— Так ведь это же подарок, — невозмутимо сказал Арон.
— Не нужны мне твои подарки, я сам могу купить все, что мне надо.
— Да, у тебя в хозяйстве много распрекрасных вещей и мебель что надо, — согласился Арон к большому восторгу окружающих; все знали, что у барышника кроме соломы на полу ничего не было. — И к тому же нам известно, как ты любишь делать дорогие подарки, не правда ли?
Бартолин смотрел на него вопросительно.
— Разве ты не подарил первому встречному парнишке свою лучшую лошадь?
— И не думал дарить, — проревел Бартолин, — он украл у меня ее.
— Разве он не выиграл ее на спор?
Бартолина аж передернуло.
— Он должен был сказать, что умеет ездить верхом.
— Вот как, а ты что должен был ему сказать?
— Да он нахальный и бессовестный воришка, — взвыл Бартолин.
Услыхав, что разговор идет о мальчишке и лошади, Филлип, до того стоявший в сторонке, подошел к ним.
— А куда подевался этот мальчишка? — спросил он Эммануеля.
— Он смылся, — соврал Эммануель, — взял и удрал куда-то.
— Что ты сделал с ним?
— Ничего. Я привел его в дом, напоил и накормил.
— А он взял и ушел?
— Исчез куда-то в тот же вечер.
— Гм, — сказал Филлип, поглаживая напомаженные усы. — А я мог бы выкупить его у тебя.
Эммануель вытаращил глаза:
— Выкупить?
Филлип ухмыльнулся. А Силас, сидя на дереве, подумал, как Эммануель, наверно, раздосадован.
— Я бы заплатил тебе за него не меньше, чем за коня, — соблазнял его шпагоглотатель.
При этой мысли волосы на голове у Силаса встали дыбом. Но Эммануель с сожалением пожал плечами.
— У меня его нет.
Анина, стоя возле сундука, слушала их с испуганным лицом, ведь они говорили о ее мальчике. Не мешкая, протиснулась она сквозь толпу к Эммануелю и встала перед ним так, чтобы он не мог улизнуть.
— Он умер? — тихо спросила она, сверля его глазами.
— Мы его не убивали, если ты про то спрашиваешь.
«А чуть было не отправили на тот свет», — подумал Силас.
— Он жив? Ты уверен в этом?
— Ясное дело.
Эммануель попытался выдержать взгляд Анины, ведь он все же не убийца. Но нельзя сказать, чтобы он стоял перед Аниной со спокойной совестью. И ему стало отнюдь не легче, когда рядом с Аниной появился Бартолин, ему тоже был нужен Силас, и он винил Эммануеля в том, что мальчишка исчез.
— Да нет его у меня, — заверял крестьянин, всплескивая руками. — Причем тут я, коли он ушел.
— И оставил коня? — сухо спросил Филлип. — Не похоже на правду.
— Да, черт побери, — воскликнул охотник, по-прежнему стоявший здесь же с кастрюлей на плече, — велика важность — сопливый мальчишка. Возьми другого, ну хотя бы одного из этих, — он показал на целый рой ребятишек, шнырявших среди толпы.
Анина холодно посмотрела на него:
— Ты, я вижу, щедр раздавать чужих детей.
— Если бы у меня были свои, я их тут же продал бы собственным матерям по цене лошади, — небрежно бросил Арон. — А что, вы и людьми торгуете? — продолжал он
При этих словах Анина с гримасой отвращения замотала головой.
— А я сегодня утром, стоя у реки, узнал, что шпагоглотатель по имени Филлип собирался купить безглазую девочку.
— Кого? — спросила Анина.
— Она живет здесь недалеко, на берегу, я говорил с ее дядей.
— Безглазую? — спросила, недоумевая, Анина.
— Это какая-то ошибка, мы приехали с противоположной стороны.
— А не ты ли шпагоглотатель Филлип?
— Ну, я.
— А разве не ты только что собирался купить парнишку у Эммануеля?
— Так ведь это совсем другое дело…
— И ты хочешь заставить нас поверить, что не собирался покупать Марию?
— А ты знаешь ее? — с интересом спросил Филлип.
— Ясное дело, знаю.
— И у нее в самом деле нет глаз?
— Одни глазницы.
Филлип тоненько свистнул.
— Пожалуй, это не такая плохая идея.
— Она не продается, — сухо сказал охотник.
Толпа ахнула, а Силас и Хромой Годик молча посмотрели друг на друга.
— А ты-то откуда знаешь? — спросил Филлип.
— Я заплачу больше всех, если ее станут продавать, — сказал охотник.
— Вот как! — воскликнул со значением Филлип, высоко подняв брови.
— Так я тогда заполучу своего коня, — с надеждой сказал Бартолин, — а тебе достанется девчонка.
