Чем больше я пыталась абстрагироваться от мыслей, что я для него всего лишь удобное и приятное времяпрепровождение, тем сильнее чувствовала, как на шее затягивается удавка самообмана.
Я его любила. Действительно любила.
Надо было раз и навсегда отказаться от Фабриса, расставить все точки над рунами, сказать жёсткое «нет». Всякий раз слова «нам надо поговорить» почти срывались с губ. Словно чувствуя мои сомнения, Фабрис в ответ зацеловывал и нежил в объятиях так, чтобы мысли вылетали прочь. И каждая наша встреча всё лишь усугубляла, из-за чего наутро я принималась работать с удвоенными усилиями и брать ещё больше частных заказов — просто чтобы отвлечься.
Мне было страшно признаться даже самой себе, что я отчаянно, до рези в грудной клетке вновь хочу увидеть Фабриса, что я нуждаюсь в нём так же, как люди нуждаются в воздухе, цветы — в солнце, а рыба — в воде. Когда он был рядом, он был моим воздухом, солнцем и водой. Когда он уходил, я начинала задыхаться, замерзать и мучиться в агонии жажды.
«Нельзя так любить, чтобы растворяться. Нельзя!» — тщетно твердила я себе и рьяно вгрызалась в работу, потому что это единственное, что отвлекало от размышлений о сероглазом мужчине. Я где-то слышала фразу, что сердцу не прикажешь, только если оно не ведёт к тому, что убивает. Любовь к Фабрису медленно отравляла и разъедала внутренности, но я всё равно не могла заставить себя перестать наслаждаться минутами, когда он был рядом. И если бы он не отдалялся… если бы я только чувствовала, что нужна ему так же, как и он мне. Но он как будто специально меня отталкивал. Хотя потом притягивал...
Дни стали бесконечными и маетными, как свинцовые тучи на Тур-Рином, и тяжёлыми, как бессонные кромешные ночи.
Надо было закончить этот фарс.
Надо было…
Но я не могла.
Я совершенно запуталась в собственном лицемерии; один внутренний голос, словно насмехаясь, говорил, что это именно то, чего я хотела, а второй тихо, но упрямо повторял, что это именно то, чего я боялась.
Таких случаев, как в грузовом лифте, у нас с эмиссаром больше не происходило: мы всё же если и уединялись, то старались делать это или в его квартире на Цварге, или в моей — на Тур-Рине. Несколько раз я ловила на себе сочувствующие взгляды от Жана, излишне внимательные — от Онезима и прищуренно-изучающие — от Роджера, но ни один из них не сказал мне и слова. Это и удручало, и радовало одновременно. Если бы хоть кто-то что-то сказал, я бы не выдержала и высказалась в ответ, а так… они лишь смотрели. И знали.
Апофеозом странных и вязких, как болотная топь, отношений стал апрельский звонок от Лейлы Виланты, который и вовсе превратил мою жизнь в гротескную трагикомедию. Полупрозрачная, мерцающая голубым светом голограмма соткалась в полный рост прямо на кухне. Не узнать чистокровную цваргиню и настоящую жену Фабриса было невозможно. Вот только пока я изумлённо смотрела на внушительный живот явно беременной женщины, она первой начала диалог:
— Значит, ты та самая Даня?
— Да, та самая.
Даже отпираться не стала, сказала как есть и безразлично пожала плечами. Взгляд скользнул по объемному животу Лейлы, и я малодушно поймала себя на том, что даже не хочу знать, кто отец ребёнка. Боюсь, если окажется, что Фабрис мне всё-таки врал, то я не выдержу и скачусь в депрессию.
— Будет мальчик?
— Духи Предков ответили, что девочка. — Лейла улыбнулась и положила ладонь на платье. Запястье собеседницы было украшено причудливой татуировкой с переплетающимися лозами и цветами. Тонкая работа. Забавно, раньше у расы цваргов любви к татуировкам я не наблюдала. Неужели это веянье Ларка?
— Я рада за тебя, — ответила, причём совершенно искренне.
