— Едва, — нехотя откликнулся он.
— Недавно один тут так хлопнулся, что его унесли. Можно считать, вам еще повезло, — сочувственно продолжал незнакомец. — Вы, меня, верно, не помните, но мы встречались. В Грановитой палате, около года назад. — Он повернул лошадь и, слегка поклонившись, подъехал к иезуитам. — Я Анастасий Сергеевич Шуйский.
Отец Погнер недружелюбно нахохлился, однако отец Ковновский счел нужным вступить в разговор:
— Да. Я припоминаю. Это было перед аудиенцией у прежнего государя. Сочту за честь возобновить наше знакомство, князь.
— Нет, — поспешил поправить его Анастасий. — Князь — мой двоюродный брат. — Он спешился и кивнул на хоромы. — Я же — простой боярин, младшая ветвь.
— Ага, — протянул отец Погнер, словно ему все стало ясно. — Весьма интересно. Весьма.
— Такова судьба младших — служить старшим, и я в этом смысле не исключение, — сказал Анастасий с неожиданной злобой, но тут же взял себя в руки. — Когда старший приказывает, младший вынужден повиноваться. — Он сдержанно улыбнулся. — А в Польше у вас тоже так?
— Как и во всем мире, — ответил отец Ковновский, философски пожимая плечами. — Приятно, что вы решились с нами заговорить. В Москве обычно от нас отворачиваются, а потому… — Поймав грозный взгляд отца Погнера, он осекся и замолчал.
— Не стоит обижаться на всю Москву за невежливое поведение некоторых чванливых бояр, — примирительным тоном проговорил Анастасий, почуяв, что удача сама плывет в руки. И как раз вовремя, ибо не минуло и получаса с того момента, как Василий объявил ему, что более не нуждается в услугах каких бы то ни было грамотеев. Брат явно кого-то нашел. Но кого? Это предстояло выяснить, и как можно скорее. Он улыбнулся еще раз. — Вы сейчас от царя?
— Нет, — ответил с неудовольствием отец Погнер. — Нам сказали, что Федор Иванович уже побеседовал с англичанами и весьма утомлен. Мы ходим в Кремль каждый день, но всякий раз натыкаемся на всевозможные отговорки.
Анастасий сочувственно покачал головой.
— Непростительное небрежение. Но все же не вините в нем бедного царя Федора. Не он выбирает собеседников, а другие. Он лишен возможности как-то влиять на события, а если и попытается, никто не обратит на это внимания. Никита Романов вообще хочет освободить его от участия в дипломатических переговорах, но Борису Федоровичу угодно, чтобы все шло по-прежнему. — Заметив, как гневно сверкнули глаза отца Погнера, он счел возможным продолжить игру: — Конечно, от Годунова все терпят: тот ведь не жалует ни своих, ни чужих.
— Годунов, — с презрительной миной вновь заговорил отец Погнер, — соизволил принять вчера Ракоци, но к нам сегодня не вышел. Он заявляет, что Польша получит все, что ей требуется, но без наших хлопот.
— Вот видите, — подхватил Анастасий. — Видите, что за люди сейчас окружают царя? — Он одарил иезуитов самой ангельской из своих улыбок. — Я понимаю вас, достойные пастыри. Я ведь и сам все это хлебал, и не раз.
Отец Погнер с удивлением посмотрел на боярина.
— Вы? Вы ведь так родовиты…
— Ах, достойный отец, вы даже не представляете, насколько запутана сейчас наша жизнь. — Анастасий осенил себя крестным знамением. — Двор лихорадит, там не на кого опереться. И доверять, соответственно, нельзя никому. — Он позволил себе многозначительно помолчать и продолжил: — Я молю Господа положить конец распрям, но на небе, видно, молитвам моим внимать не хотят. Их, я думаю, там даже не слышат.
— Господь не глух, — сухо отозвался отец Погнер. — Он слышит, он зрит, он судит, а нам должно склоняться перед этим судом. — Он хотел было повернуться, чтобы уйти, но отец Ковновский понимающе закивал.
— Доля придворного нелегка, — произнес он участливо.
— Вряд ли можно сказать, что я состою при дворе, — возразил Анастасий, снова мрачнея. — Шуйских там представляет мой двоюродный брат. Он обошел всех наших родичей, включая родных своих братьев, и тоже замешан во все интриги, нацелившись чуть ли не Казанское княжество, а может быть, и на что-то другое, о чем мне не хочется говорить. — Он удрученно покашлял, косясь на иезуитов. — Боюсь, он без колебаний поступится честью семьи, чтобы достичь своих целей. Я сознаю, что мои подозрения грешны, но не могу их отринуть.
Отец Ковновский был глубоко потрясен.
— Неужто князь Василий так честолюбив?
— Не только честолюбив, но и решителен, — сказал Анастасий. — От него всего можно ждать. — Заметив, как алчно блеснули глаза отца Погнера, он понял, что избрал верный путь, и продолжил: — Некоторым боярам ведомы его планы. Но они боятся воспротивиться им, зная, насколько коварен и изворотлив Василий. Несомненно, и мне следовало бы молчать, однако когда речь заходит о достоинстве рода…
— Да! Да! — с воодушевлением подхватил отец Погнер. — Бывают ситуации, когда человек не может не возмущаться.
— Значит, вы меня понимаете, — с чувством произнес Анастасий. — В таком случае вы должны разделять и мою тревогу за судьбу царя Федора.
— Мы ежедневно молимся о его здравии, — заверил отец Ковновский.
— Как и о процветании вашей великой страны, — елейным голосом прибавил отец Погнер.
Анастасий же в свой черед вознесся к самым вершинам чистосердечия.
— Таковы и мои молитвы, достойные пастыри, хотя я молюсь на русском, а не на латыни. И, могу вам признаться, меня особенно удручает положение нашей Церкви. Скажите мне, почему нам во всем следует оглядываться на Иерусалим? С какой такой стати наш государь должен склоняться перед велениями тамошнего патриарха?
— Мы, католики, признаем правление Папы, — сказал отец Погнер бесцветно.
— Да, но ваш Папа со всех сторон окружен мудрыми кардиналами, являющимися его представителями при правительствах разных стран. У иерусалимского патриарха таких советников нет. И тем не менее он все же требует, чтобы мы подчинялись ему. — Анастасий демонстративно поежился, заслоняясь от ветра рукой. — Любезные пастыри, мне приятно беседовать с вами, но здесь, я сказал бы, не очень уютно. Позвольте мне пригласить вас в свой дом. Там тихо, тепло, там мы сможем поговорить без помех и более откровенно. Окажите мне столь великую честь. В эти смутные времена мы, возможно, нашли бы друг в друге опору.
Отец Погнер прочистил горло и сплюнул.
— Нам не советовали сближаться с местными жителями.
— И кто же? Годунов? Нагой? Романов? Курбский? Скуратов? Кто попытался внушить это вам? — Анастасий пренебрежительно хмыкнул. — Однако вашему сотоварищу Ракоци что-то таких вещей не внушают. Подумайте почему. Я вам отвечу: люди злой воли стараются разъединить людей достойных, опасаясь, что те найдут общий язык и воспротивятся их гнусным козням. — Он специально сослался на венгра, подстрекая тем самым иезуитов принять приглашение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
