18/ II, 1925
Собаки
1. Чарли
Придёт и станет у дверей,Мохнатой лапою скребётся,И шерстью рыжею своейБлестит под африканским солнцем.
А взгляд, как будто полный слёз,Печально-жалобный и горький.Он самый старый, верный пёсСфаятской удалой пятёрки.
Теперь он стар, теперь он худ,Но любит суету и драки,Когда, подняв хвосты, бегутВдали арабские собаки.
Как изувеченный герой,Шатается с подбитой мордой,Но гордо держит хвост трубойИ лает хрипло, зло и гордо.
Когда же к ужину звонят —Он тихо жмётся под ногами,И долго смотрит на меняТакими грустными глазами.
2. Ятька
Большой и чёрный. Рыжий взгляд,Всегда ленивый и спокойный.И имя громкого «Сфаят»Совсем он даже недостоин.
Всегда хромает, хвост трубой,И с мутным блеском белых пятен,Он — недоделанный герой —Глупее всех собак в Сфаяте.
3. Рында
Она — морячка с первых днейИ внучка дуровской собаки.Резва и шаловлива, с нейВсегда готов возиться всякий.
Идём гулять. Она бежит,За камнем, брошенным, несётся,Пригнётся, нюхает, дрожит,И в гладкой шерсти блещет солнце.
Пока идём мы не спеша,Едва передвигая ноги,Она успеет обежатьРаз двадцать белые дороги.
На стройных, молодых ногахЛетит легко, красиво, гибко,И на больших её зубахСкользит ехидная улыбка.
Летит, как ветер, всех быстрей,Так, чтоб другие не поспели,И сколько жизни бьётся в ней,В её живом и нервном теле!..
4. Бибка
Труслив, послушен и умён.Прикрикнешь — и с хвостом поджатымПолзёт, к земле пригнувшись, онИ жжёт подобострастным взглядом.
В его глазах — беззвучность слов,Как будто жалобы и стоны…Один из всех сфаятских псовОн знает одного патрона.
Ему он предан всей душой,Собачьей, маленькой, но верной,И если раз пройдёт за мной —И то с опаскою безмерной.
Он сладко ест и сладко спит,Ему тарелку содой моют.Он баловень и сибарит,Привыкший к ласке и покою.
Он любит сахар, шоколад,С изюмном сладкие ватрушки,Он любит, как аристократ,Лежать на мяконькой подушке.
Лишь на прогулке резв и прост,Шумит, гоняет коз арабских…А крикнешь — снова книзу хвост,И взгляд приниженный и рабский.
5. Бимс
Занятный, маленький щенок,Неповоротливый, культяпый,Мохнатый, чёрненький комокИ только рыженькие лапы.
Мне утром скучно без него.Зову, и он идёт без страха.Я на диван кладу его,Даю ему блестящий сахар.
Он так смешно его грызёт,Что даже хочется смеяться,Вертит хвостом, чего-то ждётИ долго лижет, лижет пальцы.
Я иногда играю с нимС какой-то нежностью унылой.Мы с ним подолгу говорим:«Что, Бимсик, скучно? Грустно, милый?»
И рада я насмешкам дня,И другу маленькому рада.А он всё смотрит на меняОбиженным и робким взглядом.
Потом спрыгнёт. На дверь глядит,Скулит несмело и беззвучно.— Ну, что же, маленький, иди…Тебе и то со мною скучно…
19/ II, 1925
«Я пальцы себе исколола…»
Я пальцы себе искололаНеистовым жалом иглы.Растаял мой день невесёлыйВ таинственном шорохе мглы.
Шумят и качаются сосны,Как будто сейчас упадут…О, призрак, жестокий, несносный,Бессмысленный призрак — ты тут…
Я низко склонялась над бязью,Над тонким, извилистым швомА мысли мучительной вязьюМеня оплетали кругом
И ветер, и вещи, и людиСмеялись, жестоко дразня:«Не будет, не будет, не будетБольшого и яркого дня!»
26/ II, 1925
Мысли вслух(«Ахматова сказала раз…»)
Ахматова сказала раз:«Мир больше не чудесен!»Уже теперь никто из насНе станет слушать песен.И день настал, и пробил час,И мир покрыла плесень.
И Гиппиус в статье своейС тоской твердит в газете,Что все поэты наших дней —Сплошь — бездарь или дети,Что больше нет больших людей,Нет красоты на свете…
Скребутся мыши. Ночь молчит,Плывёт в тоске бессвязной.Несмелый огонёк свечиВ углу дрожит неясно…О, злое сердце, не стучи:Жизнь больше не прекрасна!
27/ II, 1925
«Зябко кутаясь в ночной рубашке…»
Зябко кутаясь в ночной рубашке,Я лежу под мокрою стеной.Временами стон, глухой и тяжкий,Борется с ленивой тишиной.
Тонким холодом упал, на шеюС голубой эмалью образок.Я о счастье думать не умеюВ этот час бессмысленных тревог.
И, сжимая тонкую цепочку,Ёжась на холодной простыне,Я, как звуки, подбираю строчкиВ призрачном, неясном полусне.
27/ II, 1925
«Как японский флаг…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
