Хизматчи – работники Касыма – поставили шатры за окраиной Певлора. Возле товаров на ковриках, скрестив ноги, сидели только два охранника, свободно говорящие по-русски: они не столько стерегли, сколько отвечали на вопросы. Касым по себе знал, что остяки очень честные – никто ничего не украдёт. Несколько лет назад в подобном же плавании по Оби в каком-то селении Касым выронил на берегу кошель с деньгами; когда он вернулся через месяц, остяки подвели его к месту потери – кошель там и лежал, не тронутый никем, только промок под дождями. В общем, Касым считал остяков наивными, как дети, и чистыми душой. Купцу-тожиру обманывать остяков было харам – потому что ими легко можно было просто руководить.
Больше всех купить чего-нибудь полезное хотелось Ахуте Лыгочину – пусть все в Певлоре зауважают его за такое имущество. Касым давно уже заметил этого маленького и взъерошенного остяка в дырявой одежде и с обиженным лицом. Остяк не по разу пересмотрел все вещи, но не мог отойти. «Это алчность, – сразу понял Касым, – простодушная алчность». Сейчас недовольный остяк за руку подтащил к Касыму девчонку.
– Купи, – требовательно сказал он. – Хомани. Дочь. А мне ружьё.
Ахута страдал, что он хуже всех в Певлоре. Год был неудачным на зверя, чум Ахуты совсем прохудился, а Хомани так никто и не взял в жёны: люди помнили, что где-то на свете есть Айкони – её двойняшка.
Касым с улыбкой оглядел девчонку-остячку. Мелкая, но светлокожая, чёрные косы, глазки как у белки. В Тобольске у Касыма уже были две жены – старшая Назифа и младшая Сулу-бике – и наложница Улюмджана. Пора было купить четвёртую женщину, так как в умме начали сплетничать, что дела у Ходжи Касыма идут плохо, и в гареме давно нет пополнения. Чем плоха эта остячка? Даже забавно иметь её в дополнение к узбечке, татарке и калмычке – его многоопытные чувства нуждаются в чём-то необычном.
– Ты задумал дурное дело, Ахута, – нахмурившись, сказал Пантила по-хантыйски. – Ты отдал Айкони за ясак, потому что ничего не мог изменить, но продавать Хомани по своей воле – нельзя. Я в Певлоре князь, и я тебе запрещаю. Если ты не хочешь слушать моё слово, я спрошу у всех.
Касым сразу догадался, о чём идёт речь. Хомани покорно молчала, а Ахута разозлился. Пантила – молодой, ему, Ахуте, он годится в сыновья, но смеет распоряжаться его судьбой, как уважаемый старик! Хомани – дочь Ахуты, его собственность, и ему очень надо выбраться из нищеты и неудач!
– Я не могу купить твою дочь, потому что не могу ничего покупать или продавать вам, – сказал Касым, чтобы вывести себя из этого спора.
– Тогда бери жена! – решительно заявил Ахута. – Мне выкуп!
Языческие боги не запрещали остякам иметь несколько жён. Отец или семья давали за невестой приданое и получали от жениха выкуп. Если жене не нравился муж, она могла уйти от него, но должна была вернуть выкуп, точнее, отработать его для мужа или его семьи. Однако Хомани боялась даже взглянуть на Касыма. Этот статный и красивый мужчина с острой бородкой – такой гладкой и ровной, будто её любовно расчёсывали девушки, – казался ей совсем чужим, невозможным для мужа, как дерево или река.
– Хомани не приживётся в другом народе! – гневно заявил Пантила. – Выкуп получишь ты, а работать будет она? Это тоже дурное дело!
– Она моя дочь! – крикнул Ахута. – Никто не может запретить отцу выдать дочь замуж!
Касым знал обычаи замужества у остяков и опять догадался, о чём спорят князь и его человек. Но он видел, как сильно Ахуте хочется чего-нибудь получить из товаров бухарцев. Следовало поддержать эту алчность и подтолкнуть остяков принять правильную веру, даже если князь сомневался.
– Я не могу взять твою дочь в жёны, мой друг, – ласково сказал Касым. – У нас с вами разные боги. Нельзя брать жену от чужого бога. Если бы твой народ принял Аллаха, я бы непременно взял твою прекрасную дочь. Но пока я могу только поблагодарить её за красоту скромным подарком.
Касым поднял с расстеленного холста самый яркий халат и набросил на плечи Хомани. Хомани обомлела от такой красоты и щедрости, а глаза Ахуты заблестели, словно разожжённые угли.
– Уходи к себе, Ахута, – тихо и зло сказал Пантила. – Ты не можешь смотреть на чужие вещи без желания получить их любой ценой.
Остяки вокруг внимательно прислушивались к спору Пантилы и Ахуты. Касым в знак извинения прижал руки к груди. Он понял, что нашёл слабое место, и крючок уже заброшен. Теперь следует не мешать.
Бухарцы собрали товары и ушли на свой стан к шатрам. Светлым вечером оскорблённый Ахута возле общего костра набросился на Пантилу.
– Ты плохой князь! – крикнул он.
– Почему? – удивился Пантила.
Конечно, Ахута был недоволен его словами, но при чём тут княжение?
– При тебе плохие годы! Мало зверя! Много оленей погибло на тебенёвке! Русские берут большой ясак! Шаман Хемьюга умер, «тёмный дом» сожжён, а боги изгнаны! Ты плохой князь!
Остяцкие князья давно уже потеряли ту силу, что была в старину: они не собирали дань, не имели воинов и не отличались от остальных по богатству. Теперь князья лишь говорили от лица своего селения слова, которые могли быть сказаны общим собранием, если его собирать по каждому поводу.
– Нам нужен другой князь! – заявил Ахута, обращаясь к остальным остякам, сидящим вокруг костра. Мужчин здесь было десятка полтора – те, кто пользовался самым большим уважением.
– Князей выбирали из моего рода – рода князя Алачи и старухи Анны Пуртеевой, – возразил Пантила. – А я один остался Алачеев.
– Твой род княжил в Коде, а Коды уже нет! Твои предки не могут нам помочь, потому что боги ушли из Певлора и ничего не сделают по просьбе предков! Зачем ты нужен, Пантила? Я приведу бога бухарцев, с которыми начнётся хороший торг, а тебе их бог не угоден!
– Это неправильно! – Пантила решительно помотал головой.
– Почему? – спросил Гынча Петкуров.
– Другие наши селения берут бога русских.
– Они живут хорошо, потому что у них хорошие князья! – убеждённо крикнул Ахута. – Мы пойдём к Касыму говорить про его бога! Верно?
– Надо говорить, – согласился Негума.
Утром под предводительством Ахуты Лыгочина пятеро остяков – Нигла Евачин, Петрума, Гынча Петкуров, Акутя Тупов и Негума – подошли к большому белому шатру Ходжи Касыма и шейха Аваз-Баки. Караульный хизматчи остановил остяков у входа в шатёр, и на шум вышел Касым.
– Что требует твой бог? – строго спросил Ахута.
– Главный ревнитель моего бога – вот этот достопочтенный человек, – сказал Касым, кланяясь в сторону Аваз-Баки, который тоже вышел из шатра. – На ваши вопросы ответит он, а я переведу его слова.
На шейхе был яркий белый халат, подпоясанный кушаком, расшитым сурами, и просторная накидка с прорезями для рук – зелёная с золотыми узорами. Остяков поразила зелёная чалма шейха – такая ровная и тугая, словно её надули, как рыбий пузырь.
