На этот раз ему повезло. Не сбавляя скорость, машина прошелестела мимо. Убитого спрятали на дне желоба. Прикрыли плитой и забросали сухими ветками, травой и прошлогодней листвой.
— Легавые на «УАЗике» пролетели, видел?
— Нет, Эдька. Падайте, пацаны, нужно валить с этого места, а то еще кто устригет нас здесь.
— Ну, че, Олега, на Иркутск?
— Нет, Леха, неспокойно на душе. Домой жгем.
Интуиция его не подвела. Сегодня утром в Чите завалили главного врача областной больницы и все входы и выходы из города были блокированы омоновцами, которые потрошили почти без разбора всех и вся.
Проехали всего километр.
— Тормози, — Кот, сдернувший с трупа пояс с сумочкой, вынул из нее красного цвета книжечку и протянул Святому.
Это было удостоверение сотрудника милиции.
— На, Ветерок, прохлопай.
— Че там?
— Опера грохнули, капитана.
Костя достал из-под ремня пистолет.
— Я крутил его и так, и сяк, думаю, что — то в нем не то, а это номер, видите. Не стерт, значит, пушка табельная. Мент это натуральный.
— Сбегай, Костя, в лес, — вернул ему удостоверение Леха.
— Зарой лебеду эту, а лучше сожги.
Вечером этого душного дня подельники бухали в «Березовой роще». Олегу водка в горло не лезла. «Кажется, дождь собирается, кажется, дождь собирается», — выстукивал костяшками пальцев он по белой скатерти столика. Ветерок, поняв, о чем стучит приятель, отогнув край шторы, дыбанул в небо.
— В натуре собирается. Перед кабаком решил попугаев накормить. Выхожу на балкон, а под ним пацанята в прятки играют, и парнишка с соседнего дома считает кому галить: «Выполз заяц на крыльцо, почесать свое яйцо, сунул лапу между ног, оказался там пирог».
Ржали пьяные подельники, что-то наигрывал на подиуме местный ансамбль.
«Кажется, дождь собирается», — продолжали выплясывать тюремную азбуку пальцы на столе.
— Здорово, бандит! — обнял его подкравшийся сзади Воробей.
— Врежем по маленькой?
— Неохота, Санька.
— Гранаты есть. Специально для тебя берегу. Восемь штук, по две тысячи за каждую.
— Недорого, — встрепенулся Святой, — где они?
— Разбегаться будете, до хаты моей топни.
— Договорились.
— Ладно, я исчезаю, — попрощался со всеми Воробей. Меня жена на улице ждет.
Порядком накачавшийся Леха, не желая того, но наконец высветил свою зазнобу. От рождения не умевший танцевать, он кочевряжился в пляшущей толпе, с девушкой лет на десять младше его.
— Котяра, а с кем это наш дружок обжимается?
— О-о! Да у него не плохой вкус. Майка это, в старом поселке живет. В деревянных домах.
— «Майка», — это что, кличка?
— Что вы, Олег Борисович, она блядь порядочная. Имя ей такое родители дали, Майя.
— Не замужем?
— Я же говорю блядь, значит замужем, а что?
— А то, что у нее муж есть и видимо у Ветерка нашего из-за этой лярвы теперь неприятности будут.
— Муж ее моряк. Раз в год в поселке появляется и то дней на пять. Маечке деньжат подбросит и снова в океан. Что, интересно, он там потерял? А может его просто земля не носит?
Нетвердыми ногами вернулся за столик Леха.
— Святой, может, смотаемся в Иркутск, а? Все равно ведь туда собирались. Расслабимся на Ангаре, пожируем и заодно магазин государственный впорем. Поехали?
— У меня форма ментовская имеется, если нужна берите. Выглажена, вычищена, если надо, берите, — вдруг сказал Кот.
— Ты что, не с нами?
— Не могу, Олег Борисович, — Костя налил себе полный фужер водки и залпом выпил.
— Сына к теще в Казахстан повезу, пусть дитя фруктами побалуется.
«Этого чертополоха припадки бьют, на деле может загрести. Не взять, обидится, а может и обрадуется, но отвод в любом случае грамотный нужен».
— Вовка, мы на этот раз в трех отработаем, а ты дома останешься. Долю получишь, но не за узкие глаза. Присматривай за нашими семьями, короче пока нас не будет, чтобы все было ништяк. Усек?
— Ясно. «Жигули» берете?
— Нет, на паровозе укатим, но не завтра. Дней пять в Первомайске потолкемся.
Оружие хранилось у Кота. Ночью Эдик принес ему восемь гранат «РГ — 42» с запалами и забрал у него милицейскую форму, пистолет и парочку обрезов.
Семнадцатого, пасмурным утром, провожаемые низко стелющимися над перроном Солнечной стрижами, приятели сто восемьдесят третьим пассажирским, мотанули шелушить Иркутск. Сутки спали и не ели, забашляв проводнику, чтобы к ним в купе он никого не подсаживал. В Иркутске было так же неуютно, как и дома. У выхода с подземного перехода, подельников встретил белозубый Славка и прямо с вокзала утартал их на ту же квартиру, что и в прошлый раз.
— Слава, с работы на завтра отпрашивайся, ты нужен нам будешь, а сейчас дуй на базар и по полной программе отоваривайся. Маришка где?
— На даче у матери, — ответил он дядьке.
— Тогда водочки, шампанского бери и у нас заночуешь. Денег держи, трать, не жалей.
Девятнадцатого распогодилось. Ни о чем не расспрашивая подельников, племяш Ветерка весь день катал их по городу, показывая все винно-водочные магазины, и чертил рукой по воздуху, объясняя, далеко или нет от того или иного «объекта» находится отделение милиции.
Двадцатого числа после обеда подъехали к присмотренному накануне магазину и Эдик с Лехой ушли пасти служебный вход. За парадным с машины наблюдал Святой, Славка ковырялся в движке. Инкассаторы забрали выручку в восемнадцать сорок пять, а закрылась лавка ровно пятнадцать минут спустя.
На следующий день поднялись затемно, можно было еще спать да спать. Но не перед такой же делюгой, и ткнув штепсель утюга в розетку, Олег принялся утюжить и без того приготовленную, словно на строевой смотр, форму с погонами старшины.
Братан с Ветерком мылили в картишки. Часов с одиннадцати по очереди приняли душ и засобирались пообедать где-нибудь в городе. Святой прикинул форму, и снимать не стал.
— Ты что, в ней пойдешь?
— А что? Пускай обносится, обомнется.
— Да ты че, Олега, — не сдержал смех Эдик, — тебя ведь в Иркутске человек двадцать знают. Представляешь, с Грибовым встретишься или еще с кем из артели, а может из судимых кто устрижет?
— Отболтаюсь.
Хрястали в центральном ресторане города, а потом еще и шарились по комкам до четырех. Без пятнадцати пять приехал Славка и пока пил на кухне кофе, Святой натянул поверх форменных брюк синее трико, на рубашку без галстука синюю ветровку и вышел из спальни.
— Я на стреме.
— Мы — тем более, — снова усмехнулся брат.
— Ты что, урод, балдеешь? В тюрьме невесело.
— А я туда и не собираюсь, ноги видишь, какие длинные. От любой милиции сорвусь.
