты когда-нибудь трон хрустальный занять. Что ж воинов касается…
Он усмехнулся вновь. Холодно, равнодушно.
– Коль уж так не понравились, так убила бы и остальных. Зачем на одном остановилась?
– Это всегда успеется, – царевна вернула ему усмешку. – К тому же не хотела я сама дорогу к тебе искать. Да и нагрянь я внезапно, как бы ты стол накрыть успел…
– Может, оно и верно…
Чародей вновь пригубил вино, а царевна, пытливо глядя на него, все пыталась понять, к чему они ведут всю эту неспешную беседу? Зачем он тянет время? Для чего? Попросту играет или что-то готовит? Пытается укрыть от ее глаз?
– Уж прости мне всю эту церемонию… – словно прочитав ее мысли, Чародей улыбнулся одними губами. – Редки встречи наши, и на вес золота каждая. Вот и не хочется время торопить.
– Времени у меня в достатке, – Марья усмехнулась. – В отличие от тебя.
– Ну к чему же ты опускаешься до недостойной царевны грубости, Марья? Побольнее ударить хочешь? Так не получится. Давно я со своей участью смирился. И уж на пути, чтоб самому участь смирить. Так зачем ты здесь, царевна?
Марья отставила кубок.
– Как верно заметил ты, по делу я пришла. А не от того, что по тебе соскучилась.
– Да? И по какому ж? – Чародей подался вперед, вглядевшись в нее коршуном. – Чего ищешь? Тени былого? А может, искупления? Или…
Он сверкнул глазами.
– Смерти?
После этих слов в зале вдруг повеяло столь отчетливой опасностью, что царевну невольно взяла оторопь.
«Да что ж ты познал такое, что даже меня от твоей силы пронимает?»
– Отвечай же, царевна. Отвечай!
Чародей впервые повысил голос, выдав, видно, свои истинные чувства, и Марья едва удержала себя от того, чтобы вздрогнуть, а он меж тем добавил куда спокойнее, точно жалея о собственной несдержанности:
– Я жду.
Однако той крохотной вспышки, этого отголоска грозы, что прорвался из-за ледяных дверей его разума, царевне вполне хватило, чтобы понять: не для нее одной встреча эта была важна. Не одна она ее ждала да жаждала. И эта крохотная, точно маленькая рыбка, мысль поплыла по разуму Марьи, разрослась, напиталась надеждою наивною, да так быстро, что она и опомниться не успела, как гадать принялась и надеяться. Надеяться на то, что вдруг не все еще для них двоих потеряно. Гадать о том, можно ли воротить ей своего Чародея. Ведь он, живой, пусть и заблудший, ушедший не по той тропе, сидел сейчас напротив, лишь стоило протянуть руку – и можно коснуться.
Марья уже поднялась, сама не зная зачем, оглушенная боем барабанов собственного сердца, поймала тень удивления в серых, точно осеннее море, глазах Чародея, замерла. А затем наваждение схлынуло, точно волна на скалах растворяется обрывками рваной пены. И царевна спокойно молвила:
– Я пришла попрощаться.
– Попрощаться? – кажется, он ждал чего угодно, даже объявления войны, яростной, кровопролитной битвы, но