Ответом ему было суровое молчание.
Глава десятая
Конская ярмарка
Силас почувствовал, как у него сильно заколотилось сердце. Сейчас наконец будут торговать вороного, сейчас он снова увидит его. Мальчику казалось, что как только вороного выведут из этой проклятой конюшни, все каким-то образом разрешится. Он был уверен, что снова будет сидеть у коня на спине, но пока Эммануель ходит тут с ключом за пазухой, сделать ничего нельзя.
У сидевшего рядом с Силасом пастуха был такой вид, будто он обдумывает что-то очень серьезное. Они не разговаривали, хотя сидели близко друг от друга, даже шептаться боялись. Ведь любой шум мог выдать, где они прячутся, а ни Силас, ни Хромой Годик не хотели, чтобы их заметили сейчас, когда начнется самое главное. Кроме того, они ведь слыхали, что за Силаса было обещано заплатить столько же, сколько за лошадь, и если крестьянам удалось бы поймать его, они бы спросили с Филлипа вдвое дороже.
Эммануель направился к конюшне, и народ замер, ожидая, когда он появится с лошадью, предчувствуя, что произойдет что-то особенное. Услыхав стук танцующих копыт и увидев коня, Силас наклонился вперед, ликуя от радости, и Хромой Годик предостерегающе потряс головой.
Норовистого коня так долго держали в темноте, что сейчас от яркого солнца он совсем ошалел, и Эммануель с трудом удерживал его за поводья. Зрители восторженно ахнули, даже те, кто видел этого коня раньше, а Филлип сложил губы трубочкой и одобрительно свистнул.
Однако никто не сказал ни слова, пока Эммануель, петляя, выводил коня со двора на улицу. Позади них зияла черная пасть открытой двери конюшни. Силас пристально смотрел на торговца, главного покупателя, и по его растерянному, смущенному виду понял, что такого коня ему еще покупать не доводилось.
«Да он и подойти-то к нему не решится», — злорадно подумал Силас, глядя на испуганное лицо торговца.
Но если торговец оробел от грозного вида коня, то Бартолин просто взбесился, увидев свою утраченную собственность.
Он грозил тесной толпе кулаками, сыпал проклятия и умолял без промедления отдать ему коня. Но никто не обращал внимания на его крики и угрозы, все глядели на коня, разве что кроме охотника на нутрий, с которым Бартолин не желал разговаривать.
— Что ты так развопился? — спросил охотник, с презрением глядя на барышника.
— Так конь-то ведь мой, вы не смеете, не смеете продавать его, это мой конь.
— Докажи, — подзадоривал его охотник.
— Да ведь я же признал его, что же вы думаете, я не признаю свою собственную скотину? — взвыл Бартолин.
— А тебе охота его иметь?
— Еще бы! — барышник усердно закивал головой.
— Тогда тебе придется его купить, — сказал Арон.
— Так ведь он же м о й, я уже один раз платил за него, — стонал Бартолин.
— Тогда покажи нам, чего стоит этот конь, купи его еще раз. Доброе дело даром не проходит, сам знаешь.
Охотник огляделся, ища места, куда бы поставить свою огромную кастрюлю.
— Так ведь его у меня украли, — протестовал барышник.
— А ты докажи, каждый может сказать, что конь его. И я тоже могу это сказать, чего проще!
Он быстрым шагом подошел к дому Юанны и поставил кастрюлю у двери.
— Надеюсь, ты не против, если я ее здесь поставлю? — спросил он у Бартолина, который следовал за ним по пятам. Казалось, ему пришла в голову отличная идея.
— Послушай-ка, что я тебе скажу, — таинственно прошептал он.
— Ну?
Бартолин склонил голову к плечу долговязого охотника.
— Если ты поможешь мне получить обратно коня, можешь оставить себе вдову Юанну.
Охотник мрачно усмехнулся.
— Она и без того мне достанется, мы с ней уже договорились однажды, ты ей и даром не нужен.
Охотник произнес эти слова презрительно, безжалостно, и барышник смущенно опустил голову.
— Если тебе так уж приспичило заполучить этого коня, плати денежки, — добавил Арон. — Конь продается.
— Да вы просто разбойники, — зашипел разъяренный барышник. — Ведь конь-то мой.
— Ну, назначайте цену, — заорал Эммануель через головы собравшихся. — Мы начинаем торг.
К своему огорчению, Силас увидел, что вороного не подвели к самому дереву, как он надеялся. Эммануель держал коня почти посредине улицы, чтобы его было видно со всех сторон. А Силас надеялся, что ему в какой-то момент удастся вскочить коню на спину и ускакать, когда все растеряются.
— Ну? — воскликнул Арон, подбадривая народ.
