ты ошибся. Ты сделал всё верно, Януш. Польша не капитулировала перед бошами и продолжает сражаться, продолжаешь сражаться и ты. Даже в Африке, даже здесь на Крите, — негромко звучал мой уверенный голос, хотя понимал, что говорю какую-то ободряющую ерунду. — Семья ждёт тебя, и ты вернёшься к ним. Обязательно вернёшься в свой Краков, а я — в свой Нант. С чувством выполненного долга, — я невольно поморщился, благо мою гримасу в темноте не было видно.
Говорил, но не верил в это ни на йоту: он не вернётся в свою деревню под Краковым. Боши могли угнать его родных на работу в Германию, их могли ожидать болезни и голод, деревню могли разбомбить или сжечь. Чувство безысходности пронзило меня в этот момент: Папаша Гийом никогда уже не увидит Марсель. Но продолжить свою речь мне было не суждено. Мы прислушались. Со стороны моря начал нарастать шум. У меня не было сомнений: Януш был прав. К нам приближались самолёты. Гул двигателей становился всё громче и громче.
«Но как они нас увидят в этой темноте? — мой взгляд недоумённо блуждал по тёмным холмам, окружавшим нас. — Наверное, это не к нам», — успокоил я себя, но вскоре мои сомнения развеялись: в нашу сторону полетели осветительные ракеты. Стало светло как днём. Для бомбардировщиков наши позиции были теперь, как на ладони. В окопы прыгнуло несколько пехотинцев. Остальные рассредоточились на местности.
Судя по звукам, самолёты уже находились над нами. Я надел каску и вжался в стенку окопа, за воротник падал песок от осыпающихся краёв траншеи. Колючие крупинки, бежавшие по моей спине, заставляли сильнее и сильнее вжиматься в землю. Как во время бомбёжек в порту Ла-Валетты, хотелось уйти под землю, укрывшись от смерти с неба. Я зажмурил глаза. Вдруг кто-то постучал меня по плечу. Вздрогнув, я открыл глаза. Передо мной, согнувшись, стоял новозеландец.
— Рассредоточиться! Чтобы одним взрывом не накрыло всех! — проорал он мне в ухо.
Громкость его команды приподняла меня с земли. Пехотинец побежал дальше по окопу. Я взглянул на Януша: тот сидел в позе эмбриона, опустив каску на лицо.
Сделав шаг к нему, постучал по этой тарелке на его голове. Он сдвинул каску на затылок и посмотрел на меня.
— Рассредоточиваемся! — натужено выкрикнул ему в лицо, махнув рукой в сторону.
— Прощай, — почему-то ответил Януш.
— Я не ухожу. Я рядом, — кивнув ему, побежал по траншее, повторяя зигзаги канавы. В метрах двадцати от своего товарища остановился и занял огневую точку.
Короткая пробежка взбодрила меня. В это мгновение страх немного отступил, оставляя место чувству удивления. Но это было недолго. На склонах высоты, прикрывавшей наш правый фланг, прогремели взрывы. Я втянул голову в плечи. Пулемётные точки на холме окутались облаками. Мне показалось, что боши буквально снесли вершину. Но находиться в ступоре у меня не было времени. Пользуясь отсутствием какого либо противодействия, немцы применили прицельное бомбометание с низкой высоты. Столбы от разрывов бомб приближались к нам, практически повторяя линию наших траншей. Это было как пулемётная очередь — только гигантская. И эта очередь приближалась ко мне — столб за столбом, облако за облаком.
Что на меня нашло? Это было необъяснимо. Но я почему-то сделал это. Может быть, это была трусость? Или безумие? Или предчувствие? Не знаю, но я сделал это. Выкинув винтовку на край траншеи, вылез из неё. Схватил оружие и, оглянувшись назад, крикнул в сторону товарища:
— Януш, беги! — и рванул в сторону от окопа.
Далеко отбежать мне не удалось. «Пулемётная очередь» из авиабомб настигла нас. Там, где находился Януш, взлетел столб земли. Я не успел ни о чём подумать. Взрывная волна подбросила меня вверх, ощутил боль в левой руке. Потом был удар головой обо что-то — и сознание покинуло меня…
В лопатки впивались маленькие камни с острыми краями. Впивались, чтобы потом перемещаться по спине вниз. Сознание вернулось: нет, это меня перемещали, точнее говоря, тащили. Слух начинал возвращаться и опять наполнялся звуками взрывов, но только где-то вдалеке. Открыл глаза. Надо мной всё то же небо, подсвеченное падающими фонарями от осветительных ракетниц. Иногда из темноты в свет вспышек выныривали немецкие стервятники и исчезали вновь в вышине, сбрасывая вниз свой смертоносный груз. Попытался привстать, но голова закружилась, и я упал на землю. Грудь пронзила острая боль. Закашлял. Почувствовал, что изо рта что-то потекло. «Наверное, кровь», — подумал. Моё перемещение прекратилось.
Кто-то склонился надо мной. В световых кругах от вспышек ракетниц проступили черты лица. Это был капрал Мэтью — знакомый по эвакуации из Пирея. На этот раз он не был так весел.
— Как ты, матрос? Держишься? — его озабоченный голос звучал в моих ушах, разливаясь в голове многократным эхом.
Я качнул головой. Попытался ответить — получались какие-то булькающие звуки. Он улыбнулся в ответ — узнаю новозеландца — и ответил вместо меня:
— Держишься. Вижу, что с тобой всё в порядке, — он продолжал улыбаться. — Вижу, что рвёшься в бой, тебя уже не в силах сдерживать. Но подожди немного.
Его лицо исчезло, и моё тело снова задвигалось: новозеландец тащил меня дальше. Спина снова почувствовала уколы колючек и камней (вспомнился терновый венец Христоса — в этом состоянии я стал ближе к Богу). Моя голова безвольно болталась из стороны в сторону. Началось головокружение. Я увидел облачко над собой. Галлюцинации? Или уже душа? Мне показалось, что оно истошно кричало, перекрывая грохот бомбёжки: «Давай, Мэтью! Ты должен спасти меня! Ты можешь, Мэтью!» Вдруг я почувствовал, как медленно соскальзываю куда-то вниз, но быстро остановился. Перед моим взглядом снова возник новозеландец, заслонивший кричащее облако.
— Потерпи, матрос. Положу тебя в кустах: там не видно, — он исчез, чтобы протащить меня ещё пару десятков метров. В спину воткнулись обломанные стебли кустов, заставив меня задёргаться.
— Спокойно, моряк. Сейчас тебе станет лучше, — прерывисто зазвучал голос Мэтью. Судя по звукам, он копался в сумке. Вскоре, по-видимому, новозеландец нашёл всё, что нужно. А дальше надо было отдать ему должное: разрезал рукав, обработал плечо.
— Осколок прошёл по касательной. Царапина. Только крови много. Ничего, заживёт. В море выйдешь как новенький, — капрал забинтовал мне руку, вытер кровь с моего лица куском бинта.
Я попытался сказать ему, но это выходило у
