— Так вы пытаетесь склонить меня к… — Она замахала руками от возмущения. — Именно этого вы хотите добиться?
Момент был слишком удобным, чтобы его упустить, и у Ракоци вырвалось:
— Все, чего я пытаюсь добиться, это вашей любви.
Она отпрянула к дальней стенке купальни, завороженно глядя в его глаза.
— Моей любви?
Его магнетический взгляд стал бездонным.
— Да, Ксения, да. Это именно так. Попробуйте довериться мне. Хотя бы на йоту. Я ничем не обижу вас. — Он протянул к ней руку, замочив рукав мантии, но Ксения даже не шелохнулась. — Я не причиню вам боли, поймите. Боль убьет то, к чему я стремлюсь. Обещаю действовать мято и осторожно и при малейшем признаке вашего недовольства уйти.
Ксения продолжала смотреть на него, охваченная одновременно и страхом, и любопытством. Она вдруг подумала, что он и впрямь не похож ни на одного из мужчин, каких ей доводилось встречать в своей жизни.
— Что… что же вы собираетесь делать?
— Для начала немного взбодрить вас, — сказал Ракоци, не опуская руки. — Ну же, Ксения. Не упрямьтесь.
На мгновение Ксения вспомнила мать и ту настойчивость, с какой она уговаривала ее ни в чем не перечить своему будущему супругу. Матери чувствуют сердцем. Возможно, Галина снимет проклятие со своей дочери, как-нибудь ощутив, что та ей послушна. Она боязливо вынула из воды руку и протянула ее искусителю, стараясь заранее примириться со всем, что сейчас ей придется стерпеть.
Ничего страшного не случилось. Сильные жесткие пальцы переплелись с ее пальчиками и слегка их пожали.
— Теперь мне хотелось бы чуть разогнать вашу кровь. Вы позволите?
— Как я могу воспротивиться? — Несмотря на твердость намерений, голос Ксении предательски дрогнул.
Ракоци тут же отпустил ее руку.
— Вы все же боитесь. Вижу, мне лучше уйти.
Ксения, испугавшись, сама нашла его пальцы.
— Делайте что вам нужно. Я потерплю.
Он даже не шевельнулся.
— Мы будем делать лишь то, чего хочется вам. Скажите, чего вы хотите?
— Не знаю, — озлилась она, но руку не отняла. — Делайте — и я узнаю.
— Отлично, — спокойно сказал Ракоци и свободной рукой потянулся за мягкой щеткой. Плавно, замедленно, чтобы ей стало ясно, что он не собирается что-то от нее скрывать. Легкими и в то же время уверенными движениями он принялся тереть щеткой ее руку — ту, что держал. От руки перешел к плечам, затем к спине.
— Что происходит? — пробормотала Ксения, совершенно сбитая с толку.
— Вам это нравится? — спросил он в ответ.
— Да, — выдохнула она и хотела что-то добавить, но дыхание ее пресеклось.
— Тогда я продолжу, — спокойно откликнулся Ракоци. — Раз уж вам это приятно.
Вскоре он отложил щетку в сторону и стал массировать ее плечи, завернув ей волосы на затылок. Оба молчали: он — поглощенный занятием, она — не зная, что тут сказать.
Ксения удивлялась. Удивлялась и… млела. Не помня себя, она льнула к его рукам, то подчиняясь им, то становясь неподатливой, когда те усиливали нажим. Глаза ее полузакрылись, она целиком отдалась странной неге и даже не сразу разобрала, что он ей говорит.
— Я хотел бы размять вашу грудь.
Она встрепенулась, выныривая из мира грез.
— Что?
— Я хотел бы размять вашу грудь, — повторил мягко Ракоци. — Разумеется, если вы позволите.
— Я… — Она прикусила губу. — Что ж, пожалуйста, если так надо. — Ей стало страшно, но тело словно само по себе изогнулось, а лопатки коснулись стенки купальни.
Сначала пальцы его словно замерли, потом осторожно легли на соски и затеяли круговое движение. Он, в мокрой до нитки мантии, по-прежнему стоял у нее за спиной, постепенно превращая массаж в пробуждающие вожделение ласки.
Ошеломленная, Ксения не могла бы с уверенностью ответить, нравится ей или нет то, что с ней происходит. Что-то гулко екало у нее животе в такт раскачивающим ее тело толчкам; это было мучительно и одновременно приятно, но она не знала, что из этого выйдет, и страшилась развязки, обмирая от сладкого ужаса перед ней и желая продлить этот ужас.
— Мне хотелось бы, — сказал он с придыханием, — прикоснуться к тому, что сокрыто внутри вас.
Она изумленно сглотнула слюну. Чудовищность предложения лишила ее дара речи.
Его руки тут же прекратили сладкую пытку и отдернулись от ее тела.
— Нет! — выкрикнула она. — Продолжайте!
Пальцы его моментально продолжили свое вкрадчивое и все расширяющееся исследование, потом снова замерли, чуть шевельнув сокровенные складки.
— Продолжайте же! — простонала, дернувшись, Ксения. — Это… это должно совершиться.
Она не стала уточнять, что имеет в виду, да в этом никто и не нуждался. Дерзостное вторжение едва не лишило ее чувств и подарило дивную муку, которая все нагнеталась. Разрешение от нее было упоительно бурным. Она забилась в сильных конвульсиях, он припал к ее горлу — и они разом ощутили восторг, освободивший обоих от бремени вечно терзающего каждого из них одиночества.
* * *
Письмо отца Краббе к архиепископу Антонину Катнелю, тайно вскрытое и прочтенное Юрием, наемным работником польского посольства в Москве.
«Во имя Святой Троицы да благословит и защитит вас Господь, оберегающий и направляющий нас в часы испытаний!
Письмо мое будет последним в этом году, ибо дороги вскоре пресекутся снегами. Вследствие этого спешу сообщить, что в последние пару месяцев ситуация тут заметно ухудшилась. Царь Федор не в состоянии управлять государственными делами и вынужден полагаться на помощь Никиты Романова и Бориса Годунова, а эти мужи не имеют согласия меж собой, что приводит к раздорам, усиливающим брожение среди бояр, либо зарящихся на трон, либо преследующих корыстные цели.
Считаю, однако, своей обязанностью заявить, что не могу согласиться с отцом Погнером, полагающим, будто в скором времени русский царь будет свергнут с престола. Смею надеяться, дело до этого не дойдет, хотя отец Погнер уже высматривает бояр познатнее, чьи притязания Польша могла бы поддержать в расчете на благодарность того, кому посчастливиться обойти конкурентов. Думаю, что вести такую политику возможно лишь с ведома польского короля, который, конечно же, не пойдет на подобное безрассудство, ибо слишком многие московиты не решатся выступить против сына почившего государя. Не только из почтения к его памяти, но и из опасения, что их головы будут отрублены и выставлены для острастки на всеобщее обозрение возле Спасских ворот.
Я продолжаю видеться с Ференцем Ракоци, игнорируя запрет отца Погнера на всяческие сношения с ним. Мне кажется, официальное мнение миссии должно отражать взгляды всех ее сотрудников — независимо от несовпадения их со взглядами большинства. Кстати, Ракоци тоже не верит, что очевидная слабость царя подстрекнет бояр к открытому мятежу, ведь в них нет единства. Они не решатся на кровопролитие и будут грызться между собой, надеясь возвыситься в результате интриг, а не на поле брани.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
