Служитель показал на стену. Перпена быстро обернулся: с этой стороны площадку защищала только низкая ограда, и над ней торчали три рогатых кожаных шлема. Склон здесь был не настолько отвесный, чтобы по нему не забраться, но крутой и открытый, и для обороны хватило бы одного часового, но тот убежал к товарищам сражаться за нижний город.
Хромой служитель заковылял вниз, размахивая руками и зовя на помощь. Перпена кинулся к мечу. Копьё и щит подбирать было некогда, а то враги успеют забраться внутрь.
Из-за стены навстречу ему вылезала волосатая рожа, сплошная борода и усы, увенчанная немыслимыми бычьими рогами. У дикаря был крепкий кожаный панцирь и большой овальный щит, но как раз сейчас его мог одолеть и противник в одной тунике: левую руку со щитом дикарь перекинул через стену, правой цеплялся за скалу, и меч ему мешал. Какая, оказывается, лёгкая штука первая битва! Перпена ударил мечом по бычьим рогам — дурацкое украшение — шлем свалился. Ещё удар, и дикарь полетел в реку. Перпена перегнулся через стену посмотреть, как он падает.
А по скале ползли ещё дикие. Судя по всему, небольшой отряд решил подняться здесь, пока все защитники заняты в нижнем городе. Даже десяток врагов в крепости — непоправимая беда, но служитель пришлёт помощь, как только разыщет военачальника, а до тех пор неужели расторопный воин не сможет отразить беспорядочное и слабое нападение? Перпена побежал направо, откуда лез второй дикарь.
Он опоздал. Враг ещё не совсем перебрался внутрь, но прочно стоял на ногах. Одет он был в овчину мехом наружу, такую не разрубишь мечом. Перпена скрестил с ним клинки, досадуя отсутствию собственного щита.
Было очень непривычно отражать удары, сознавать, что бьёшься всерьёз. Даже пришлось напомнить себе, что это не урок боя на мечах, любая ошибка может оказаться последней. Но всё-таки дикие совершенно не умели драться! У этого был длинный меч, но он словно боялся его сломать. Похоже, смертельный бой — это совсем просто, проще, чем можно подумать. Пусть даже у Перпены не получалось убить врага, продержаться он мог сколько угодно.
Было просто нечестно, что влезли остальные, когда он так ловко вёл первый в жизни бой! Перпена вдруг услышал сзади шаги и краем глаза различил занесённый меч. Он отпрыгнул, увернулся и увидел, что подбегают ещё трое дикарей.
Это означало конец всему. Конец городу, друзьям, родным, ему самому. Крепость взята, и уже неважно, как пойдёт сражение в нижнем городе. В таком положении самому смелому воину позволительно было подумать о собственном спасении.
Перпена побежал к углу стены. Дикари пустились следом, но им мешали щиты и панцири, а на нём была только полотняная туника. Из-под самых вражеских мечей он перемахнул стену точно, где собирался. Сзади торжествующе, насмешливо заорали: решили, конечно, что одуревший от страха этруск соскочил прямо в пропасть и разбился. Он мог не бояться погони.
Перпена приземлился, как и рассчитывал, на неширокую осыпь; щебёнка поехала вниз, но замедлила его падение. Многие юноши знали об этом укромном выходе, но поскольку залезть обратно по крутой осыпи было невозможно, никто не докладывал про изъян в укреплениях. Оказавшись на берегу, Перпена прошмыгнул между валунами, перешёл ручеёк, в который превратилась река от летнего зноя, и взобрался на южный берег. Спрятавшись за кустом, он увидел, как гибнет его город.
Не было сомнения, что это конец. Город пылал, на стенах кривлялись и отплясывали враги. У многих в руках были отрубленные головы, дикари ещё не понимали цены рабам и охотились только за добычей. Уцелеть могли разве что такие же случайные беглецы.
В полной безопасности город не был никогда, даже задолго до рождения Перпены, но конец пришёл настолько внезапно, что он никак не мог заставить себя это осознать. Кроме них больше нигде на северном берегу не жили этруски, одни дикие лигурийцы, которые злились, что их охотничьи угодья сводят под пашню. Так продолжалось много поколений, но лигурийцы никогда не представляли серьёзной угрозы. Они были слишком бедными, чтобы делать приличное оружие, и слишком дикими, чтобы собраться в войско, и могли убить одинокого путника, но подступать к каменным стенам боялись.
