Правильнее сказать, он был единственным ее другом за всю жизнь. Какое-то время они молчали, слушая «Битлз». Либерти уже давно понимала, что ей недостает не только семьи. В приюте монастыря Святой Марии на Реке она ни с кем не заводила длительных отношений — оно и понятно: после большая часть девушек подалась в официантки или в работницы исправительных учреждений. Несколько особо умных, друживших с Либерти из восхищения перед ее высокими оценками на экзаменах, тоже пошли проторенной дорожкой: одна сбежала с гастрольным администратором рок-группы «The Who», выступавшей перед первокурсниками, другие две стали монашками.
Поступив в колледж. Либерти посвятила все время чтению, наверстывая недобранное в старших классах. Потом — работа в «Мадемуазель» и связь с Эбеном, не оставлявшие времени на общение со сверстницами…
— В общем, Эбен, я так и не поняла, зачем ты здесь объявился?
— Я же сказал: мы все должны начать сначала. Я не хотел, чтобы ты отнеслась к нашей встрече в Дубовом зале как к вымогательству, однако случилось, кажется, именно это. Вот почему я здесь.
— Чтобы снова заняться вымогательством? — Она отошла к окну. — Не знаю, в курсе ли ты, но один из твоих телохранителей крепко заскучал.
— Что?! — Пирс подошел и тоже посмотрел в окно. Под мигающей красной вывеской гаража переминался, тасуя колоду карт, низенький брюнет. — Это не мой. Не имею отношения ни к картам, ни к женщинам, ни к выпивке.
— И не мой…
Он повернул ее лицом к себе.
— То есть как не твой? Разве тебе нужен телохранитель?
— Шутка! — Она оттолкнула его и стала прибираться в кухне. — У меня нет телохранителя, хвост, может, и есть, но этот, внизу, — не мой хвост. Хотя… кто знает… Может, мне привесили новый?
Он отнял у нее губку.
— Ты серьезно? Какой еще хвост?
— Мне не нравится выражение твоего лица. Пирс.
— Что именно?
— Словно кто-то умер. Собственническое выражение. Вообще-то я говорю серьезно. С тех пор как я занялась Китсией, за мной повсюду ходит низенький человечек. Куда я, туда и он. Он не причиняет мне ни малейшего беспокойства. Я же сказала, хватит так на меня глазеть — я в состоянии сама о себе позаботиться.
По крайней мере пока мне это вполне удавалось.
— Мне не нравится, что за тобой повсюду таскаются низенькие незнакомцы. Завтра утром приставлю к тебе своего человека.
— Не стыдно транжирить деньги налогоплательщиков в личных целях? Нет уж, обойдусь. Все, что мне нужно, — спокойно доделать материал. Господи! — Она вскинула руки. — Я уже чувствую себя птеродактилем, увязшим в доисторическом болоте. Чем сильнее барахтаюсь, тем глубже погружаюсь.
— По-моему, ты очень кстати вспомнила про погружение. — В глазах Пирса появилось похотливое выражение. Он попытался взять в рот кончики ее пальцев, но она вырвала руку и пошла в ванную чистить зубы.
— Подойди к моему туалетному столику, — услышал он сквозь шум льющейся воды ее голос.
— Что ты сказала?
— Говорю, подойди к туалетному столику и открой ящик.
— Который?
— Правый верхний.
— Минутку, Либ! У тебя тут некое запрещенное вещество.
Это не для меня.
— Провались ты! Для меня.
— Что прикажешь с этим делать?
— Сверни мне косячок, вот что! — гаркнула она на всю квартиру.
— Как?
— Пальчиками, как же еще? Во втором ящике посередине лежит бумага.
— Ладно, попытаюсь.
— Умница! — Ее рот был набит пастой.
Выйдя из ванной. Либерти застала потешную картину: Пирс сидел с обсыпанными марихуаной коленями и глупо улыбался.
Она отняла у него газету и самокрутку смехотворного размера.
— На большее я не способен, Либ.
— Не горюй, сенатор. — Она похлопала его по плечу. — Главное — ты все-таки попытался.
Либерти ссыпала остаток марихуаны в целлофановый пакетик и убрала в ящик. Потом она чиркнула спичкой, зажгла «джойнт» и затянулась так глубоко, что даже закашлялась. Расслабившись и глядя на его мускулистый живот, она недоумевала, чем ее мог привлечь Арчер Рейсом? Сомневаться не приходилось — мужчиной ее излюбленного типа был и остается Эбен. Снова затянувшись, она сказала:
— Пойми, наши отношения были от начала до конца придуманными. Либерти, которую ты себе нафантазировал, совсем не та, какой я была и какая есть.
— Это что еще за речи?
— Вы только его послушайте! «Что за речи»…
— Я тебя не понял.
— Вот упрямец! — Либерти старалась собраться с мыслями, а он лишь улыбался, глядя на ее усилия.
— Это серьезно, — предупредила она.
— Правда? — Пирс потянулся к ней, но она увернулась.
— Не отвлекай меня, сейчас наступит просветление… Если я ошибусь, ты меня поправишь. Я сказала: Либерти, которую ты якобы знаешь, — всего лишь твое воспоминание, она ненастоящая. — Либерти выдохнула дым ему в лицо. — Попросту говоря, я была несусветной обманщицей, лгала тебе и теперь, по истечении срока давности, могу спокойно в этом сознаться.
Если хочешь уйти — скатертью дорога.
— Не хочу я уходить, — пробурчал он тихо. — Хочу послушать про «настоящую» Либерти.
Набрав в легкие побольше воздуха, она выпалила:
— Настоящая Либерти — не воспитанница степенных монахинь уважаемой миссии «Марикнолл». Настоящая Либерти выросла в монастырском приюте Святой Марии на Реке.
— Звучит как будто не менее достойно…
— Как бы ни звучало, это был простой католический приют для сирот в графстве Уэстчестер…
— И значит, не тюрьма Синг-Синг…
— Далеко не тюрьма, но и не «Марикнолл». У сестер не было университетских степеней, что бы я об этом ни плела, а сама я не была прилежной ученицей. Хочешь, скажу, кем я была в старших классах?
— Кем?
— Дешевкой! — Она расширила глаза, но Пирс молчал. — Я сбегала из общежития после наступления темноты, намазавшись косметикой, которую воровала в местном магазинчике: темно-синие тени для глаз, белая губная помада, черные чулки — соображаешь? Однажды мы с еще одной дурой засиделись в баре после того, как посмотрели в местной киношке «К востоку от Эдема». Дежурная сестра поймала нас в коридоре в три часа ночи, обозвала грешницами и обещала геенну огненную в случае, если в ближайшую пятницу мы не покаемся. Я уперла руку в бок, выставила ногу в черном чулке и сказала:
«Все это хреновина, сестра, сами знаете». Сестра была так поражена, что ничего не ответила. Потом, как бы я ни задерживалась, она никогда больше не грозила мне адским пламенем.
— Могу себе представить! — Он ухмыльнулся.
— На этом ложь не кончается. Помнишь, я говорила о таинственном благодетеле, твердила, что тебе нечего беспокоиться о моей участи после колледжа, что благодетель не даст мне пропасть? — В глазах Либерти появились слезы.
