Так думал каждый, когда пришло время жатвы. Граждане и рабы, женщины и дети, все высыпали на поля, одни только младшие безземельные целеры остались сторожами. Перпена на башне чувствовал себя одиноким и ненужным. Ничего, через год он тоже отправится убирать урожай со своей земли.
Когда стемнело, он, как всегда, пошёл ужинать в царский дом, но едва ступив на Палатин, почувствовал неладное. Жатва — радостное время, однако все встречные казались мрачными и напуганными. Первая же рабыня в царском доме объяснила, в чём дело.
— Как, ты не слышал? Ячмень не уродился. На вид всё в порядке, а когда срезаешь, зерна в колосе нету. Я жала весь день и не знаю, набрала ли на ужин.
— Ну, ты не пропадёшь, милашка, — вставил молодой целер, — сильная женщина всегда в цене. Если царь не сможет тебя прокормить, то обменяет на зерно, и ты будешь есть хлеб, когда мы примемся за жёлуди. А вот остальным в эту зиму придётся поголодать.
— Только не тебе, — дерзко ответила рабыня. — Пока в Риме есть еда, ты голодным не останешься, с таким-то мечом!
— Слышал? Даже рабы надо мной издеваются, всё потому что я простой латинянин, а не злобный этруск.
Ужин был как всегда обилен, ещё из прошлогодних запасов. Когда по кругу пошла чаша, в зале появился сам царь и потребовал тишины. Обычно он отдавал приказы на утреннем смотре, и цел еры слушали неожиданную речь внимательно.
— Наше счастье что-то подводит, — беззаботно сказал Ромул. — Но это пустяки, если бы боги всерьёз рассердились, я бы знал. Просто в этом году нам нужно больше ячменя, чем выросло на римских полях, а если так, надо пойти и взять у тех, кому его хватает. Марс уже вложил мне в голову роскошный план. Мне нужно двадцать добровольцев, которые готовы скакать по холмам в темноте, а утром, если придётся, перерезать пару глоток. Эй, не кричите все сразу!
«Конечно, этот царь Ромул немного разбойник, но очень хитрый полководец, — думал Перпена. — Зря жители Фиден полагаются на свои новые ворота. Обычные поворачиваются на каменной оси в каменной втулке, но какой-то путешественник показал, как подвесить ворота к железным крючьям кожаными ремнями. Их стало легче открывать и закрывать, не мешали случайные камешки, над землёй появилась щель в несколько пальцев, сквозь которую можно в случае чего смотреть на осаждающих».
Ромул или его отец Марс всё продумал. Отряд целеров в темноте подобрался к воротам и разрезал петли, незаметно для часовых. Наутро, когда ворота отперли, обе створки рухнули плашмя, и в зияющую брешь кинулось всё римское ополчение. Жители Фиден должны были сражаться без защиты своих мощных стен, а противник превосходил их числом. Они предпочли бы погибнуть в бою, чем обречь себя и своих близких на рабство, но мудро согласились на переговоры, пока первые удары, нанесённые в порыве гнева, не разожгли между Фиденами и Римом вечную вражду.
Ромул торопился. Если не заключить мир, завтра же на помощь Фиденам придут Вей, а то и весь Этрусский союз. Он предложил щедрые условия. Фидены выйдут из Этрусского союза и признают главенство Рима, запасы ячменя будут разделены (римляне заплатят за зерно скотом), а часть граждан переселится в Рим и оставит земли и дома римлянам, которые придут на их место.
Условия были приняты. К полудню в Фиденах расположился римский гарнизон, а основное войско отправилось обратно на Палатин.
Когда Перпена снова заглянул к Марку, разговор естественно зашёл о последнем походе. Марк был рад, что на зиму обеспечена еда, но сомневался, стоило ли нападать на мирных соседей.
— Они ничего нам не сделали и думали, что мы с ними в мире, — уныло сказал он. — Вот в старые добрые времена было ясно, что Рим воюет со всеми, а теперь чужие города откажутся торговать.
— Всё равно это был настоящий подвиг. Как ловко царь заметил слабину в их новых воротах!
— Сделанного не воротишь, — мрачно продолжал Марк. — Придётся есть краденый хлеб, не сидеть же голодными. Но мы победили несчастных только потому, что застали врасплох, и нечего было обходиться с ними так жестоко.
— Жестоко? — изумился Перпена. — Да царские условия — верх милосердия! Фидены были у нас в руках. Любой другой разграбил бы их, перебил воинов, а женщин и детей продал. Я и представить не мог, что можно захватить город и не стереть его с лица земли. Если царь так милостив к побеждённым, все побегут к нему сдаваться, и Рим станет могучей державой.
