я выше тебя в два раза!
Я наклонился к его морде и издал рык, на который только был способен. Он походил на вой гиены и крик совы, на звук сирены и гудок тепловоза, на шипение гадюки, на крик петуха, на всё это сразу и вместе, только страшнее, громче, мощнее!
Медведь пустился в бегство, сверкая пятками. Через пару секунд он уже был очень далеко отсюда, взмыленный и ошалевший. Я постепенно вернул себе прежний облик и устало опустился на траву.
Спустя полминуты меня стали трясти за плечо:
– Ты живой?
– Этот медведь, – сказал я, устало улыбнувшись, – никогда в жизни так не пугался.
– Тоже мне радость, – сказала Анна. – Зато теперь вас обоих надо тащить.
– Меня не надо, – сказал я. – ещё минутку поваляюсь и встану.
Я действительно скоро встал. Подошёл, шатаясь, к носилкам и попробовал поднять. Трудновато.
– Иди вперёд, к Люське, – сказала Анна. – Я тут справлюсь.
– Хорошо, – сказал я. – Чуть позже сменю.
Мы взялись и поволокли Егошина дальше. Лес проплывал мимо нас, хлестая ветками. Тени периодически мелькали вдали, но мы не обращали на них внимания, стараясь как можно быстрее двигаться вперёд. Скоро я сменил Анну, и они снова оказались в паре с Люсей. Потом ещё один длинный бросок, и лес впереди расступился, открыв нашим взорам железнодорожное полотно. В нескольких метрах вправо была платформа.
– Слава тебе, Господи, – сказала Анна. – Ты есть!
– Мы молодцы, – сказал я.
Мы из последних сил выбрались на платформу, купили в кассе билеты и стали ждать.
– Странно, – сказал я. – Совсем пустая платформа.
– Кто же отсюда едет в понедельник вечером? – усмехнулся Егошин. – Вот вчера бы мы тут потолкались.
– Ты хочешь сказать, что всё это было к лучшему?
Егошин пожал плечами. На ногу он не жаловался. Похоже, температуры не было, да и боль успокоилась. Так что мы все находились в довольно-таки приподнятом настроении.
Электричку ждали долго. Говорили на разные темы, но, что интересно, никто не заговаривал о моих новых способностях. Похоже, они считали, что если я сам не говорю об этом, то не стоит и спрашивать. А может быть, всё ещё чего-то боялись.
Скоро подошла электричка. Мы погрузились в неё вместе с носилками, и с удивлением обнаружили, что мы – единственные пассажиры в этом вагоне. Егошин, правда, говорил, что так и должно быть, но меня, да и, похоже, Анну это несколько насторожило.
Я сидел рядом с ней, напротив Егошина. Я попытался обнять её за талию, но она отстранила мою руку:
– Извини. Не надо. Я очень нервничаю.
Поезд шёл мимо нескончаемого мрачного леса. Не на чем было задержать взгляд. Потихоньку начал накрапывать дождь.
– Долго ещё ехать? – спросила Люся.
– Мы же только тронулись, – сказал Егошин. – Пяти минут не прошло.
Вдруг раздался жёсткий, пронзительный скрежет. Поезд затормозил, проехал юзом несколько метров и встал. Анна вскочила с места.
– Опять, – сказала она. – Опять что-то происходит!
Она выпрыгнула в проход, подбежала к жёлтому переговорному устройству с надписью "милиция" и, нажав кнопку, крикнула:
– Что такое? Почему стоим?
Из динамиков донёсся сквозь щелчки и шипение спокойный низкий голос:
– Гражданка, не надо хулиганить. Сейчас машину уберут с переезда, и тронемся.
Анна вздохнула с облегчением, повертела себе пальцем у виска и вернулась на место. Потом закрутила волосы назад, заколола и откинулась мне на плечо:
– Приедем – разбудишь.
Поезд тронулся.
Мы двигались с ней поступательно, параллельно, слитно, как единое целое. Под нами бежали километры дороги, и мне ужасно приятно было думать, что мы – вместе. Страшную гордость я чувствовал, когда произносил про себя слово "мы". Мы. Аня и я. Её маленькая, аккуратная, полная светлых мыслей и снов голова лежала на моем плече, не опасаясь того, что это плечо исчезнет или дрогнет. Я чувствовал рядом её дыхание, биение сердца, голодное урчание в её желудке… впрочем, негромкое. Короче, с этого момента я поверил, что мы будем вместе всегда.
Поезд летел и летел, унося нас прочь от острова Белого. Я был благодарен судьбе за эту поездку. Ещё бы – мы пережили много всего разного, и впечатлений набралось на всю жизнь. Изменилось наше представление о мире, и теперь он был полон тайн и надежд.
Но главное, что я получил от этой поездки – доверие и дружбу Анны. Я знал, что даже если нам не повезёт, и судьба раскидает нас всех по свету, Анна и я будем помнить друг о друге, мы всегда будем духовно близки, оставаясь друзьями и понимая друг друга, несмотря ни на что.
Поезд останавливался на станциях, трогался снова. Ближе к городу в вагон стали заходить пассажиры, и от этого на душе стало светлее. Это означало, что мы вернулись в реальный мир, более понятный и добрый, чем тот, из которого мы бежали…
– Подъезжаем. Просыпайся, – я коснулся её щеки.
Она открыла глаза, села прямо и потянулась:
– Даже не верится.
Пропустив всех остальных, мы взяли вещи и, помогая Егошину, выбрались из вагона.
– Теперь в больницу, – сказала Анна.
Посадив Егошина на носилки, мы двинулись по улице. Дождик моросил, но был приятным, лёгким и свежим. Мы шли быстро и скоро оказались у больницы. Из регистратуры нас отослали к дежурному врачу. Им оказался высокий, седой мужчина с аккуратной бородкой и лёгкой примесью чего-то южного в лице.
– Что у вас? – спросил он.
– Нога, – ответил Егошин.
– Положите его на кушетку. Показывайте.
Егошин закатал штанину. Реакция врача была абсолютно неожиданной. Он поднял на нас глаза и спросил:
– Что это?
Наступила пауза, после которой Егошин нашёлся:
– Кажется, травма.
– Это понятно, – сказал врач. – Как это произошло?
– Вы всё равно не поверите, – сказал я.
– Я поверю. У меня много всякого было. Один раз из черепа извлёк гайку. Как она туда попала, больной не знал. Вы-то хоть знаете, как это случилось?
– Его дух схватил за ногу, – сказала Люся.
Врач развёл руками:
– Ну что ж. Дух так дух. Когда это было?
– Позавчера, – сказал Егошин.
– И как себя ведёт… травма?
– Растёт. Вначале была вот такая, а сейчас уже коленку переползла.
Врач нервно заходил по комнате туда-сюда.
– Честно говоря, – сказал он, – я никогда ничего подобного не видел. Бывают раны. Бывают гангрены. Бывают ожоги, в конце концов. А что это такое, я не знаю. Такого не бывает. Нога болит?
– Ходить не могу, – сказал Егошин. – И сгибается с трудом. А болит не сильно, раньше гораздо хуже было.
– Так… – врач помыл руки, подошёл к Егошину и стал щупать рану пальцами. – Пузырьков нет. Гноя нет. Что-то
