Более того, Домна, несмотря на широко известную нелюбовь к Каракалле, как говорят, давала ему полезные советы по множеству вопросов. Когда она как-то упрекнула его в чрезмерных расходах на армию, Каракалла беззаботно ответил: «Не расстраивайся, мать: во всяком случае, пока у меня в руках есть это, — и показал ей свой меч, — мы не будем испытывать недостатка в деньгах».[768]
Такие истории плюс утверждения, что Домна устраивала общественные приемы для самых выдающихся людей, точно так же, как и сам император, и что ей была выделена для безопасности своя команда преторианской гвардии, привели некоторых современных историков к сверхоптимистичному заключению, что Домна на деле была сорегентом своего сына — иными словами, что она имела свой механизм административной власти, далеко выходящий за разовые моменты влияния. Такие моменты, обеспеченные близостью к императору, были в руках и у Ливии, и у Агриппины. Но «История Августы» сообщает даже пикантную историю, как Каракалла женился на «очень красивой» Домне (ошибочно считая ее мачехой), соблазнившей его обнаженными прекрасными формами. Таким образом, к списку его преступлений, который уже включал братоубийство, добавлялся еще и инцест. В то же время Геродиан заявляет, что пока император с матерью находились в Александрии, среди горожан ходил целый ряд издевательских карикатур на Каракаллу, напоминавших об убийстве Геты и называвших Домну «Иокастой» — по имени матери Эдипа, которая нечаянно вышла замуж за своего сына-отцеубийцу, не зная, кто он такой.[769]
Слухи о якобы инцесте Агриппины с ее сыном и описания о попытках Домны соблазнить его показывают намерение источника изобразить Каракаллу вторым Нероном. Но все-таки атмосфера в императорском доме и отношения между Домной и Каракаллой после жестокого убийства им своего брата удивляют.[770] Неужели Домна сама прагматично выбрала стиль поведения, оставшись советником своего выжившего сына — или она выполняла эту роль по принуждению Каракаллы, пряча за маской глубокую скорбь по младшему сыну и по мужу? Неужели ее решение не раскачивать лодку было вызвано мыслями о судьбе Агриппины Младшей в руках Нерона? Мы этого не знаем. Но и она, и Каракалла, по крайней мере, сознавали ее значение как единственного символа материнской и домашней власти, возможного для использования его режимом. Плавтилла была мертва, а Юлия Меса, будучи сестрой Домны, а не Севера и не Каракаллы, не подходила для традиционного женского домашнего сюжета.
Короткое правление Каракаллы все-таки содержало одну важную историческую веху, а именно — эдикт, изданный в 212 году, который гарантировал римское гражданство всём свободнорожденным жителям империи. Этот на первый взгляд либеральный жест на деле имел целью увеличение ежегодного налога для наполнения военной казны, которая настойчиво опустошалась Каракаллой на амбициозные военные кампании — сначала против упорных германских племен, а затем против парфян. Во время своего правления он делал частые прибавки к жалованью солдат, заигрывая с римским населением и с армией. Портреты изображали его как энергичного полководца, предваряя модные попытки некоторых современных политических лидеров подать себя электорату с помощью военных достижений. Но в конце концов он был убит собственными солдатами во время военной кампании, когда облегчался на дороге возле Карры (в современной Турции) 8 апреля 217 года. В результате императором стал Опеллий Макрин, преторианский префект Каракаллы. Согласно Диону Кассию, это удачное возвышение не состоялось бы, если бы письмо, предупреждавшее Каракаллу о заговоре, не было послано сначала в дальний путь до Антиохии, где Домна сортировала всю корреспонденцию, так как Север не хотел, чтобы лишние письма беспокоили его.[771]
Когда Домна получила известие о смерти Каракаллы, за которым вскоре последовало прибытие урны с его пеплом, новость, видимо, вызвала у нее глубокий испуг.
«При известии о смерти сына она была так потрясена, что наносила себе яростные удары и пыталась заморить себя до смерти голодом. Она так страдала теперь, когда он был мертв, тот самый человек, которого она ненавидела, когда он был жив, — но не потому, что хотела, чтобы он оставался живым, а потому, что беспокоилась, что придется вернуться к частной жизни».[772]
Рассказы о ее последующих действиях слегка варьируются. Дион Кассий сообщает, что ее волнение дало выход диким мыслям о попытке самой захватить власть, прежде чем попытаться заморить себя до смерти голодом. Однако смерть ее была уже предрешена благодаря раковой опухоли груди, которую она обострила ударом в грудь, услышав о смерти Каракаллы. Геродиан соглашается, что она совершила самоубийство, но намекает, что ей, возможно, предложили сделать это, не оставив выбора. Однако новый император, Макрин, по крайней мере на публике, выказывал должное уважение к вдове Септимия Севера, позволив ей сохранить свою охрану и послав ей в знак мира ветвь оливы.
