сих пор больны, бледны и вряд ли готовы к тем нагрузкам, которые должны нести, каждая в своем деле.
Больше десяти лет вместе. Чего греха таить за это время даже ритм сердца становится одним на двоих. Столько общей боли, столько радостей пережитых сообща. А теперь еще столько недоговоренностей, обид, непонимания. Когда-то казалось, что вросли друг в друга идеально, подошли, словно кусочки пазла. А потом началось отторжение. И почти трехгодичное отсутствие Милы рядом сделало расстояние еще более осязаемым. Любовь к этой девочке никуда не делась, но в этой любви появилось очень много работы, очень много осторожных касаний, чтобы не нанести больше боли и не получить боль в ответ.
Домбровская делает свою работу. Объясняет, показывает, направляет новую спортсменку к вершинам. Леонова наблюдает, как красиво и плавно движутся руки ее тренера, рисуя узор финала “Оды к радости” для Яны. Как резко выбрасываются вперед кисти в последнем движении, как намечается прогиб, который в исполнении спортсменки превратиться в сильнейшую финальную точку, а сейчас лишь тонким карандашом очерчивается тренером, указывающим, куда стремиться.
— Не спи, Леонова, замерзнешь! — неожиданно слышит чуть ли не над своей головой Мила.
Как же глубоко она задумалась, если не заметила, когда подошла Виктория Робертовна и встала почти вплотную, запустив девушку будто вовнутрь себя, спрятав в кокон собственной энергии, разливающейся на метр вокруг блондинки.
Губы сами собой расплываются в улыбке, когда она рядом. Они медленно двигаются вдоль бортика, беседуя ни о чем, точнее о самом важном. О том, чего словами-то и не скажешь.
— Устала? — задает вопрос Виктория Робертовна.
— А вы? — отвечает Мила.
— Есть немного! — чуть улыбается тренер.
— Вот и у меня немного есть, — в тон отзывается спортсменка.
А потом Домбровская выходит за лед и снова превращается в чужого тренера. В тренера, который о тебе не забыла, просто нужно еще чуть-чуть подождать. Мила перестает чувствовать тяжесть ботинок и почти как три года назад легко скользит по льду, не замечая ни усталости, ни упадка душевных сил.
И только через тьму мог вывести его стезею чудной
Григорьев стоял в темном углу коридора и смотрел на вход в женскую раздевалку. Ощущения были смешанные: с одной стороны он даже в ранние годы не играл в разведчиков и шпионов, потому что все детство провел на катке и тренировках, так что сегодняшний шпионаж — это что-то новенькое; с другой стороны — сидеть в засаде, когда тебе давно уже не 10 и даже не 30 — это совсем не то, чем хочется заниматься. В зале для разминки что-то сейчас вытворяла Настюха, которую он оставил с наказом заниматься делом, а не развлекаться, хоть бы и правда занималась. И вот стоял тут и пялился на двери пустой раздевалки в надежде, что туда кто-то зайдет или, что хуже, выйдет. Но было пусто и тихо.
В “засаду” Михаил играл на этом этапе уже в четвертый раз, все больше разочаровываясь в собственной идее поймать того, кто портит жизнь девчонкам, а заодно и их команде тренеров, и самостоятельно предельно предметно поговорить. Выносить сор из избы в интернет, как в последнее время стало популярно в их штабе, в этом случае совершенно не хотелось — не чужие же люди, можно сказать, почти родные. Идти на прямой разговор было совершенно бессмысленно. Хорошо если сделают вид, что не поняли, а то ведь могут и скандал раздуть.
И вот юниорская произвольная, а злоумышленник и не собирался проявляться. Кажется, в этот раз он очень занят чем-то более важным. Зато Григорьев с удовольствием понаблюдал пьедестал полный его девчонками. Трое. И всех он научил прыгать то, что они прыгают. Особенно вот ту, на первом месте, фанатично обожающую прыжки и выводящую этой своей любовью из себя всех, даже самого Григорьев. Лерка была дана Мише в радость и наказание. В радость, потому что она полностью разделяла его устремления, а еще была намного талантливее самого Григорьева. В наказание, потому что упрямая девчонка готова была прыгать и развивать сложнейшие элементы, но плевала на всю хореографию высокой колокольни. Вика возводила глаза к небу, Илья просил его уволить от этой аномальной. И беседы о том, что Лера не убьется, так искалечится, так ничего и не добившись, потом что одной техникой прокат не сделаешь, велись в кабинете Домбровской регулярно. Вика требовала у Михаила влиять на девчонку, а девчонка смотрела исподлобья хитрым взглядом и отшучивалась. И Миша прощал ей все, Лерка умела летать. Это много.
Григорьев засунул руку в карман и нащупал кругленький брелок с ключами. Смешной смайлик, который Лера подарила ему на день рождения со словами: “Михаил Александрович, вы же будете так улыбаться, когда я прыгну в произвольной все чисто?” Он знал, что будет. И очень хотел, чтобы эта упорная фанатичка прыгнула свои ве ультра-си, если уж ей так приспичило.
Именно среди этих размышлений Михаил и заметил женскую фигуру, которая, абсолютно не прячась, шла в сторону раздевалки девочек. Заглянула. Убедилась, что в помещении пусто, и прошла вовнутрь. Григорьев, переждав секунд 30, последовал за неизвестной.
****
Все, что нужно — это подцепить несколько швов. Именно так ее научили и именно этим она сейчас и занялась. Всей работы — пара минут.
Останавливает порчу чужого имущества внезапной крепкий захват повыше локтя. Женщина поворачивает голову и видит серьезного рыжеватого блондина за 40, который сжимает ее плечо.
— Ну как? Получается? — интересуется Михаил у дамы в форме волонтера, которая держит в руке распарыватель и невооруженным глазом видно, что успела его использовать на Настином платье для произвольной.
Второй рукой Григорьев зажимает плотнее ладонь женщины, в которой она держит инструмент:
— Держи крепче, а то наниматель вычтет из зарплаты, — тянет ее к входу тренер, — Пошли, поговорим с Костиком, заодно и отчитаешься за успешно выполненную работу.
Они выходят из коридора раздевалки, потом и вовсе покидают подтрибунное и движутся в холл.
Михаил довольно быстро обнаруживает того, кого ищет, и прямо идет к нему, таща за руку пойманную преступницу. Константин Смирнов, отец их бывшей подопечной и сегодняшней “звезды” подиума, стоит почти у выхода, что-то набирая на телефоне, и замечает тех, кто направляется к нему уже в момент, когда мужчина и женщина подходят к нему почти вплотную:
— Привет, Кость! — вполне дружелюбно здоровается Григорьев, — Вот твоя подчиненная или вольнонаемная, как назвать-то, проводила меня любезно к тебе. Ты ей заплати. Она работу свою сделала. Так что мне еще придется исправлять, поэтому давай быстренько