Три года назад из-за гор, из неизвестных краёв появился новый враг. Пришельцы носили железные мечи и бронзовые доспехи и не занимались ничем, кроме грабежей, это было настоящее войско. После победы они забирали добычу обратно за горы, и никто не знал, как они живут на родине. Те из лигурийцев, с которыми можно было разговаривать, утверждали, что этот народ называет себя кельтами и что за горами им принадлежат все земли до края света. Лигурийцы в ужасе бросали свои угодья в речной долине и прятались в щербатых холмах на западе.
Год назад кельтское войско пришло на земли этрусков. Кельтов было так много, что горожане не решились с ними сражаться, а укрылись за стенами и ждали, когда дикари уйдут. Те ушли, пока снег не закрыл перевалы, но сначала опустошили поля и оставили горожан на зиму без продовольствия. Когда весной появилось другое войско, горожанам оставалось только принять бой или погибнуть от голода. Перпене повезло, его оставили с остальными мальчишками охранять стены; из ополчения почти никто не вернулся. Может, наоборот, не повезло — разве не лучше погибнуть в бою, когда вокруг друзья и город цел, чем ещё пару месяцев влачить жалкое существование бродяги, без товарищей, без надежды?
Но после того разгрома никто не считал беду непоправимой. Оставалось достаточно стариков и мальчишек, чтобы защищать стены, а всем было известно, что дикари не могут взять крепость. Конечно, пропали два урожая подряд, и горожане знали, что будет голодно, даже очень — настолько, что весной, может быть, придётся бросить обжитые места и отправиться на юг, под защиту Этрусского союза. Но пока что надо было держаться и не сдавать стены. Они недооценили дикарей...
Перпена просидел за кустом до позднего вечера и двинулся на юг. Часовые с крепости его не заметили; скорее всего, там уже никого не было, потому что дикари не любили долго оставаться в разграбленных городах, несмотря на усталость, голод и жажду. Перпене предстояло ещё найти до темноты место для ночлега.
Из вещей у него остались только меч без ножен да туника. Но как жреца его научили рассуждать спокойно и трезво, не бояться холода и поста. Ужасов поражения он, к счастью, не видел, и хотя знал, что все друзья и близкие погибли, не мог представить их непогребённые, обезображенные трупы. Они просто перешли в иной мир, и его долгом было, как только он найдёт безопасное укрытие, позаботиться об их душах. Страх не мешал думать.
Мечом Перпена отрезал от туники полоску, получилась праща, а под ногами хватало обкатанных рекой булыжников. Скоро ему посчастливилось найти зазубренный кремень. Сегодня огонь ещё мог навести на след дикарей, но потом в любое время можно будет греться. Пройдя ещё несколько миль, он заночевал в расщелине, где цепь холмов замыкала южный край равнины.
На рассвете он убил горного козла и сидел на месте три дня: нажарил мяса, сделал из шкуры хорошую пращу, перевязь для меча и пару сандалий. Всё снаряжение страшно воняло, но Перпена не обращал на это внимания: конечно, его мог учуять прохожий, зато смешанный запах козла и человека собьёт с толку собак. На четвёртый день он выломал палку-посох, положил в сумку из козьей шкуры вяленого на солнце мяса и отправился искать какой-нибудь город. Навстречу не попадалось ни души: кельты не перешли реку, но все крестьяне в страхе перед ними попрятались.
Перпена не спешил, держался в узких долинах, где его не могли заметить издали. Десять дней спустя он вышел к возделанным полям и, притаившись за торчащим из земли камнем, стал наблюдать, что за люди здесь живут. Начиналась жатва, в полях было много работников, но держались они, как все жнецы, кучками, и только к вечеру Перпена приглядел человека, который трудился один.
Человек чинил дорогу, заравнивал выбоины, засыпал щебнем лужи. Такая работа, хоть и тяжёлая, требует известного умения, её не поручили бы рабу без надзора. Кроме того, он выглядел неглупым, спокойным и ответственным и держался как свободный гражданин, имеющий голос в делах войны и мира. Перпене не хотелось начинать знакомство с городом с раба, рабы обычно так боятся чужих, что от страха перестают соображать, а этого человека как раз можно было расспросить.
Ползком он стал подбираться ближе. Работник двигался вдоль дороги, пока пригорок не заслонил его от ближайших жнецов. Пора! Перпена встал, вытянув правую руку в знак мира: меч на перевязи показывал, что он не беззащитен.
При звуке его голоса работник подскочил и схватил мотыгу наперевес, словно копьё. Потом увидел, что Перпена один, и ответил на приветствие по-этрусски, чисто и правильно, как аристократ.
