Хореограф невольно делает отметку о том, что это отличная мелодия для парной произвольной. Пар у них нет, но Илья умеет видеть музыку в парном танце не хуже, чем в одиночном. Этот молодой еще мужчина соткан из музыки и ощущения движения в ней. Любой танец ему отзывается. Балет, конечно, особенно. Сейчас трудно сказать, врожденное ли это, но в любом случае настолько ставшее самим Ландау, что теперь и не разделить. В этом его сила, его незаменимость для их команды. Как сила Миши в техническом оснащении. Сила Вики в умении холодно и бесстрастно оперировать цифрами, перелагая эти цифры в звук и движение. Надо признать, что он никогда не сможет так точно и уверенно высчитывать сложность программ, как это делает Домбровская, но музыку он видит, слышит и чувствует.
Вика начинает возиться и поднимет голову с рук. С легким стоном трет лицо и глаза:
— Я что — уснула? — чуть осипшим голосом говорит она
— Ну как ты такое можешь про себя думать? — укоризненно качает головой молодой хореограф, — просто задумалась и очень медленно моргала.
Он над ней немного посмеивается, хотя хочется жалеть и оберегать. Вот только жалость тальная дама не принимает, а от его бережения она отказалась совсем недавно. Остается лишь общая шутка и смех.
— Охх, стыд-то какой? Кто-нибудь видел? — Ландау глядит на нее с выражением “а ты как думаешь?”, но женщина не очень понимает его посыл и уточняет, — Так видел?
— Ну, конечно, Эр! Я тут как раз пару экскурсий провел, показывая всем ученикам, что ты тоже человек, — и в этот момент он не выдерживает собственного серьезного тона и начинает хохотать.
— Да ну тебя! — отмахивается Вика, — пошли работать!
— Ехала бы ты домой, долечиваться, — просит Илья.
— Еще один! — фыркает Домбровская, — Все со мной нормально.
****
День за днем текут будни “Сапфирового”. Тренерский штаб сосредоточенно готовится к грядущему в конце ноября финалу национального кубка и дальше чемпионату России. Самый незначимый для них четвертый этап они мысленно почти проскакивают, планируя, что туда отправятся опять Григорьев и Ландау вместе с Зоей и Настей. Но ближе к выезду, обсудив все и взвесив состояние Виктории, которая никак не может отойти от прошедшей болезни, решают, что Мишка возьмет кого-то одного из младшего состава, а Илья останется дома, чтобы облегчить нагрузку на старшего тренера.
Мила тоже возвратилась к тренировкам, но на катке рядом ней теперь все время Илья, не только из-за того, что Домбровская не в форме для активной помощи, но и потому, что сейчас ее внимание полностью занято Машей в первую очередь и всеми, выезжающими на Россию во вторую.
Ландау тоже периодами отвлекается от Леоновой и переключается на девочек, то поправляя Настю, которой меньше чем через неделю стартовать, то следя за Зоей, то отмечая что-то для себя в прокатах Маши и Яны, то поправляя руки Кате. Вокруг льда горячо, на нем самом переплавляются, закаляясь, будущие чемпионы. Этот круговорот спортивной жизни бесконечен и однообразен.
Мила чувствует себя наблюдателем, далеким от этого плавильного котла, который зачем-то брошен в общую кучу, но никому по настоящему не нужен. Закрывая глаза, она проваливается туда, где сама была заготовкой, которую закаляли.
****
полгода до олимпиады
— Цагар, где твои глаза! Куда ты все время смотришь на дорожке? Где зрители? У тебя под ногами?
Резкий голос тренера разрывает воздух надо льдом. И Мила радуется. Это плохая радость, но это сейчас единственное, на что она может надеяться — на ошибки соперников. Если Рада катает все, что ей поставили, и все, что она может прокатать, то никакая улыбка, никакое вживание в образ не помогут ей, Миле Леоновой, получить желанную золотую медаль и разделить ее с этой ужасной женщиной, которая натягивает свой голос через воздух катка, так хорошо и честно тренируя ее, Женькину, соперницу.
Хочется подбежать к Виктории Робертовне и задать все вопросы, которые мучают. Высказать все то, что наболело. И самое главное прокричать, прошептать: “А как же я? А как же мы, Виктория Робертовна? Неужели эти годы, которые я отдавала нашему общему делу, нашим общим победам, нашей… любви…”
Дальше мысль обрывается. Даже самой себе страшно признаваться, что фантазия, которой ты жила все это время, в каждом вращении, прыжке, скольжении — это не более чем твоя и только твоя фантазия. И значит она что-то лишь для тебя. И это у тебя одна на двоих душа, а у твоего тренера просто цели, которые она реализует с любой другой, если та другая подойдет лучше. Мысли ощущаются вкусом предательства и горчат болью. Тренер хочет быть лишь тренером, а Мила хочет быть просто Милой, а не только спортсменкой Леоновой.
Мила уходит в заклон. Из заклона в бильман. В спине снова что-то неприятно дергается и сжимается, но привычно и сильно фигуристка вытягивает себя вверх. У Леоновой никогда не было вращений, которыми восхищала Извицкая, у нее никогда уже не будет силы выкатать технический арсенал жизнерадостной, молодой, пока почти не травмированной Рады. Мила точно знает, что ничем не примечательна и эти два года ее ведет на вершины не тело, а душа, которая отдает всю себя ради их общей победы. И это ее, Милина душа, может так проживать программы, что рыдают стадионы, но душа не может научить тело быть сильнее определенного предела. Уже не может.
Выходя из вращения, видит, что Домбровская стоит на льду совсем рядом и внимательно смотрит на нее:
— Красиво, — произносит тренер и добавляет, — жаль, что мы не можем перед ним вставить каскад.
Они больше не пробуют усложнять. Трижды в первой половине сезона пытались и трижды через неделю-другую Виктория возвращалась к упрощенной композиции, потому что видела, что Леонова не выкатывает большую сложность. Что она при этом чувствовала, было никому неизвестно. Может быть, ничего, кроме математической необходимости усложнять и такого же прагматического понимания, что набрать в усложненной программе больше не получится, так как “материал” не годится для этого решения задачи.
****
Вика аккуратно идет по льду в сторону замершей в конечной точке Яны. Илья, как обычно, материализуется почти из воздуха и протягивает руку, на которую она опирается. Счастье — это знать. Знать, что кто-то всегда протянет тебе руку. Команда, которая не предает, вот оно счастье неудачливой спортсменки и удачливого тренера Домбровской.
Периферическим зрением Виктория замечает, как ее провожает взглядом Мила. Еще раз ловит себя на том, насколько тяжело ей дается наблюдать почти полное отсутствие прогресса в восстановлении этой девочки. Они обе до
