У арены собралась толпа людей, целых пол-мира — так, по крайней мере, казалось Уиллу, все под раскрытыми зонтами, среди которых только один был черный. Естественно — нечего даже сомневаться — он принадлежал мистеру Сисенсу, гробовщику. Не смейте произносить Сисенс — только Сизенс, шипел гробовщик на клиентов даже в их самые горестные минуты. А остальные зонтяры — еще одно новое слово в лексиконе Уилла — представляли собой настоящую какофонию цветов, словно кричали: Красный! Зеленый! Розовый! И даже в горошек! В синий.
— Мам, когда они пойдут? — спросил Уилл.
— Когда будут готовы, дорогой, — ответила Джейн. — Не забывай, у них это самый важный день в году. Они волнуются и нервничают, как папа перед премьерой.
Уилл посмотрел на Гриффа, который пытался уклониться от назойливого внимания какой-то разговорчивой женщины. Мальчик подумал: Похоже, папа сейчас окончательно разозлится — совсем как на меня, когда я задаю слишком много вопросов.
Уилл хотел пи́сать, однако понимал, что это исключено. Большой мальчик — он не мог обмочить штанишки. А до сигналов фанфар, объявляющих о начале парада, не оставалось времени сбегать в туалет. Приходилось терпеть.
Исключено. Крепись.
Таковы были последние родительские наставления. Джейн недавно запретила покупать видеоигру, заявив: Это исключено. А Гриффин, когда Уилл грохнулся с велосипеда и пребольно ободрал оба колена, сказал сыну: Крепись, парень.
Редьярд натянул поводок. Ему стало скучно.
Уилл поднял глаза на Мерси: может, она прогуляет пса?..
Мерси давно научилась читать его мысли. Она улыбнулась: «Иди сам. А я не хочу пропустить парад, как в прошлом году, когда Редьярд три раза обмотал поводок вокруг дерева».
Стоявший рядом Люк позволил ей взять себя за руку. Возникавшее у него раньше на людях ощущение неловкости из-за того, что он обзавелся подружкой, стало проходить.
Уилл повернулся к Джейн. Теперь ему было восемь.
— Мам!
— Ш-ш-ш… Не шуми. Потерпи.
Потерпи. Крепись.
Уилл различил далекий хрип труб — первый выдох, который предшествует началу музыки.
Все повернулись направо.
Дождь усилился — казалось, его подхлестнули фанфары.
Словно ружья, нацелились любительские и профессиональные фотоаппараты.
Телевизионщики и фотокорреспонденты выскочили на середину дороги.
— Отойдите прочь! Прочь! — раздалось в толпе.
— Вы нам все загораживаете! — кричали зрители.
— Сами отойдите! Это наша работа!
Мерси посмотрела налево: а вот и ее молодой сосед Милош Саворский. Все такой же таинственный, подумала она. Непроницаемый. Как всегда, в разодранных джинсах, с детским выражением лица. Таков уж его имидж, решила она. Так его можно опознать: джинсовка, мечтательность, желание. Символы его выживания.
Рядом с ним сидел пес. Шопс.
Мерси улыбнулась.
Клэр и Хью стояли поодаль под одинаковыми кирпичного цвета зонтами. Джейн и Грифф помахали им руками. Люк и Мерси тоже. Хайленды улыбнулись и помахали в ответ.
Трубачи уже поравнялись с местом, где стоял Уилл.
Мальчик подался вперед, натянув веревочное ограждение.
Редьярд вскочил у его ног, и пальцы Уилла обжег накрученный на них поводок.
И наконец из-за ширмы шотландских юбок показались они.
Один белоголовый гусь.
Пара черных лебедей.
Два белых гуся с яркими оранжевыми клювами.
Шестнадцать белых лебедей.
— Мам, шестнадцать!
Они шествовали. Они выступали. Шагали — и остановились. Немного посовещались между собой — и двинулись дальше, превратившись в царственную процессию. Смотрели налево, направо, потом вперед, гордо не обращая внимания на зрителей-людей. В конце концов, мы короли и королевы — мы выше всего этого. И еще: они уже почуяли реку.
Воду.
Реку Эйвон.
Озеро Виктория.
Пять месяцев жизни в сарае — жизни, должно быть, казавшейся ссылкой, несмотря на обилие сена, соломы, еды и тепла.
Но не было реки.
Не было озера. Не было свободы.
Редьярд забеспокоился и заворчал: добыча!
Уилл поднял глаза на Гриффа: отец стоял рядом с матерью, положив ей руку на плечо.
Джейн сжала пальцы сына в своей ладони.
