работала в фирме.
Вспыхнувшее раздражение подняло женщину со стула, она шагнула к плите. Открыла кофейник, в нем была горячая вода. В горле у Марины неожиданно пересохло, запершило, будто не смачивала его целую вечность. Она сделала сухое глотательное движение, нервно шагнула к шкафчику, взяла первую попавшую под руку чайную чашку, неловко повернулась к плите и чашка выскользнула из пальцев, упала на пол. Полетели осколки. Женщина растерянно вскрикнула, а потом торопливо нагнулась за обломками. Положила их в раковину и подумала, какая плохая примета, какой плохой знак, не к добру, нет, не к добру. Досадливо поморщилась и снова потянулась к шкафчику. Рука ушла в глубину, ухватила крепче новую чашку, вытащила. И на миг женщина остолбенела. В чашке был золотой браслет с часами. У Марины поплыло перед глазами.
Ира сидела в машине рядом с Хавиным. Лицо девушки светилось радостной задумчивостью. Она даже не заметила, что взяла за руку Павла и держалась за нее, как маленький ребенок держится за руку отца. А у Хавина от всего этого нарастало ощущение неприятия.
В ресторане Павел ловил в глазах Иры восторг, от которого ему становилось грустно. Ей определенно льстило его общество, впрочем, у нее могли быть другие мысли. Но Хавину они были безразличны. Он выжимал из лица улыбку, а сам думал, скорее бы закончилась эта напрасная потеря времени. С утра день был как день, пока не появилась в приемной она, а потом не возник за спиной Печаев. И все пошло через пень-колоду, по кривой дорожке.
Девушка надувала губки и смотрела на Хавина с укором, как бы спрашивала, почему он воспринимает ее как девочку. Ведь она уже взрослая, уже исполнилось восемнадцать лет.
Павел удивлялся себе самому. Неужто стал обрастать мхом, точно старый пень, и смотреть на молоденьких девушек, как брюзга? Дрожь пробежала по ребрам от такого сравнения. Вспомнил Килонова, тот называл его стариком. Хоть утверждал, что это его обычное обращение к мужчинам. Но ведь мог просто соврать, мог называть стариком именно потому, что видел в нем состарившегося человека.
Ира что-то говорила, говорила много, бесконечно. Слова лились, как из рога изобилия. Хавин кивал в ответ, хотя не слушал ее. Впрочем, при всей ее говорливости выглядела она неглупо. Он стал вслушиваться в слова. Сначала выхватывал отрывки фраз, затем целые предложения. Постепенно, сливая все воедино, начинал отдавать должное ее рассудительности. Зрелой не по годам.
Неумолкающий голос Иры поведал Павлу, казалось бы, обо всем на свете, но почти ничего о себе. И ни единым словом не обмолвилась об Александре, будто того не существовало вовсе. Впрочем, она вообще ни о ком из своих знакомых не произнесла почти ни звука. Много всего и ничего конкретно. Так, незначительные эпизоды с юмором об успехах и подзатыльниках. Никем не восторгалась, но и не хаяла никого.
Хавин не сомневался, что умение женщины держать язык за зубами это огромный плюс. Когда она может много говорить, но при этом ничего не рассказывать. Но один из эпизодов вызвал у него на лице улыбку. Про шпаргалки на экзамене. Улыбнулся, потому что невольно вспомнил свои шпаргалки в молодости. И хотя они отличались от шпаргалок Иры, но он как бы помолодел от этих воспоминаний. Жаль, что многое из молодости уже забылось. Впрочем, он не любил жить прошлым, каким бы оно ни было. Жить следовало настоящим. Остановка в прошлом это конец пути. Павел отбросил свои воспоминания, ибо от них тянуло запахом нафталина. Рассказ Иры отличался от его воспоминаний тем, что был ее настоящим.
Однако он не завидовал молодости, ибо мудрость человеческая всегда ценилась выше. Хавин считал неправильным мнение, что мудрость приходит с возрастом. Мудрость это дар божий, она или есть, или ее нет вовсе. И сколько бы лет не исполнилось человеку, мудрость не может прийти ниоткуда. Если ее не было в молодости, откуда же она появится в старости? Нельзя мудростью считать знания и опыт, приобретенные с возрастом, полагал Павел, ибо в таком случае мудрецами хоть пруд пруди, нет, это очень упрощенное понимание мудрости.
Хавин находил, что мудрость – это способность человека проникать в суть вещей и указывать путь другим. Но способность к такому постижению не приобретается с опытом, она дается свыше от рождения.
Человек, старея, редко учится на чужих ошибках, сам набивает свои шишки, но и на них учиться подчас тоже не умеет. Зачастую собственные ошибки преподносит как свои достоинства. Время старости – отвратительная пора. Откуда появиться мудрости, когда вместе с телом стареет мозг, теряя память. Сколько не поливай засохшее дерево, оно не зацветет, и сколько не вызывай из засохшего мозга мудрые мысли, кроме старческой глупости ничего не возникнет.
Но разница между людьми в том, что один стареет с молодости, а другой в старости долго остается молодым. Павел именно так воспринимал жизнь. Старость – это неизбежность бытия, но, черт побери, как же не хочется рано стареть.
Хавин усмехнулся своим мыслям и возмутился хандре, нахлынувшей вдруг. Рядом с молоденькой девочкой следовало подтянуться. А в общем-то, в ресторан заехали, чтобы немного отдохнуть и поесть, а не ломать голову над смыслом бытия. Желудок при любом бытие остается желудком.
Павел взял столовые приборы и придвинул к себе блюдо. Ира перестала щебетать и тоже принялась за еду. Она держала себя с ним уже более раскованно и легко. Несколько раз просила, если Павел Сергеевич найдет ее браслет с часиками, пускай сообщит ей, она тут же примчится за ними. Даже достала из сумочки мятый листок бумаги, написала номер своего телефона и зачем-то домашний адрес и протянула Хавину. Павел хмыкнул, взял листок: не обижать же девушку отказом, хотя не верил, что в его квартире найдется ее браслет. Она ведь уже все проверила.
Ее поведение сейчас опять стало по-детски наивным, Павел легко прочитывал тайные мысли Иры. И хотел посоветовать ей, если она не хочет быть вместе с Александром, пусть найдет другого юного красавца и будет счастливой. А на великовозрастных дядей заглядываться не стоит, даже если у них много денег.
Ира понимала, что по окончании этого застолья закончится и ее встреча с Хавиным. И только утраченный браслет давал возможность наводить мосты. К Павлу Ира чувствовала какое-то странное притяжение. Что-то с нею происходило, чего она не могла объяснить. Она готова была переступить через некий возрастной барьер, какой никогда прежде не переступала. И это совсем не пугало ее, но приводило в трепетное изумление.
Когда с едой было покончено,
