«Но это вовсе не так, — думал Силас. — Бартолин проиграл спор, хотя и не хочет это признать. Все равно конь мой, я его выиграл».
— …двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, — считал Эммануель медленно и обстоятельно. Силас прикидывал расстояние от него до лошади.
— …тридцать.
Охотник зажал монеты в руке. Этого уже Бартолин не смог вынести. С ревом рванулся он вперед и, протянул руку через плечо Эммануеля, чтобы выбить деньги из руки охотника, порушить всю сделку.
— Это не по правилам, не по правилам, — кричал он, в то время как четыре руки пытались удержать его.
Тут Силас медленно скользнул на нижнюю ветку и, воспользовавшись этой суматохой, прыгнул вниз и благополучно приземлился на спину лошади.
Почувствовав тяжелый предмет, вдруг упавший ему на спину, вороной вздрогнул и высоко подпрыгнул на прямых, упругих ногах, так что сгрудившиеся вокруг люди в страхе подались назад. При виде Силаса, которого они сами посадили в старый рассохшийся челнок Пепе, их словно хватил паралич, и они потеряли дорогие секунды, не веря своим глазам и не понимая, в самом деле это он или их постигло наказание господне.
Но тут же опомнившись, они бросились к лошади, явно собираясь стащить его на землю. Силас поднял вороного на дыбы, обороняясь от них. Дело касалось его жизни и свободы, и его ничто не остановило бы, даже если бы у многих в этой толпе оказались сломаны руки и отдавлены ноги.
Глава одиннадцатая
Силас не одинок
Силас сжал ногами бока вороного, и конь взвился, готовый помчаться по улице.
Но тут Бартолин снова рванулся вперед, чтобы удержать лошадь. Силас не подобрал уздечки, и маневр барышника наверняка удался бы, если бы как раз в этот момент ему в голову не угодила увесистая фляга Хромого Годика.
Этого барышник уже не выдержал. Не издав ни звука, он повалился на сутулые спины стоявших рядом крестьян, грузно сполз вниз и упал им под ноги. Даже женщины, галдевшие так громко, что им то и дело приходилось прикладывать руку к уху, чтобы что-нибудь расслышать, замолчали при виде всадника, атакующего мужиков. Бартолин лежал на земле как мертвый.
— Видали? — дерзко спросил Силас.
Все молчали. Никто не заметил, откуда упала фляга, но ясно было, что сделал это не Силас.
— Он проиграл мне коня на спор, он сам это хорошо знает, и ты знаешь! — надвинулся Силас на Эммануеля, так что тот в страхе попятился.
— Все знают, что конь мой.
Силас с угрозой глянул по сторонам.
— Если только еще кто-нибудь шевельнется, чтобы отнять у меня коня, будет лежать рядом вон с тем, — и он выразительно ткнул пальцем в сторону, где неподвижно лежал Бартолин. Крестьяне с опаской покосились на расползавшееся по щебню темное пятно возле его лица.
— А что вы станете делать, если он умер?
Мужики насупились. Эта мысль их не обрадовала. Возле Эммануеля стояла Анина и в изумлении смотрела на сына.
— Посадите его плыть в дырявую плоскодонку? — продолжал Силас, не дождавшись ответа.
Голос его звучал жестко, обличающе.
— Враки, — проворчал Эммануель.
— А после продадите всех лошадей из его конюшни этому поганому торговцу, который ни за что ни про что нахально хлещет кнутом проезжих?
Силас повернулся к торговцу, у которого на лице с нафабренными усами проступила бледность.
— Не ври, что мы тебя посадили плыть в лодке, — отпирался Эммануель.
— Как же тогда я оказался у берега, далеко отсюда, и кругом плескалась вода?
Анина в ужасе схватилась руками за голову.
— Ах ты, чертов щенок, да я тебя!
— Стой где стоишь, — отрезал Силас, когда Эммануель бросился было к нему, — а не то справедливость и в тебя швырнет какую-нибудь посудину, будь уверен. И на этот раз это верно будет что-нибудь потяжелее, чем фляга.
Это было сказано так внушительно и таинственно, что Эммануель сразу представил себе черные чугунные горшки и прочие тяжелые предметы, летящие ему в голову, и остановился. Но тут на него набросилась с кулаками Анина. Она готова была убить человека, собиравшегося сгубить ее сына. Силас никогда не видел свою мать в таком исступлении. Теперь этот добрый человек получил по заслугам.
Силас торжествовал, но вдруг что-то заставило его насторожиться. Сквозь шум и крики своей матери он расслышал слабый царапающий стук черепиц и понял, что Хромой Годик покидает свой наблюдательный пост. Силас, обрадованный, что больше не надо ждать, не мешкая направил коня на растерявшихся крестьян, которые шарахнулись в стороны, уступая всаднику дорогу.
