Когда последняя башня потухла, нежить, успевшая выйти из нее, рассыпалась. Эйлин с облегчением вздохнула. Она услышала крики «ура!» с той стороны, где сражались лучники. Значит, у них тоже все в порядке. Касавир и Эйлин устало переглянулись, но ничего не сказали друг другу. Однако, когда они спустилась во двор, и Эйлин собиралась командовать отбой и праздновать первую серьезную победу, их ожидал еще один удар. Шесть магических башен каким-то непостижимым образом оказались у западной стены, примыкающей к скалистому холму, к которой вообще невозможно было подобраться из-за окружающих ее глубоких оврагов и каменистых террас. Видимо, башни были более маневренными, чем казались внешне. О том, чтобы атаковать их, не было и речи. Маги были настолько обессилены, что даже зелья не смогли бы восстановить их энергию для сколько-нибудь длительного боя. Они уже просто не воспринимали их. А сдерживать нежить без их поддержки — значит приносить людей в жертву, как скот, пока не падет последний солдат. Это был конец.
Лишь один из защитников крепости так не думал. Он встал, пошатываясь от усталости. Сонное ноябрьское солнце выползло из-за туч, осветив его маленькую фигурку на крыше, и вспыхнуло на позолоченных колках его лютни. Он заиграл. Это была тоскливая, заунывная мелодия, от которой было впору расплакаться и расписаться в собственном бессилии. Но Эйлин слушала ее, как чудо. И улыбалась. Это была музыка Уэндэрснейвенов.
* * *
Закончив играть, Гробнар поднял голову к небу. Холодный ноябрьский ветер шевелил его жесткие, как пружины, светло-русые вихры. Его глаза светились надеждой, а пересохшие от жажды губы шевелились, словно шепча молитву. Он не был уверен, что правильно запомнил и воспроизвел нетвердыми коченеющими пальцами эту чужую, противоречащую его жизнелюбию песню. Он не был уверен, сработает ли она вообще. Но его услышали — то ли небо, то ли его блуждающие кумиры, в которых он свято уверовал еще в юности, узнав о них от такого же, как он, ярого собирателя небылиц.
Они появились ниоткуда, материализовываясь прямо в воздухе. «Господи, они летают!», — Эйлин судорожно схватила Касавира за руку и зажала себе рот, чтобы не закричать от восторга, смешанного с ужасом. Десятки, сотни маленьких существ, закутанных с головы до ног в темные одежды, оставляющие открытыми лишь маленькие, черные, сверкающие злобой глаза, налетели на стену, как саранча. Один короткий свист пылающего волшебного сюрикена — и тень с воплем оседает на холодные булыжники. Несколько молниеносных перехватов нунчак — и кости скелета рассыпаются, как черепки. Каждый из них в несколько секунд не оставлял вокруг себя ничего, способного двигаться.
— Это не земные существа, — срывающимся голосом проговорила Эйлин, — это… демоны.
Но вот подоспели и маги — блуждающие волшебные поэты, мудрецы и любители сакэ с кукольными лицами, в знакомых расписных халатах. Их было десять. Рассредоточившись в воздухе над башнями, они подняли над головами и принялись раскручивать маленькие гладкие кистени на коротких цепях. Эйлин заткнула уши. Сейчас начнется. И началось! Концерт в честь непрошенных гостей, которому они были совсем не рады. Толпа, стоявшая во дворе крепости, разинув рты, последовала примеру Эйлин. Это была не музыка. Это было похоже на звук, который получился бы, если бы каждая из живущих в природе тварей решила подать голос. Супернизкие частоты чередовались с ультравысокими. Эйлин почувствовала, как внутри у нее все дрожит от вибрации воздуха над крепостью. Внезапно наступила тишина. После нечеловеческой музыки Уэндэрснейвенов даже крики маленьких черных демонов, свист их оружия и стоны нежити не воспринимались, как шум. Видимо, звук, издаваемый набравшими обороты кистенями, перешел границы слышимых частот. Конусообразные потоки волн от сверкающих дисков над головами магов медленно, но неотвратимо опускались на башни. Такого никто никогда не видел. Никто никогда не читал и не слышал об этом чуде. Это было страшно и одновременно завораживающе красиво. Башни не гасли под действием невиданной звуковой магии. Они начинали превращаться в красно-фиолетовую пыль, как только конусы задевали их верхушки. И по мере их движения, адские строения таяли, как свечи.