— Я рада, что ты так думаешь, — сказала Сабина, подходя с миской похлёбки. — Обед готов. Между прочим, краденую баранину все едят со спокойной совестью. Почему-то овец и коров отбирать можно, а урожай нехорошо. Но забавно слушать, как знатный этруск отстаивает выходку, которая возмущает простого латинского пахаря и сабинскую домохозяйку. Мы забываем, дорогой Перпена, что ты два года разбойничал. Тебе надо подыскать невинную римскую девицу и жениться, чтобы она вернула тебя к нормальным человеческим представлениям о том, что хорошо и что плохо.
— В самом деле, когда ты собираешься заводить семью? Может, мне поспрашивать знакомых с дочерьми на выданье? Без помощи детей не расчистить землю.
— Спасибо за заботу, но не хлопочи. Я настоящий этруск и не женюсь, пока не встречу девушку той же крови.
— Ну, в Риме ты таких не найдёшь! — засмеялась Сабина. — Здесь невесты почти не сыскать, в Риме очень мало женщин. Только не проси меня на ночь взаймы у Марка — что бы там ни говорили этруски, у латинян такого обычая нет.
— Я не гожусь для семейной жизни, — ответил Перпена. — Слишком долго бродяжничал. Лучше скажите, если на моё поле забредёт чужая коза, имею я право её убить или нет?
Лучше всего, чтобы эти милые люди не лезли в его личную жизнь, было обсуждать с ними римские законы, которыми они очень интересовались и гордились.
В тот вечер с юга налетела буря, и утром над Римом пролился кровавый дождь.
Остановилась даже неотложная работа в полях. Охрану на границе удвоили, чтобы страшным бедствием не воспользовался враг, остальные укрылись по домам. К полудню небо прояснилось, и с первым проблеском солнца царь отправился в святилище на Палатин приносить жертву. Печень быка оказалась самой обыкновенной, её показали народу, и возбуждение несколько спало. Ромул объявил, что будет один испрашивать у богов совета в священной сокровищнице, работать в такой несчастливый день нельзя, и разумнее всего гражданам оставаться по домам. Вечером на собрании царь объявит, что посоветовал ему отец Марс.
Перпена с полудюжиной целеров стоял под лестницей у входа в сокровищницу. Товарищи боязливо жались, стараясь не попасть в тень священного здания, а он прислонился к свае, беззаботно насвистывая. Что может сделать кучка амулетов, которые где-то подобрали невежи-латиняне, учёному этруску, жрецу великих богов? Ромул, должно быть, увидел его в щель, потому что вдруг высунул голову из двери и сердито подозвал.
— Что-то в тебе не заметно трепета ни перед сегодняшним знамением, ни даже перед святынями, а ведь мои предки привезли их прямо с таинственного острова Самофракии, — сказал он. — Кто ты такой? Ах да, ты тот молодой этруск; это меняет дело. Счастьем тебе со мной не сравниться, но знаний у тебя, может, и побольше. Я хочу поговорить с тобой наедине.
В сокровищнице пахло плохо выделанными шкурами, по тростниковому полу прыгали блохи.
Царь уставился на Перпену в упор.
— Давно пора нам поговорить наедине. Твоё счастье не стоит и половины моего, а если не веришь, мог бы из простой вежливости проявить уважение к моим семейным святыням. К тому же у меня есть триста целеров, а у тебя нет. Так что когда я спрашиваю совета, лучше выкладывай всё, что знаешь, и не пытайся увиливать. Ну, что ты можешь сказать про кровавый дождь?
— Во-первых, это не кровь, — начал Перпена, но царь перебил его.
— Естественно. Я не такой болван! Если бы нынче на нас истёк кровью Небесный отец, к полудню случилось бы что-нибудь жуткое, кровь не выпадает просто так. Поэтому во время жертвоприношения я капнул бычьей крови возле лужицы; сейчас оба пятна высохли и, как видишь, цвет совсем разный. Но если это не кровь, то что и зачем?
— Такие дожди случаются время от времени, особенно на юге, — Перпена говорил непринуждённо, как равный с равным. — Наши мудрецы заметили, что перед этим всегда дует сильный южный ветер. По всей вероятности, на юге есть сухая страна с красной пылью, и ветер иногда подхватывает эту пыль и приносит в Италию. Так объясняют мудрецы; а я учился на жреца и гадателя и могу добавить, что этот вполне естественный дождь выпадает, только когда боги гневаются. Итак, чем-то римляне прогневали богов.
Ромул помрачнел и выпрямился, сжав кулаки. Потом рассмеялся.
— Мы здесь одни, а я сам велел тебе говорить прямо. В любом случае, даже если боги сердятся, я знаю, как умаслить отца. Давай спокойно подумаем. Конечно, всё, что здесь делается с самого основания Рима, по обычным меркам — сплошная безнравственность. Но сейчас должно быть что-то особенное. Не могу вспомнить никакого недавнего преступления.