Силас уже пустил было коня рысью, чтобы с чистой совестью покинуть эту деревню навсегда, но вдруг за поворотом увидел, что возле последних домов улица загорожена. Пока народ шумел у дома Эммануеля, незаметно подъехала жена рыбака и поставила свою телегу с лошадью поперек улицы так, что всаднику было никак не проехать.
Маленькая коротконогая коняга рыбака, словно понимая, чего от нее хотят, вцепилась в косяк двери, а хозяйка встала позади телеги, чтобы не дать Силасу ускользнуть, и он оказался запертым в сравнительно небольшом пространстве между вонючей телегой рыбака и толпой деревенских жителей.
Вид у жены рыбака был далеко не приветливый. На облучке сидела Мария, съежившись и вцепившись в вожжи, как ей было велено. Впрочем, она могла бы этого не делать. Силас был уверен, что это совершенно напрасно. Он понял нрав этой клячи. Она ни за что не отпустит дверной косяк, покуда не изгрызет его.
Старая карга была вне себя от радости. Теперь-то он попался, на этот раз ему не ускользнуть.
Увидев, что рукава ее платья были закатаны выше локтей, Силас поежился, и по спине у него побежали мурашки. «Нет, уж лучше пускай кляча укусит меня за ляжку», — подумал он, направляя вороного прямо на лошадь.
— Ну ты, дохлая кляча, — пробормотал он, подъехав.
Лошадь неутомимо грызла дерево желтыми, выдающимися вперед зубами, косясь на Силаса одним глазом. Видно, она решила изгрызть как можно больше дерева, пока здесь стоит, и земля вокруг уже была усыпана мелкими щепками.
Силас не знал точно, чей это дом, но искренне желал, чтобы это был дом Пепе.
Позади него стояли, выжидая, крестьяне. Ситуация пока еще была неясна, но новые события явно назревали.
— Почему вы его не хватаете? Какого черта вы ждете? — нетерпеливо заорала рыбачка.
Силас слышал, что они приближаются неуверенным шагом. Ни один из них не осмеливался подойти первым, они сгрудились в кучу и явно не торопились, а может быть выжидали, что найдется смельчак доброволец.
Силас ласково уговаривал рыбацкую коротконожку подвинуться немножко. Это была единственная возможность проскочить, но маленькая коняга продолжала свою работу по дереву, будто ничего не слышала.
— Кончай дурака валять! — решительно потребовал Силас.
Лошадь лишь глянула на него сквозь нависшую на глаза гриву.
— После опять будешь грызть, — пообещал он.
Лошадь приподняла губы, обнажив оскал зубов, словно улыбаясь, поглядела на него одним глазом сквозь упавшую на морду гриву и отгрызла еще одну длинную щепку от уже порядком обезображенного дверного косяка. Казалось, ей это было необходимо.
Силас невольно почувствовал определенную симпатию к этой скотине, хотя она делала его положение затруднительным и опасным. Но ведь он справлялся с настоящими, большими лошадьми, неужто не совладает с этой маленькой упрямицей?
Он осторожно вытащил из-под рубашки флейту и направил ее на голову лошади. Сейчас он заставит ее услышать такое, чего она не слыхивала за всю свою жизнь. Да, но ведь и вороной…
Краем глаза он увидел, что при первых самых обыкновенных звуках флейты рыбачка начала трястись и плеваться. Может, ей просто не нравилась такая музыка, но может, она считала, что он напугал своей игрой безглазую Марию, когда та доила козу. Видно она думала, что он будет играть так же, как тогда. Но крестьяне, стоявшие позади него, еще не были знакомы с его флейтой, они замерли, услыхав странные звуки, и, слегка повернув назад голову, Силас увидел, что они застыли на месте.
Странные звуки потекли из-под его пальцев. Они предназначались для упрямой лошади, но кажется, больше действовали на вороного, которого он с усилием удерживал возле стены дома, чтобы проскочить вперед, как только лошадь рыбака подвинется или хотя бы отпустит косяк.
Женщина, стоявшая у телеги, крикнула мужчинам, чтобы они поторапливались. Но они не двигались с места, не понимая, в чем дело.
— Сама поторапливайся, — крикнули ей из толпы.
Силас заиграл еще громче, вороной затанцевал, рыбачка отпустила телегу и кинулась к толпе, чтобы объяснить хорошенько, что надо делать. И в тот же миг лошаденка перестала грызть косяк, но вовсе не для того, чтобы посторониться. Ей понадобилось разглядеть поближе, что такое Силас держит в руках. Мария почувствовала, что лошадь начала двигаться, в страхе дернула вожжи, но коняга и не подумала слушаться.
