грусти пишу об этом, выкупив Нуайе, он в глазах многих восстановил старинный род дю Ландро, снова стал богатым и превратился в „интересную партию“. О нем заговорили в дамских салонах. Местные свахи начали к нему присматриваться. Шевалье имел характер не очень податливый, и дело было признано „довольно трудным“. С другой стороны, из-за своей нерелигиозности, образования „не совсем блестящего“, прошлого „немного слишком бурного“ и своих похождений, недостойных человека „древней породы“, Ландро не должен был слишком привередничать и рассчитывать на большое приданое. Некоторые дворяне громогласно заявляли, что никогда такой человек не пересечет порог их дома, даже если построит золотой мост для их дочери. Это были в основном самые бедные из наших. Но были и благородные папаши, охотно готовые забыть, что шевалье когда-то толкал в грязь кюре и разбивал водочные бутылки о церковные паперти. „Все! — заявляли они. — Молодость прошла! У Юбера просто был горячий характер, вот и все. Женившись, он успокоится. Это будет лучший из мужей. Таких примеров полно“. И другие, не менее благородные: „Это слишком, — говорили они. — Ему приписывают слишком много. Все его поступки трактуются в плохом смысле. В действительности все было совсем не так. В конце концов, можем ли мы привести хотя бы один стопроцентно доказанный факт, запятнавший честь шевалье? Его нелюбовь к церкви извинительна и объясняется этим несчастным делом с монастырем, но и там уже давно наступило примирение. Если он нас избегает, то, может, это мы… не всегда были с ним любезны. Не надо забывать, что в Ублоньер он вел холостяцкую жизнь. С его гордостью он не хотел принять приглашение, на которое не мог ответить. Со своей стороны, я испытываю к нему большое уважение. Он экономил на всем, чтобы выкупить родное имение, это доказывает, что за экстравагантным поведением скрывается практичный ум, даже скажу больше — железная воля“. Так или почти так складывался вокруг шевалье заговор для того, чтобы поймать его в супружеские сети. Что самое удивительное, шевалье, казалось, не очень противился этому. Одна из моих кузин однажды давала званый обед персон на тридцать и пригласила его. По этому случаю Ландро заказал себе новый костюм, элегантную, светлых тонов пару».
Сначала он показал свое умение вести себя на светских раутах, хотя некоторые дамы отмечали у него излишнюю резкость при целовании ручек. Но нашелся кто-то из гостей, кто взял его под защиту: «Дорогая моя, — объяснял он, — он действует по-прусски. Такое свойственно бывшим военным, но в этом есть что-то элегантное». Ландро посадили радом с какой-то уродиной: фигурка хорошенькая, но кожа как рыбья чешуя, глаза разного цвета, нос крючком, зубы редкие, руки тонкие, как спички, и голос, как у трещотки. Ландро старался быть, наверное, из жалости, помягче, обходительнее и даже, хорошо ли, плохо ли, если честно, то скорее плохо, чем хорошо, делал ей комплименты. Он стал восхищаться перстнем на ее руке, выставленным напоказ.
— О, да! — отвечала она простодушно. — Это кольцо принадлежало Людовику XIII, оно очень редкое, в нем изумруд необычайной величины.
— Он действительно очень велик. А какой прозрачный!
Шевалье прекрасно видел, что камень был фальшивым, он знал, что изумруд не может быть «прозрачным», и про себя потешался над простушкой.
— О! Господин дю Ландро, я вижу, вы большой знаток драгоценностей. Это немного неожиданно для меня.
— Но почему, мадемуазель?
— Вы известны как герой Реймса, «Ужас синих», участвовали в русском походе…
— В несколько другой последовательности.
— Простите?
— Я вернулся из Московии раньше, чем сражался под Реймсом.
— Это для меня еще более удивительно. Как такой роялист, как вы, мог служить узурпатору?
— Ах, мадемуазель, ответ мой вас разочарует: мы писали Историю. И возможность вписать свою личную строчку немного вскружила нам голову. В 1815 году — то же самое: мы хотели превзойти в доблести наших отцов, но смогли собрать под свои знамена только одну дивизию во всей Вандее. Да и то она могла бы быть полезнее в другом месте.
— Вы имеете в виду Ватерлоо?
— Совершенно верно.
— Но, шевалье, вы ведь были по другую сторону, разве вы не сражались за короля?
— Надо было придерживаться традиций…
— Но вы ведь желали возвращения короля?
— О! Еще как!
— Мне кажется, я понимаю, что вы пережили.
— У каждого та судьба, которую он заслуживает.
— Вы претерпели столько несправедливостей от самых близких вам людей.
— Есть люди, которые идут всегда впереди событий: это цельные натуры, не приспосабливающиеся к этой жизни.
— Я предпочитаю людей, не идущих на компромиссы.
— Потому, что вам еще только двадцать лет.
А сам подумал: «Бедняжка, тебе даже из большой любезности, после десяти бокалов шампанского не дашь меньше тридцати лет».
Однако он пригласил ее на танец, и все находили, что он держался вполне прилично. Ее отец играл в вист с друзьями, но внимательно следил за развитием событий. Друзья говорили ему:
— Дорогой граф, дело идет к свадьбе. Совершенно очевидно, что она ему нравится.
— О! Друзья мои, не будем торопиться. С этим шевалье… Но, честно говоря, кажется, они нашли общий язык.
— Из них получится прекрасная пара, хотя она немного не вышла ростом.
Едва часы пробили полночь, шевалье исчез, ни с кем не попрощавшись. Он был сыт по горло этими любезностями. Окружающие же хотели думать, что это его известная всем «дикость» завладела его чувствами. Будущие «родственники» твердо были уверены, что он снова появится со дня на день, чтобы сделать предложение. Несчастная девица так поверила в это, что говорила только о нем, и с таким пылом, что выдавала себя с головой, но в глубине души ее начало охватывать отчаяние. Несколько раз, отбросив собственную гордость, она под предлогом прогулки на лошади приезжала в Нуайе, но каждый раз чтобы услышать, что шевалье нет дома. А вскоре она с изумлением и негодованием узнала, что в Нуайе вернулась красавица Виктория, «эта иностранка, интриганка, солдатская подстилка и безродное ничтожество»! Ее вроде бы видели на прогулке вместе с шевалье. Они набрались «наглости» вместе появиться в Эрбье и зайти в «Зеленый дуб», «Невеста» сначала была в ярости, а затем впала в крайнее отчаяние и попросила дать ей умереть, отказалась от врача, поскольку жизнь ее потеряла всякий смысл из-за того, что шевалье ее отверг. В самом деле, у нее с шевалье были какие-то общие черты. Они оба были, как он, так и она, в чем-то безумны. Ее брат решил вступиться за честь сестры и примчался в Нуайе. Охваченный яростью, он оттолкнул Десланда и ворвался, как ураган, в гостиную, где шевалье заканчивал
