это сказать, посему передаю слово Аристарху Германовичу. Даже не распоряжение, а рекомендация пришла по линии Отдельного Корпуса. Вам и карты в руки. Боюсь не так что скажу.
— Полноте, Григорий Петрович, — жандарм прекрасно уловил все слои и смыслы слов комбата. — Всё вы прекрасно поняли, но действительно лучше мне самому ввести офицеров в курс дела.
Жандарм поддался вперед и окинул офицеров цепким пристальным взглядом.
— Все мы здесь люди серьезные. Потому даже предупреждать не буду, что лишнее лучше не говорить и не писать. Все мы видели Палестину. Пустыни, соленое море, неудобья и камни. Отдавать эту землю русским крестьянам издевательство одно выйдет. Мало кто поедет, еще меньше сможет прижиться и хозяйство наладить. Однако есть в России люди, которым Палестина мила.
Ответом послужили смешки. Все прекрасно поняли, о чем речь.
— По поводу иудеев у нас давно в стране общее мнение составилось. Раз мне передали просьбу провести определенные действия и дать рекомендации, то значит государь уже принял решение. Алексей Николаевич нами всеми любим, долгих лет ему и его отцу императору Николаю. Знаем, дурными делами государь еще ни разу не отметился. Что же касается Палестины, то уже после Рождества объявят о переселении евреев в Землю Обетованную. Разумеется, на добровольной основе, но по настойчивой просьбе. Полагаю, все знаете, какие законы и указы у нас за последний год приняты.
— Нас то каким боком это касается? Поедем в Палестину лагеря переселенцев обустраивать?
— Нет, Еремей Сергеевич, переселенцы сами пусть обустраиваются как хотят. Не наше это дело. Вы все хорошо знаете своих саперов, знаете кто из нижних чинов и унтеров на своем месте, кто нашему батальону и русской армии нужен, кого желательно удержать.
Ротмистр Вавилов сплел пальцы перед собой.
— У нас есть нижние чины еврейского происхождения и даже иудейского вероисповедания. Прошу, господа, самим подумать, выделить тех евреев, кого вы хотите и дальше видеть своими саперами и своими согражданами. Аккуратно с ними переговорить, настойчиво посоветовать принять православную веру, пройти натурализацию, написать родным, чтоб спешно бежали креститься. Всем остальным молчок. Не могу знать, когда, но ожидается приказ о демобилизации и увольнении со службы всех иудеев. Государь решил строить в Палестине дружественное нам государство, не допустить при этом ошибок прежних царей, как вышло на Балканах и с Польшей. Вы понимаете.
После слов ротмистра Никифоров задумчиво почесал в затылке. Так уж вышло, большую часть бойцов второй роты он знал хорошо. Из трех иудеев поручиться мог за одного.
— А как с Иерусалимом будет?
— Ничего сказать не могу. Понимаете, господа, не мой уровень. Только одно могу сказать, я верю и знаю, наш царь Святой город для себя взял. Для себя и всех христиан российских.
Больше ничего добиться от ротмистра Вавилова не получалось. На все вопросы жандарм отвечал коротко по уставу. Однако, по глазам людей Иван Дмитриевич читал, все верят. Штабс-капитан Никифоров сам сердцем чувствовал, в Иерусалим он еще вернется, если не как русский офицер, то в качестве строителя или паломника. Впрочем, неважно это.
— Григорий Петрович, — поднялся капитан Соколов, — что в штабе говорят о капитуляции Британии?
— Говорят, но ничего конкретного. Сам с нетерпением жду. Но в виду последних приказов и решений, сами понимаете, — качнул головой Никитин.
Курили в штабе. На улицу лишний раз выходить не хотелось. Все же зима в Англии мерзопакостная. Даже и не понять, какое время года на дворе. Говорили, здесь всегда одна погода, и солнце большая редкость.
— Вы думаете о том же человеке, что и я? — поинтересовался Чистяков.
— Столоверчением не увлекаюсь, мысли не читаю, Алексей Сергеевич. Думаю, вы правы, не стоит его отпускать раньше времени.
Вторая рота квартировала в рабочих казармах местного завода. Разумеется, завод не работал. Прежних обитателей вежливо попросили на выход. Жилые комнаты в темпе аврала и с привлечением местной рабсилы саперы привели в человеческий вид. Иван Дмитриевич помнил какой мат стоял, особенно отличился фельдфебель Генералов. От образных эпитетов Антона Капитоновича уши в трубочку сворачивались, и не только у гимназисток. Рассказывали, поручик Аристов записывал наиболее яркие фразочки-с.
Причиной матов послужила удивительная теснота в казарме. Если по российским нормам в казарме на человека положено шесть квадратных метров пола и больше тридцати кубов объема, и это еще считалось спартанскими условиями, то английских работяг на ту же площадь втискивалось два человека. Естественно, жить в хлеву русские не привыкли, посему пришлось поработать. Сотня здоровых крепких мужчин с помощью двух сотен пленных и мобилизованных обывателей за день превратили вертеп и гноище в приличное жилье. Увы. Весьма скромное. Но русские и не собирались здесь задерживаться надолго.
Сам командир роты и его офицеры жили в примыкавших к заводской территории коттеджах управленческого персонала. Именно здесь в зале дома инженера и происходил разговор. Конечно капитан Чистяков подключил к разговору Никифорова.
— Вот так, Семен Константинович. Я тебе все разложил, думай дальше сам, — на этой ноте ротный завершил рассказ. Затем пододвинул к Гитлеру пачку папирос. — Кури, если хочешь. Угощайся, ефрейтор.
— Спасибо за доверие, ваше благородие.
На скуластом смуглом лице парня отражалась вся гамма обуревавших его чувств. Никифоров и Чистяков не спешили. Иван Дмитриевич молился про себя чтоб этот солдат из далекой Хмельницкой губернии, невесть какими ветрами Судьбы занесенный в суровую и блистательную Ингерманландию сделал правильный выбор.
— Наш батальон прошел всю Палестину от Самарии до Газы. Спасибо вам и высшему командованию, своими глазами увидел Землю Обетованную.
— Так что? Решил?
— Решил, Ваше благородие. Хоть мой папа и крещен, но сам от Моисеевой веры отказываться не буду. Простите, если обидел. Если придет приказ, демобилизуюсь. Не придет, буду служить до конца, пока война не закончится.
— Война уже заканчивается. Сам видишь. Перемирие. Со дня на день царь капитуляцию примет.
— Тогда и обсуждать нечего, — Гитлер постарался улыбнуться. — Еще раз спасибо за совет и подсказку. Конечно, постараюсь попасть в первую волну переселенцев. Из дома пишут, все наши говорят о скором переселении, и законы царь такие принял, что нам в России только наемными рабочими и батраками жить можно будет. Все понимаю. Евреям лучше на своей земле, в своей стране, какую Бог предкам определил.
— Наверное ты прав, — капитан Чистяков выглядел разочарованным. — Впрочем, время у тебя есть. Если передумаешь, сразу приходи и говори. Решим все в лучшем разе и для тебя, и для
