Маленькая Кит издала пронзительный крик — то был их условный сигнал. Вместо того чтобы зажать уши, Большая Кит медленно повернулась и уставилась на гостей своими черными безжалостными глазами.
— За мной пришли друзья, — сказала девочка. — Мне пора.
— Ладно, ступай. — Она шлепнула дочь по попке. — Знаю, ты предпочитаешь их общество моему, маленькая язычница.
— Спасибо, мама. — Кит обняла мать и показала мальчишкам, томящимся за сеткой, сложенное из пальцев колечко — американский знак «о'кей», который она подсмотрела у буровиков, недавно приехавших на Звар.
— Скажи им, что я не велела тебя трогать, — шепотом напутствовала ее Китсия.
— Мы же играем! Как играть в воде, если друг дружку не трогать? — Кит кинулась к сетке, мать последовала за ней.
Мальчишки, единственной одеждой которых были полосатые набедренные повязки, дружно расступились.
— С добрым утром, храбрецы, — произнесла Китсия.
— С добрым утром, миледи! — Демонстрируя хорошие манеры английских школьников, они затараторили, перебивая друг друга:
— Хэлло! Чудесная погода, не правда ли?
Китсия властным жестом заставила их умолкнуть:
— Присмотрите за ней.
Мальчишки ответили радостными улыбками. Несмотря на обучение в Великобритании, даже старшие — тринадцатилетний Ахмед и одиннадцатилетний Дхали — выглядели маленькими дикарями.
— Счастье, что у вас нет спортивных машин. Еще нет… — добавила Китсия мрачно и выпустила дочь на волю.
Все пятеро тут же забрались на лошадей. Кит устроилась за спиной у старшего, Ахмеда. Держась за него, она обхватила лошадиный круп голыми коленями и одновременно с ним ударила лошадь пятками. Всадники, размахивая руками и отчаянно визжа, помчались к широкому влажному пляжу, отражавшему солнце, как зеркало. В пятидесяти ярдах от берега торчали, словно вылезшие из воды чудовища, грозные скалы, облепленные водорослями.
Компания, спешившись, кинулась в воду и, ныряя, как стая заправских дельфинов, устремилась к самой большой из скал.
Любимой их игрой была «Волшебная лампа Аладдина». Кит была джинном, мальчики — матросами, потерпевшими кораблекрушение. Им полагалось найти лампу и вызвать джинна, который обещал исполнить три желания.
Ахмед и Дхали яростно соперничали друг с другом. Обычно первым ее находил Дхали, однако, несмотря на предсказуемость, игра всегда таила для игроков загадку. Дхали мог задерживать дыхание даже дольше, чем Кит, и долго плыл под водой вдоль корпуса затонувшего португальского парохода, внутри которого она любила прятаться. Вытянув Кит из люка, он в целости и сохранности доставлял ее, обнимая за талию, на камни, а потом в Волшебный грот.
Чтобы попасть в грот, приходилось сначала погрузиться на двадцать футов, после чего они выныривали в Загадочной пещере. Это было осуществимо только в отлив: в прилив даже у Дхали не хватало дыхания. Оказавшись с Кит в гроте, Дхали смущался и долго не мог сказать три желания. Тем временем в грот поспевал Ахмед. Он набрасывался на младшего брата и тузил до тех пор, пока тот не отказывался от джинна в его пользу.
Правила гласили, что, не исполнив трех желаний. Кит не имеет права дотрагиваться до земли, а может касаться только своего повелителя. Обычно она обхватывала Ахмеда за пояс, но однажды ее рука случайно скользнула ниже. Она уже видела у матери в мастерской обнаженных натурщиков и знала подробности мужской анатомии, но все равно была потрясена. На следующий день он схватил ее руку и не выпускал, пока она не догадалась погладить содержимое его набедренной повязки — рыбешку, угодившую в сеть.
— Каро-лайн… — Мать всегда произносила это имя нараспев, блаженно жмурясь.
Каролайн приехала на месяц, а осталась на шесть — дольше, чем остальные. Это была высокая стройная женщина с карими глазами, светло-рыжими волосами и рыжими бровями, протянувшимися до самых висков. Кит втайне прозвала ее Шивой, вспомнив картинку в книге об индийском искусстве.
«Шива» носила рубашки с открытым воротом, галифе и черные сапоги. Кит не то чтобы не любила «Шиву», просто ей не нравилось, как ведет себя в ее присутствии мать, — при ней Китсия становилась уклончивой, называла Кит не «дочка», а «дорогая» или просто «ты».
Теперь Китсия не торопилась по утрам в мастерскую, и они с «Шивой» вечно над чем-то посмеивались вдвоем. Полеживая в прохладной гостиной на ковровых ложах, почти соприкасаясь ногами, они курили черные сигареты. Иногда они желали поделиться с Кит причиной своего веселья, но она отшатывалась, почуяв запах, который всегда исходил от седобородых курильщиков гашиша на арабском «суке». Ей не нравилось находиться в их обществе, еще меньше нравилась их манера вышучивать ее друзей. Однажды она не выдержала и потребовала у «Шивы» объяснений.
— Ты хочешь знать, что мы находим забавного в твоих Маленьких Принцах? — спросила та, внезапно посерьезнев. — Ничего особенного. Просто я говорила Китсии, как печально, что сейчас они так добры к тебе, а когда вырастут, захотят отрезать тебе клитор.
— Не понимаю. Что такое клитор?
— «Розовый бутон», «безделушка», «сахарок» — мало ли как это называют? Такой нежный кусочек плоти… вот здесь. — Ее рука опустилась вниз, и Кит в ужасе отпрянула. После этого ей снились кошмары об Ахмеде и старике эмире, его отце, заносящем над ней нож.
Через неделю после отъезда Каролайн Кит снился ставший привычным кошмар, а проснувшись утром, она увидела у себя на простыне кровь. Она сдернула простыню с кровати и бросилась с ней в мастерскую к матери. Китсия подняла на лоб защитные очки, поставила паяльную лампу на помост и спустилась с лесов.
— Итак, это произошло. Я так и думала, что это вот-вот случится. Между прочим, некоторые матери хлещут по такому случаю дочерей по щекам. Не бойся, я этого не сделаю.
Они пошли во двор, и она показала дочери, как отстирывать кровь холодной водой и песком.
— Я сама грязная, — сказала Кит.
— Так прими душ.
— Я недавно принимала.
— Теперь, когда ты стала женщиной, тебе придется в дни кровотечения делать это чаще.
— А вот и не обязательно! Я ведь каждый день плаваю.
— Да, с ужасными мальчишками! Это мы тоже обсудим.
Стоя под душем, Кит смотрела, как ее кровь, смешиваясь с водой, исчезает в стоке. Когда она вытерлась и натерлась маслом, Китсия дала ей марлевую прокладку. Кит почувствовала себя младенцем в подгузнике и так расслабилась, что поведала матери о преследующем ее кошмаре. Китсия молча выслушала дочь, потом произнесла:
— Кажется, причина кошмара налицо. — Она указала на запятнанную ночную сорочку. — Теперь, когда у тебя начались месячные, кошмары, надеюсь, прекратятся. Но запомни мои слова, дочь: стать женщиной тоже означает погрузиться в своего рода кошмар. В этой связи я должна предупредить тебя еще об одном… — Вытираясь, Кит посмотрела на мать из-под полотенца. — Если ты хоть раз позволишь Ахмеду или кому-нибудь из его братьев засунуть пенис туда, откуда у тебя идет кровь, это станет для тебя, для нас обеих несравненно худшим кошмаром.