— Ох, а как я рада! — Цваргиня ослепительно улыбнулась, и я мысленно поймала себя на царапнувшей зависти. Высокая, в лёгком воздушном платье, с распущенными чёрными волосами и в обычных мокасинах на босу ногу, она выглядела куда как элегантнее и достойнее, если это слово вообще применимо ко внешности, чем я в строгом офисном наряде. Лейла будто бы источала грациозность, стать, неповторимую внутреннюю энергию. — Но вообще-то я звоню тебе, чтобы поругаться, Дань.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Последние слова она добавила таким тоном, каким отчитывают написавших на ковёр щенков: вроде отругать надо, а вроде — любимый питомец. Понятно, что он пока ещё маленький и плохо понимает, что гулять можно только на улице.
Я не нашлась с ответом, зато Лейла, явно приободрённая моим молчанием, продолжила:
— Обычно я никогда не позволяю себе лезть в чужие отношения и считаю это крайне неэтичным, но Фабрис столько для меня сделал, что я просто не могу стоять в стороне!
Ага, именно с этими словами обычно разгневанные жёны звонят любовницам. Я села на стул — чтобы было проще переварить информацию.
— Слушаю.
— Мы редко с ним общаемся, но за последние месяцы я заметила, что он явно осунулся.
Я пожала плечами. Возможно. Те редкие моменты, когда мы вместе, мы почти не разговариваем, да и рассмотреть друг друга сложно. Фабрис предпочитает встречаться только по ночам, как будто меня стыдится…
— Он и прошлый-то год выглядел не всегда хорошо, у него было какое-то сложное дело, а сейчас вроде работа наладилась, но выглядит ещё хуже. Мне кажется, это связано с бета-колебаниями. Ты же знаешь, мы, цварги, человеческими болезнями не болеем.
Я кивнула. Не зная, можно ли рассказывать об отравлении алисеном, ответила уклончиво:
— Да, у Фабриса были определённые проблемы с бета-колебаниями, но теперь уже волноваться не стоит. Насколько мне известно, всё в порядке.
— Правда? — Лейла облегчённо выдохнула. — Что ж, я рада. Спасибо тебе.
— За что? — Я искренне удивилась, но цваргиня не ответила. Она дёрнулась, взмахнула рукой и…
— Дань, прости, мне надо бежать, да и долгие коммуникации между Ларком и Цваргом могут вызвать ненужные подозрения у СБЦ, если они займутся тщательным анализом входящих сигналов. Рада была познакомиться. Пока!
И голограмма бесшумно пропала.
Это был, пожалуй, самый абсурдный и сюрреалистичный разговор в моей жизни, который я задумчиво пересказала Ульяне. Подруга ответила в своём формате:
— Ну, зато ты теперь точно знаешь, что Фабрис не врал и брак у него действительно фиктивный.
— Как думаешь, зачем она звонила?
— Да кто её знает. — Уля легко пожала плечами. — У беременных свои причуды.
Я хотела спросить у Фабриса, зачем звонила его жена, но он вновь без предупреждения пропал с радаров. То ли от обиды, что он снова не посчитал нужным меня уведомлять, то ли от безысходности, что у меня не получается держать в узде собственные чувства, — но когда Сисар де Ру в очередной раз пригласил на свидание в «Госпожу удачу», я неожиданно согласилась. Только столик попросила забронировать внутри зала, а не на балконе.
***
Даниэлла
Восемнадцатое июня. Тур-Рин
— Даниэлла, ты такая красивая. Тебе очень идёт это платье, — заливался соловьём Сисар.
Свидание было во много раз лучше, чем с Ерофеем, но все мои мысли были о головокружительной малинововолосой красотке и цварге, которого я увидела лишь мельком со спины. Силуэт рогов очень напомнил Фабриса, но парочка была в поле зрения от силы несколько секунд, а затем хостес отвела нас в другой зал.
— Даниэлла, всё в порядке? Ты какая-то задумчивая. Салат с клубникой не понравился? — галантно уточнил Сисар и добавил: — Если не нравится, не доедай. Сезон на Тур-Рине начался недавно, вероятно, она не такая сладкая, как в конце лета. Если хочешь, можешь заказать себе что-то другое.
Я отрицательно покачала головой. Де Ру действительно старался быть милым и всячески помогал, когда я появлялась в СБЦ. Я в упор не понимала, почему он принялся ухаживать за мной, а не за той же Ульяной, с которой я его познакомила, но все прошедшие полгода он в полушутливой манере напоминал, что я задолжала ему свидание. Наверное, именно потому, что, в отличие от Жана, Сисар вёл себя ненавязчиво, устраивая лёгкий флирт-клоунаду, я согласилась провести с ним время за ужином.
