На тех же посиделках Надежде удалось повнимательнее разглядеть и Егора – мальчик не отходил от родителей ни на шаг – и прийти к заключению, что ребенок необычайно тихий, робкий, если не затюканный, что худощавое телосложение и пронзительный взгляд у него от отца, а от матери – цвет глаз. Правда, если глаза Валентины своим тоном напоминали высокое небо в сентябрьский день, то из Егоровых на неё смотрела морская бездна. «Сам на себя», — усмехнулся тогда Артём, выслушав рассуждения Надежды о том, на кого же похож их сын, а Валя, скромно улыбнувшись, возразила: «На моего папу, Царствие ему небесное».
В общем, Ильины сдружились с этой интеллигентной, благопристойной семьей. По-соседски помогали друг другу, чем могли. Надежда сдавала Валентине явки и пароли, подсказывая, где можно подешевле закупиться необходимыми продуктами. Валя, которая, по её словам, после переезда приняла решение посвятить себя семье, помогала работающей Надежде с Ульяной. Надежда тащила Вале из института списанный, но нужный новосёлам скарб и книги, а Валя угощала Ильиных пирогами. С этими пирогами они часто чаёвничали у Ильиных или Черновых вечерами, болтая обо всем.
Но не о детях. И это Надежда помнит очень, очень хорошо. Обсуждать характер и поведение своего сына Валентина не любила и первой тему детей никогда не поднимала, а на наводящие вопросы отвечала уклончиво. Лишь однажды, после распития на двоих бутылки абхазского вина, проговорилась о том, что её ребенок замкнут, потому что схлопотал серьезную травму психологического свойства, и что поднимать эту тему ей тяжело. С тех пор Надежда перестала даже пытаться задавать вопросы, не зная при этом, что и думать. Однако в день, когда прозвучало Валино признание, Наде стало понятно, почему за стенкой относительно тихо, хоть периодически Егор, распоясавшись, и давал огня. Она пришла к очевидному выводу, что криками и ремнём в этой семье в чувство не приводят – берегут маленькую раненую душу.
Конечно, проблемы детского воспитания, как и любую мать, Надежду волновали, однако постепенно желание обсуждать животрепещущую тему с Валентиной сошло на нет. И это – несмотря на то, что мальчик Черновых был старше её дочери на целых шесть лет, а значит, Валя уже успела пройти через сложности, которые Надежде лишь предстояли. И это – несмотря на то, что Валя как-то обмолвилась, что по образованию педагог. А всё потому, что однажды Надя поняла: всё же Егор – мальчик если не проблемный, то не совсем обычный.
Не совсем обычный, если не проблемный, да – спустя время это стало очевидно даже с утра до ночи торчащей на работе и потому не имеющей возможности уделить ему достаточно внимания Надежде. Подозрительно тихий для такого возраста мальчуган, отчужденный и закрытый, холодный и недоверчивый к посторонним людям. В какой-то момент Надежде даже начало казаться, что добиться его расположения попросту невозможно. Не выходило отделаться от ощущения, что мальчик выстроил вокруг себя бетонную стену, а границы, которые чужим пересекать нельзя, лежат много дальше, чем границы других детишек. Да что там! Она даже по головке Егора лишний раз опасалась погладить – ощущала исходящее от него напряжение. И на поразительном контрасте со всем этим – через края выплескивались его чувства к собственным матери и отцу. Когда Валя заглядывала в гости с сыном, он от неё не отлипал. Буквально! Надежда не могла не сравнивать двух детей. Если Ульяна часами занимала сама себя в детском манежике, не привлекая внимания, то он требовал к себе постоянного – Валиного. Мог внезапно выскочить из-за стола, чтобы просто её обнять, а затем требовать ответных объятий. Не отставал от неё, пока она не говорила ему, как сильно его любит. Этот ответный вопрошающий взгляд взрослого на детском лице пугал Надежду до чёртиков. Уж не знает, почему, но она всегда читала в глазах глубокого синего цвета единственный вопрос: «Правда?». А еще иногда Надежду пугало, с какой нежностью Валя смотрела на то, как Уля просилась на ручки, а попав в объятья, без всяких сомнений во взгляде принимала материнскую любовь.