Праха от уничтоженных башен оказалось так много, что на него можно было прыгать со стены, не боясь разбиться. Оружие магов стало вращаться медленнее, вновь наградив благодарных слушателей своей зверской какофонией. Блуждающие Сочинители Хайку и их дьявольские воины исчезли также внезапно, как и появились. Не успела Эйлин пожалеть, что даже не поблагодарила их, как двое из них вновь появились над крышей и подлетели к лежащему там гному. Они бережно подняли его. Бедняжка Гробнар так выбился из сил, что не мог даже ходить, и, наверняка, продрог до костей. Но когда Бака Тоно и Хенна Одзисан спустились во двор и передали его подоспевшему Касавиру, он наотрез отказался отдыхать в своей комнате и велел отнести себя в таверну. Там он отдохнет, согреется, выпьет уже приготовленного в больших количествах глинтвейна и расскажет всем, что он слышал, видел и чувствовал, лежа на крыше в непосредственной близости от побоища. Пожав гномику руку, Эйлин обернулась к мудрецам и молча опустилась перед ними на колено, склонив голову. Защитники крепости и высыпавшие из бараков женщины и дети вслед за ней выразили гномам свою благодарность. Мудрецы смущенно переглянулись.
— Нет, нет, — промолвил Хенна Одзисан, — мы всего лишь вернули вам долг.
Он вынул из складок халата перевязанный красной тесьмой свиток и, опустив глаза, отдал его Эйлин.
— Вот, — пробормотал он, — в честь прекраснейшей из прекраснейших…
Но, получив подзатыльник от своего кузена, умолк. Поклонившись, гномы взлетели и растворились в воздухе.
* * *
Выслушав доклад Каны о ходе обороны, Эйлин осталась довольна. На северных стенах убитых не было, нежить так и не смогла забраться наверх. Никогда еще мастер Видл не удостаивался от нее таких щедрых почестей и похвал. Его чудо-машины были настоящим спасением. Среди солдат и ополченцев были раненые стрелами и метательными топориками. Некоторые уже находились на попечении Иварра, а многие вовсе отказались о помощи. Среди защитников восточной стены потерь было больше. У союзников было несколько тяжелораненых. Выразив соболезнования и поблагодарив их за службу, Эйлин предложила воспользоваться ее гостеприимством и побыть в крепости до полного восстановления сил и излечения раненых товарищей. От предложенного вознаграждения те с возмущением отказались. А дворфы, недвусмысленно намекнув, что Невервинтерский эль им гораздо более по вкусу, чем Уотердипский, веселой гурьбой двинулись в сторону таверны.
— А теперь, — весело крикнула Эйлин, — всем умываться, переодеваться и отдыхать. Но не расслабляться!
Она уже знала, что ей делать дальше. Ни гудящие ноги, ни напряжение в мышцах, ни навалившаяся на голову тяжесть не могли заставить ее хоть немного помедлить. Голова ее была ясной, как никогда, и она догадывалась, что на сегодня еще не все. Появившийся призрачный шанс закончить войну одним решительным ударом подгонял ее, заставляя забыть об усталости. Поэтому, напившись воды, наскоро сполоснувшись, обработав царапины и проглотив порошок от головной боли, она пошла в библиотеку, куда удалился затворник Алданон.
Он сидел в полутемной, пропахшей пылью и старыми пергаментами комнате, за столом, заваленным книгами и свитками, и дремал, откинувшись на спинку старого, обитого красным вытертым бархатом кресла. Среди свитков стоял наполовину пустой кубок с вином и валялось надкушенное яблоко. На коленях его лежал раскрытый на середине фолиант в черном с позолотой переплете. Свеча, стоявшая на столе, почти догорела, и жидкий воск стекал с низкого подсвечника на край стола, капая на подол его мантии. Маленький огонек на утопленном фитильке отчаянно дрожал, отдавая остатки света.
— Эй, уважаемый, — сказала Эйлин, дотронувшись до его плеча, — пожар решил устроить?
— А? Что? — Старик вздрогнул и посмотрел на Эйлин сонным, непонимающим взглядом.
— Прости, Алданон, я не хотела тебя пугать, — ответила она, — но время не ждет.
— А… понятно, — задумчиво пробормотал Алданон, вздохнул и, засветив новую свечу, потушил огарок.
На расползшиеся по столу и испачкавшие его мантию мутно-янтарные капли застывающего воска он даже не обратил внимания. Дрожащее пламя свечи осветило узкое, морщинистое, наполовину скрытое всклокоченной белой бородой лицо. На вид ему было лет семьдесят. Хотя, могло быть и все сто. Он был из той породы стариков, что, проведя бурную молодость и набив шишек, становятся философами и живут неспешно, не размениваясь на нестоящие переживания и суету жизни.
— Почему ты сразу не сказал, что ищешь, Алданон? Мы могли бы…
