того много долгих месяцев она собирала людское войско. Не для того отбивала она у нечисти каждую, даже самую малую деревеньку. Не для того вынудила Бессмертного воинство свое на битву решающую выставить. На поле бранное вывести, чтобы сегодня проиграть.
«Нет, Кощей. Сегодня владычеству твоему конец настанет. А после – и тебе».
– Увидим…
Холодный глас, казалось, донес сам дождь. И, когда молнии высветили в тучах черный, с развевающимся плащом силуэт, Марья невольно вздрогнула. Как ни отрицала она пред собой очевидное, как ни гнала мысли постыдные прочь, да только куда больше битвы предстоящей она страшилась боя другого. С самим Кощеем Бессмертным. Того, что один на один ей предстоял. Того, который она страшилась проиграть. Страшилась проиграть столь же сильно, как и одержать в нем верх. А затем началась, наконец, битва. Последняя, решающая в войне, что длилась не один год.
С криками, полными ужаса и отваги, безумия, страха и лютой злости, живые столкнулись с немертвыми. Словно волна на оскалившийся кольями берег, нахлынуло несметное темное воинство на казавшуюся Марье с холма совсем небольшой горстку витязей, да как волна отступило прочь, оставляя на земле изрубленную пену – тела. Да только за первой волной была вторая, а за ней третья и четвертая, и не было тем волнам ни конца ни края. И хоть витязей под рукой Ратибора собралось много тысяч, ни единого шанса в той битве выстоять у людей царевне не виделось. А потому, глядя на то, как десятками гибнут далеко внизу люди, Марья думала лишь об одном. Лишь бы живые выстояли, не побежали от мертвых. При всем ее могуществе, что даровал царевне Володыка морской, все сейчас зависело лишь от них одних. Простых смертных людей. Выстоят – и победа будет за ними. Дрогнут, не сдюжат, пропустят нежить Кощееву к ней, и битва будет проиграна, а все смерти напрасными.
«Ну же! Скорее. Скорее, могучий Окиян-Море!» – Марья, сосредоточившись на своих чувствах, постаралась отрешиться от всего вокруг. Забыться и слышать лишь глас родной стихии. А огромная, точно гора, волна меж тем добралась наконец с бескрайних просторов Моря-Окияна до брега. И там, вливаясь с гулом в устье реки, покатилась по нему могучим валом, забирая с собою камни, ил да все деревья, до которых могла добраться.
На поле же первым предвестником спешащей на подмогу своей царевне стихии стал ветер. Яростный, дикий, подул он с юга, ударил в Марьину спину, сметая воду с плеч да сдувая капли дождя прямо в воздухе, завыл, смазывая на небе низкие тучи. Следом задрожала под ногами земля. Застонала под гнетом тяжкой, катящейся по ней силы, загудела тревожным рогом – а затем пришла по реке и сама волна. Стеною воды, камней и бревен, что доставала, казалось, до самих туч. Неудержимая и грозная.
Царевна, напитанная ее яростным гневом, закричала, заглушая гром и грохот, заполняя гласом своим землю и небо. А где-то внизу запели отступление рожки. Люди, заранее зная, что вскоре произойдет, споро и без лишней суеты карабкались на холм. А затем вскинула Марья руку, и воды реки дикими конями-бурунами вышли из берегов да обрушились волной яростного гнева на темное воинство, поглощая его все разом и без остатка. А схлынув, оставили после себя лишь перепаханное с щепой, бревнами, прахом да камнями поле.
«Вот и все. Выстояли…»
В наступившей следом мертвенной тишине Марья, не удержавшись на ногах, тяжело осела наземь. Через миг воздух сотрясло громогласное:
– Победа! Победа!
То неистово, до слез на глазах радовались уцелевшие в битве воины. И, к вящему удивлению Марьи, их оказалось немало. И царевна, глядя на воздевших мечи, копья и топоры людей внизу, устало, но радостно улыбалась.
Утро встретило поле великой брани тусклым, едва пробивающимся сквозь тучи рассветным солнцем да тщетно кружившим в поисках поживы вороньем. Много добрых воинов полегли в той страшной битве. Пал, не сумев сдержать данное Марье обещание, и сам Ратибор. Царевна не смогла отыскать его, по словам воинов, до последнего прикрывавшего отход своих людей, хотя бродила по непроходимому месиву поля не один час. Воевода, ставший для нее за эти годы по-настоящему родной душой, сгинул без следа, и все, что оставалось ей теперь, это память. О том, кто сумел сделать почти невозможное положенное на него дело. Сдержал воинство Кощея и дал ей, Марье, так необходимое для победы время.
– Прощай, Ратибор, царь победоносный. Я тебя не забуду.
Марья, оглядев пустынное, израненное битвой поле, неторопливо пошла прочь. В отличие от павшего воина, ее главная битва была еще впереди.
Дни нынешниеТемнолесье
Почти перебежав на ту сторону Смородинной реки и оказавшись, наконец, в Темнолесье, Иван остановился, точно прислушиваясь.
– Чего встал? Устал, что ли? Аль от белок приглашения ждешь?
Водяной, шедший следом, нахмурившись, обошел царевича стороной.
– Да нет… – Иван взъерошил волосы на затылке. – Просто вот он, Калинов мост. За спиной. И навроде как что-то да поменяться должно. Как-никак в Темнолесье ступаем. Сколь про него были и небылиц сказано? А так глянь – лес как лес. Дремучий больно только.
Он с сомнением поглядел вперед, где заросшая тропинка, что вела от моста, терялась в непроходимом буреломе мрачного, полного причудливо вывернутых, корявых деревьев бора.
– Даже зверье навроде как какое-то слышится.
– А чего ты ждал? – Водяной усмехнулся. – Темнолесье – то тебе еще не Навь, царевич.
– Этот лес когда-то был частью Степь-тайги. А никакой Смородинной реки и вовсе не было. Как, впрочем, и пропасти с мостом Калиновым тоже, – Марья вздохнула. – Давным-давно, не счесть сколько лет назад, еще до Кощея, была это простая речка. Полноводная, сильная, красивая, на гордость отцу Окияну-Морю. Поговаривают, что одна из первых, что сотворил Володыка. День и ночь ходили по ней ладьи, до бортов груженные яствами, шелками да диковинными товарами. Жизнь здесь цвела полным цветом. А потом…
Царевна вскинула на Ивана жесткий взгляд.
– Появился он. Кощей Бессмертный. И такова была сила его, что сама Навь, надежно прежде в тенях да за пеленою ночи укрытая, прорвалась в мир триединый. Не здесь, конечно, это было. Далеко. За морем и лесом.
– На Буяне.
– Да, – Марья кивнула на догадку царевича. – Только и до здешних краев зло добралось. Конечно, с Кощеем воевали многие. Да только лишь росло его воинство, за счет павших врагов пополняясь. Однако, однажды, быть может, от набегов устав, а быть может, дабы войска, реку стерегущие, освободить, все ж решил Бессмертный подходы здешние к царству своему обезопасить. И темным, злым колдовством поджег саму реку, обратив воду в огонь. Столь жаркий, что прожгла она саму мать сыру землю, а от смрада, собою испускаемого, Смородинной рекою с тех пор зовется.
– А мост? Он и его построил?
– Нет,