— Ну вот, еще один год… И опять выпускают лебедей, — сказала она. И подумала: Мы справились, но вслух этого не произнесла.
Трубачи и зрители начали расходиться.
— Как здорово видеть их снова! — проговорила Джейн. — Прямо рай на земле.
— Успеваешь почти забыть, насколько они красивы, — согласился Грифф.
— И как пуста без них река. — добавила Джейн. — Пошли, Уилл. Пора домой.
Они стали выбираться из толпы.
Дом. Домой, думала Джейн.
Мейбел дала ей денег на покупку дома на Камбриа-стрит — часть наследства. А остальное Джейн получит после ее смерти.
Обещай мне только, что раз в неделю будешь ставить свечу за Лоретту, написала она. И никогда ее не забывай. Никогда. И никогда не забывай в своих молитвах мать.
Джейн держала обещание и раз в неделю погружалась в атмосферу покоя церкви Святого Иосифа; теперь она испытывала там совершенно новое для себя ощущение одиночества — полное мира и удовлетворенности.
Мерси взяла у мальчика поводок Редьярда и шла позади остальных с видом, как она шутливо выражалась, смиренной служанки. Она любила свою работу. Без нее она бы умерла. Работа внесла в опустевшую жизнь Мерси смысл — общество нуждавшихся в ней людей. А теперь рядом был еще Люк. И грела мечта о «Гостинице Маккензи: ночлег и завтрак», которую она откроет в будущем, на что Люк уже согласился. Больше никаких пустующих комнат, заявил Люк. Значит, когда вырастет Уилл, у Мерси найдется, чем заняться.
Они оказались на углу Ватерлоо, где у моста над плотиной сгрудились гуси и лебеди. Уилл перебежал на другую сторону улицы, чтобы лучше их рассмотреть.
Высоко в небе появились стаи ворон, также возвращающихся к своим гнездам. Птицы разбились на группы и кричали, словно раздавая инструкции: вам туда, а нам сюда, — прямо как дон Армадо в финале «Тщетных усилий любви», хотя Уилл об этом еще не знал. Он узнает об этом позже — летом.
— Может, среди них и наши вороны, — сказала Джейн и на всякий случай помахала рукой.
Уилл тоже посмотрел на небо и улыбнулся. Альфа была там. Ее голос звучал громче других.
— «Паццо» совсем рядом, — заметил Грифф, когда они приблизились к углу Онтарио-стрит. — Давайте отпразднуем этот день: выпьем вина и съедим по салату и пицце. Согласен? — он повернулся к Уиллу.
— Да, сэр, — расплылся в улыбке мальчик.
— А как быть с Редьярдом? — поинтересовалась Мерси и слегка ослабила поводок.
— Я уверена, в такой волнующий день они могут сделать исключение, — сказала Джейн. — В крайнем случае, подождет где-нибудь в подсобке. Хотя бы спросим. Джефф и Ларри поймут.
— Писай! — приказала Мерси псу. — Писай, а потом сиди смирно, — и они с Люком отошли с собакой к ближайшим деревьям.
Вино — пицца — «Паццо» — покой.
Направляясь к боковой двери, ведущей в пиццерию, Джейн думала: Год назад я полагала, будто у меня все это было. И ошибалась. Тогда у меня было лишь обещание этого. А теперь — есть. Нет, не говори так. Даже не думай. В мире нет ничего раз и навсегда определенного. Однако кое-что все же возможно.
И они все вошли внутрь — подобно лебедям, возвращающимся на реку, и воронам, возвращающимся на деревья.
Прежде чем закрыть за собой дверь, Джейн бросила последний взгляд на реку. В воздухе висело вечное обещание весны — оно было в аромате непрекращающегося дождя и даже в запахе самой зелени.
Закрывая дверь, она услышала отдаленный шум падающей с плотины воды, зажмурилась и мысленно представила реку, продолжающую свое вечное путешествие к открытой воде, к открытому небу и к обещанию жизни повсюду.
Примечания
1
Здесь и далее стихотворные эпиграфы из произведений У. Х. Одена перев. Е. Пучковой.
2
Уистен Хью Оден (1907–1973) — английский поэт, автор более двух десятков поэтических сборников.
3
Иниго Джонс — знаменитый английский архитектор и оформитель придворных спектаклей.
4
«Виндзорские кумушки» (1602) — пьеса Уильяма Шекспира.
5
Меннониты — протестантская секта (основана в XVI в. Менно Симонсом), проповедующая смирение, отказ от насилия, и веру во «второе пришествие Христа».