Егорову картину мира Надежда не понимала. В Егоровой картине мира, какой бы она ни была, Ильины не стали исключением из правил: по первой он относился к соседям крайне настороженно. Хоть какое-то доверие в его глазах Надежде удалось засечь лишь через год постоянного общения, добрых слов и подкупа барбарисками. А оттаял этот ребенок, став раскрепощеннее и чуть улыбчивее, лишь спустя года два. И вот тогда-то… Тогда-то Валя, смущаясь, и обратилась к ней с просьбой разрешить Егору проводить больше времени с её девочкой. Искренне, с запалом и горящим взглядом она рассуждала о том, что общение с Ульяной поможет взрастить в нём чувство ответственности, научить заботе о ближнем и… любви. Тогда-то Надежда впервые и услышала признание в том, что с этим у её сына «наблюдаются проблемы». Валя не просила многого – всего лишь чуть больше времени вдвоём, и Надя не смогла отказать человеку, успевшему стать ей хорошим другом. Глядя в просящие, полные мольбы и веры голубые Валины глаза, не смогла предложить завести щенка или второго ребёнка.
Ульяне исполнилось четыре.
С тех пор и повелось. Сначала с разрешения постоянно задерживающейся в институте Надежды Валя начала посылать Егора в сад. Потом стала отправлять детей погулять на площадке, благо, двор отлично просматривался из окон. А еще Валентина то и дело выгоняла его к Ильиным в гости или зазывала Ильиных на пироги всей семьей.
Да, времена для обеих семей были сложные. Надежде пришлось учиться доверять своего ребёнка другому ребёнку. Тогда успокаивало её лишь понимание, что оба находятся под присмотром взрослых. А Валя вела борьбу с Егоровыми «не хочу», «не буду» и «отстань». Однако спустя какое-то время случилось удивительное: необходимость в уговорах и напоминаниях отпала, пинки сошли на нет, парень словно и впрямь ожил – в будни и выходные, днем и вечером, в солнышко и дождь Егор начал бегать к ним сам. Валя светилась, не переставая сердечно благодарить Надежду за оказанное доверие. Надя с Володей проникались ко всегда готовому помочь мальчугану всё больше и больше, про Ульяну и говорить нечего.
А время летело, как сумасшедшее.
Ей четыре, ему десять – время проб и ошибок, Валиных робких надежд, точащих Надежду сомнений и притирок детей друг к другу. Егор выгуливает Ульяну с видом великомученика, а Уля, растущая в семье работяг, привязывается стремительно. Вопрос «Када пидет{?}[Когда придет] Егол?» задаётся чаще вопроса «Када пидет папа?».
Ей шесть, ему двенадцать – фраза «мы с Тамарой ходим парой» звучит в исполнении окрылённой Валентины через день. Надежду терзают угрызения совести, ведь она не может проводить с собственным ребенком столько времени, сколько проводят с Ульяной Черновы. Уля приходит домой с вечно чумазой физиономией: судя по всему, деньги «на мороженое», что Валя регулярно оставляет на тумбе в прихожей, Егор тратит по назначению.
Ей восемь, ему четырнадцать – Надежда впервые учуяла от Егора запах табака, очнулась и осознала, что слишком расслабилась и упустила момент, когда соседский мальчик стал для её дочери старшим братом. Муж призывает успокоиться и не влезать.
Ей девять, ему пятнадцать – его дворовая компания пугает. Эти шалопаи больше не пытаются прятать от взрослых сигареты. Валя счастливо заключает, что ставка сыграла, что благодаря Ульяне её сын стал жить нормальной жизнью. Валя обещает молиться за здравие Надиной семьи до конца своих дней. Володя по-прежнему настойчиво требует не вмешиваться, сыплет обвинениями в паранойе и неблагодарности, попрекает трудоголизмом и неготовностью уделять дочери столько внимания, сколько ей необходимо.
Ей десять, ему шестнадцать – Ульяна ходит за ним хвостом, дышит табачным дымом и как губка впитывает богатый словарь могучего русского языка: его дружки да и он сам демонстрируют оного прекрасные знания. У Ульяны кочующие из четверти в четверть проблемы с успеваемостью по математике и «Окружающему миру», хулиганские замашки и бесконечная любовь в глазах. Девчонки постарше томно вздыхают, краснеют и глупо хихикают, стоит им его завидеть. Володя уходит из семьи.
