Раздался голос Беллис, правда, где он звучал – вдали или внутри его головы, – он так и не понял.
– Помни, это всего лишь контролируемое видение, воссозданный в воображении мир. Он ненастоящий!
– Что я должен делать? – спросил Джерид.
– Походи или сядь отдохни. Расслабься!
– Легко сказать.
Джерид растянулся на знакомых простынях, хрустящих от чистоты, потянул носом знакомый запах духов Марисы, откуда-то взялся бокал с виски. Приятно было воображать то, что он так любит.
– Удобно?
– Кажется, да.
– Сейчас кое-что произойдет, но помни, это только образ. Я буду его контролировать.
– Ладно…
Пространство искривилось, и возник образ. Джерид застыл. Вот он, на полу, у изножья кровати, в стеклянном ящике, – паук размером с его кулак. Знакомые ощущения немедленно овладели им: тяжесть, стеснение в груди, нет, не просто в груди, а прямо в сердце, точно на пороге смерти. У него перехватило дыхание. Он зажмурился.
– Смотри на него не отрываясь, ясно? Ничего он тебе не сделает, глупый Джерид. Он ведь заперт, и к тому же он ненастоящий. Это просто картинка.
– Знаю, но…
– Никаких «но»! Сосредоточься, если хочешь избавиться от страха.
Со вздохом открыв глаза, Джерид уставился на паука. Тот, хотя и не такой большой, казалось, тоже смотрел на него. Джерид почувствовал, как у него окаменел хвост, а сердце забилось где-то в горле.
Беллис давала ему указания издалека, Джерид нехотя повиновался. Иногда ее слова казались смазанными, словно он плохо слышал, однако теперь он уже понимал, что они возникают непосредственно у него в голове. Вот она скомандовала Джериду пройтись по комнате. Потом велела заглянуть в стеклянную коробку. Приложить ладонь к стеклянной стенке снаружи. Проделать еще целый ряд действий, которые казались бесконечными, неприятными, а то и глупыми. И каждый раз ее слова звучали прямо внутри его черепа. Раз или два в его памяти мелькнули обрывки детских воспоминаний: его мать, визжа от ужаса, стоит посреди кухни на стуле, по полу бежит большой мохнатый паук, а пьяный отец вваливается в кухню с книгой, чтобы прихлопнуть его.
Джерид сделал все, что ему было велено, и с удивлением обнаружил, что под конец уже не испытывал такого парализующего страха, как раньше. Конечно, было большим облегчением знать, что паук ненастоящий, что это лишь образ, запертый в нереальном мире. И все время, пока совершался этот ритуал, Беллис продолжала излагать ему свои теории о природе страха: событие случится и пройдет, забудется, едва он окажется в ином окружении, но ощущение не сотрется из памяти совсем, а сохранится на годы и, как только ситуация повторится, всплывет непрошеным. Джерид не знал, что об этом думать, как вдруг…
о
к
а
з
а
л
с
я
в том же самом кафе, за столиком, сжимая в ладонях стеклянную коробку. В ней, совсем близко от его лица, сидел паук, но паники, от которой, казалось, вот-вот остановится сердце, больше не было, и это потрясло его. Беллис сидела напротив, попивала свой чай и удовлетворенно улыбалась.
– Разум, – объявила она, – могучая штука. Страх – это просто одно из его состояний, но он способен заставлять людей вести себя очень странно.
Девушка со шваброй, проходя мимо их столика, вдруг завизжала:
– Уберите отсюда эту тварь! Слышите? Сию минуту, я что сказала?
И она стала так размахивать перед их носами шваброй, что им пришлось спешно вскочить со стульев. Беллис спрятала свой шар, и коробка с пауком тоже исчезла. Они выбежали из бистро на улицу.
– Теперь видишь, о чем я? – с усмешкой осведомилась Беллис, едва они очутились на безопасном расстоянии от девицы и ее швабры.
Джерид стоял под падающим снегом и громко смеялся.
Глава тридцать пятая
– Я не могу остаться, Малум. Прости. Независимо от того, сколько денег ты готов на меня потратить, я хочу уйти. – Беами стояла спиной к окну, в ореоле рассеянного солнечного света, у ее ног громоздились дорожные сумки. Выражение ее лица выдавало мучительную душевную боль.
Утренняя метель трясла раму снаружи, город уже в который раз окутывался белым саваном. То и дело мимо окна за ее спиной проходили люди, казавшиеся нереальными, куклами. Малум был полностью выключен из этого момента. Куда это годится – так начинать день: в доме аппетитно пахнет жареным беконом, а его жена взяла и все испортила этим своим «я ухожу».