Однако похоже, что теперь, когда ее муж и сыновья, благодаря которым она приобрела, к добру или к худу, публичную роль и ощущение цели в жизни, были мертвы, Домна не видела ничего, что осталось бы для нее в новой администрации. Возможно, как и другая императорская мать, Антония Младшая, она сочла предложенное ей самоубийство самым лучшим выходом — тем более что его респектабельность подкреплялась примерами других римских героинь, таких как Лукреция.[773]
После ее смерти останки Домны были привезены назад в Рим ее сестрой и компаньонкой Юлией Месой и помещены, по неясным причинам, в мавзолее Августа — хотя позднее их перенесли, соединив с пеплом мужа, в мавзолей Адриана.[774] Вскоре было приказано обожествить Домну — вероятно даже, что по прямому указанию Макрина. Он мог прекрасно понимать политическую выгоду в демонстрации почтения матери Каракаллы, тем более что ее личная нелюбовь к непопулярному сыну была известна всем. Таким образом, Домна присоединилась к пантеону обожествленных ранее имперских женщин.[775]
Со смертью правящего императора и королевы-матери Макрин стал первым римским императором, не побывавшим предварительно сенатором. Он прервал линию наследования Северов, уже неспособную восстановиться. Каракалла не женился снова после высылки Плавтиллы, а его смерть без наследников подстегнула узурпатора. Готовясь завершить свою жизнь, Юлия Домна могла надеяться остаться в истории как первая и последняя императрица Северов.
И она ею была — хотя и не совершила решительных поступков и не принесла выгод своей эмесской семье.
После смерти сестры Домны недавно овдовевшая Юлия Меса, чья семья двадцать пять лет пользовалась положением привилегированных гостей императорского дворца, была выставлена на улицу. Это семейство включало двух дочерей, Юлию Соэмию и Юлию Мамею, и двух внуков-подростков: сына Соэмии Авита и сына Маммеи Бассиана. В римском императорском наследовании не было прецедента перехода власти к отпрыску сестры императрицы, поэтому у Макрина не было очевидной причины бояться вызова от этих сирийских мальчиков. Но Макрин с трудом содержал римскую армию, которая при транжире Каракалле привыкла к высокому жалованью, и его разозленные солдаты начали искать новый источник доходов.[776]
Кому первому пришла эта идея, неясно. И Геродиан, и «История Августы» заявляют, что это была сама Меса — достаточно богатая, чтобы предложить легионам финансовый стимул, чтобы убрать Макрина. Дион Кассий это отрицает, заявляя, что все придумали эмесские друзья семьи по имени Евтихиан и Ганнис. В любом случае в мае 218 года, через год после начала правления Макрина, был приведен в действие дерзкий план объявить императором сына Соэмии Авита. 14-летний Авит был представлен легионам, стоящим возле Эмесы. Они приветствовали мальчика как истинного наследника Каракаллы — без сомнения, соблазненные обещанием хорошей награды за изменение своей присяги Макрину.[777]
В ответ Макрин объявил войну Авиту и его кузену Бассиану, «а также их матерям и их бабушке». Последовал месяц сражений, в ходе которых родилась легенда, что Меса и Соэмия предотвратили поражение своей армии, выскочив из колесниц и умолив мужчин удерживать позиции. 8 июня Макрин был разбит при Антиохии и впоследствии убит, его портреты приговорили к уничтожению. Династия Севера, или, вероятно, следует сказать династия из Эмесы, снова оказалась на коне.[778]
Авит, более известный как Элагабал[779] — по культу, который создал он и его семья, — правил пять лет. Его эпоха как императора была примечательна удивительной общественной ролью, которую играли в его администрации мать и бабушка. (Ни одна из его трех жен не получила такой возможности.) Каждая удостоилась титула Августы — это единственные известные нам женщины, которых приглашали посещать заседания Сената. Предположительно, был создан особый «Женский Сенат», чьи заседания на холме Квиринал возглавляла Соэмия.[780]