– Отлично. – Малум бросил взгляд на стол, сжимая в руках маску, играя с ее лентами. Внутри он весь кипел.
– Прости. – Беами наклонилась, взяла с пола сумки и двинулась к двери в последний раз. – Я почти ничего не забрала. Здесь осталось много моих реликвий, они дорогие, но я мало что могу унести. Думаю, будет проще, если я заберу остальное, когда тебя не будет дома… Малум, мне правда очень жаль.
– Да пошла ты! – выдохнул он, не в силах посмотреть ей в лицо – в лицо женщины, которая осмелилась противиться его воле.
Беами тихо закрыла за собой парадную дверь, оставив его одного в полной тишине.
Вот так просто она ушла из его жизни.
Вскоре после ее ухода он снова надел маску, пытаясь сдержать обуревавшие его эмоции.
Когда можешь иметь все, что захочешь, неизбежно начинаешь хотеть того, что тебе недоступно.
Трилобит неуклюже заступил ему путь, и Малум наподдал ему ногой. Тварь взвизгнула, приземлившись в сугроб, но тут же выкарабкалась и засеменила прочь, в сторону доков, обшаривая антеннами воздух. Малум был настроен воинственно, и в его планы не входило обходить препятствия, живые или мертвые, а уж вонючих гигантских насекомых в особенности. Бо`льшую часть дня он провел в компании дорогих шлюх, пользовавшихся его протекцией. Он велел им остаться в корсетах и сапогах выше колена и так ласкать и целовать друг друга, а сам смотрел, ожидая, когда что-нибудь повернется у него внутри. Не повернулось. Позже он выместил свою злость на членах мелких банд, которые заняли у него много денег и не могли заплатить проценты. Убив двоих, он выпил их кровь, о чем потом горько сожалел в темноте и одиночестве своей спальни, колотя кулаком в стену.
Он нуждался в помощи.
Она – ведьма – жила на другой стороне Старого квартала, недалеко от Ониксовых Крыл, на улице, которая легко могла быть самой древней в городе. Вечером с моря наполз холодный сырой туман, плотным одеялом окутал улицы, сделав неузнаваемыми глухие углы. Редкие вспышки факелов подсказывали ему путь, хотя ему и этого не было нужно: Малум чутьем находил дорогу, в конце концов, он ведь вырос в этих местах. Впереди мерцала выброшенная коробка с биолюмами. Истощенные, они слабо освещали лишь собственную смерть.
Ведьма часто ему помогала. После укуса, когда он обнаружил, что не может больше выносить солнечный свет – на солнце у него начиналась сильнейшая аллергия, – именно она состряпала ему снадобье и вы`ходила, выпоила его им, так что он снова смог появляться на улицах днем и продолжать вести жизнь нормального человека.
Он нашел ее дверь – приземистую деревянную панель в темном углу, в обрамлении сырого, поросшего лишайником и мхом камня, – дважды стукнул и стал ждать, засунув руки в карманы. Дверь со скрипом отворилась, за ней оказалось темнее, чем на улице.
– Сикоракс, – приветствовал он ведьму.
Сгорбленная старуха стояла перед ним, кутаясь в шали и опираясь на толстый деревянный посох с навершием в виде головы ящерицы. Ее седые волосы были растрепаны, лицо, хотя и широкое, носило явные признаки недоедания. Однако синие глаза свирепо смотрели на него поверх мешков обвисшей плоти.
– Что, еще один отвар?
– Нет, на этот раз мне нужно кое-что посильнее.
Сикоракс хмыкнула, впустила его внутрь и провела через холодный темный коридор в кухню.
– Она меня бросила. Эта сука меня бросила. – Он рассказал ведьме о своей беде, а та слушала и смотрела на него молча, читая в паузах между его словами то, что он как обычно не договаривал.
– Сними пока маску. Я сейчас вернусь. – И Сикоракс отправилась в путешествие по собственному дому, появляясь то в одном его углу, то в другом, шаря и напевая что-то себе под нос. А он сидел в кресле и чувствовал себя несчастным.
Наконец она пришла, неся в руках раскрытую книгу. Не отрывая взгляда от страниц, она заговорила с Малумом:
– Как я понимаю, ты хочешь, чтобы ее не стало?
Он ненадолго задумался о том, каковы его шансы возобновить отношения, навести новые мосты между ними. Нет, он не мог позволить, чтобы с ним случилось такое, не мог допустить, чтобы узнали его парни, они ведь станут смеяться над ним, над человеком, от которого сбежала жена.
– Конечно хочу, черт побери, – буркнул он наконец.
