у вас несколько ящиков, привезем на этом же пароходе.
– Нет.
– Но почему же?
– Вы знаете, что такое «подводный брак»?
– Нет. А при чем тут это?
– Повремените. Когда ваши предшественники победили во Франции сто с лишним лет назад, у них тоже были похожие лозунги – помните? Свобода, братство, равенство. И царствующий дом тоже там погряз в разврате, ровно как у нас. Но после победы почти сразу начались массовые казни – сперва рубили головы тем, кто успел себя запятнать при короле, потом тем, кто недостаточно энергично поддерживал революцию или просто был подозрителен. Кое-где палачей и гильотин не хватало, так что приходилось этих несчастных просто топить в реке – загоняли на лодку, выводили ее на середину Луары и топили. Но это им было скучно – поэтому придумывали особенные забавы. Одной из них была «подводная свадьба» или «подводный брак»: насильно раздевали догола священника и монашку, связывали их спинами друг с другом и под хихиканье и улюлюканье бросали в воду. Вот этим и кончается всякая революция. Да, нынешняя власть нехороша – но ваши, придя к власти, станут совершенными чудовищами. Поэтому, уж простите, помогать я вам никаким образом не готов. Если вы приехали только для этого – очень вам сочувствую и приношу свои извинения. Но предлагаю воспринимать пребывание здесь не как невыполненное задание, а как возможность отдохнуть. Кстати, господа, – проговорил он, обращаясь уже ко всем вместе, – ложимся мы здесь по-деревенски рано, так что прошу вас располагаться. Утром будить никого не стану – как проснетесь, милости просим к нам.
14
При распределении лавок мне выпала та, что стояла ближе всего ко входу, и я еще порадовалась, что смогу защитить Стейси в случае, например, нападения диких зверей. Устраивались долго: Мамарина сначала ныла, что ей что-то мешает, потом беспокоилась из-за клопов, потом тревожилась, что девочка может упасть с лавки, хотя спавшая с ней кормилица, сдвинув две скамьи вместе и придвинув их к стене, улеглась с краю. Наконец, покормив напоследок ребенка, она захрапела, да так, что спать сделалось решительно невозможно. В редкие перерывы между ее хриплыми фиоритурами врывался доносящийся со второй половины тоненький посвист отца Максима, который время от времени начинал бормотать сквозь сон какую-то рифмованную благочестивую ерунду, например: «и на Меркурии будут наши курии» или «как у нас в обители попика обидели».
Старый дом жил своей жизнью: скреблись мыши, шелестели жуки-древоточцы, где-то настраивал свой нехитрый инструмент сверчок. Ночь шумела за маленькими окнами-бойницами нашего домика: злыми голосами кричали ночные птицы, насмешливо посвистывал ветер; мне казалось, что я слышу и плеск реки, но, верно, это была иллюзия – все-таки от нее нас отделял высокий берег. Люди обычно погружаются в сон, чтобы избыть страх будущей смерти – это вроде как репетиция, временное погружение в инобытие, из которого потом выныриваешь. Крупные морские животные хоть и способны обходиться без воздуха часами, а все-таки должны время от времени всплыть и сделать вдох – так и душа хоть и может подолгу сидеть в тесном и скверном теле, но должна порой сходить погулять. Мне, понятно, все эти упражнения ни к чему, но поневоле, пожив с людьми, я тоже привыкла подремывать, хоть и недолго – даром что здесь, как и во всякой непривычной обстановке, я была дополнительно настороже.
Поэтому, когда в какой-то момент дверь чуть скрипнула, впуская бледный свет луны, я мгновенно проснулась и подобралась. Невысокая фигура в светящемся проеме могла быть только Веласкесом, но меня поневоле охватила дрожь. Дверь распахнулась пошире: свет падал на него со спины, так что я видела только силуэт, как в китайском театре теней, причем в руке у него, как на рисуночке Мамариной, было зажато что-то длинное и тонкое. Он мягко поманил меня рукой, другой, свободной, – и я вспомнила, с какой настойчивостью он вчера просил меня уделить ему время. Чем-то это походило на дневную историю со Шленским: получалось, что каждый из нас, кроме, может быть, простоватого батюшки, посапывавшего сейчас в дальнем углу нашего домика, нуждался в другом, но при этом взаимные потребности не совпадали. Собственно, примерно так и устроена вся горькая человеческая жизнь: Мария любит Петра, Петр мечтает об Анне, Анна без ума от Ильи, а Илья думает только о чине статского советника. Спали мы все одетыми, так что собираться мне не пришлось – я пригладила волосы, горько тоскуя о гребне, лежащем в несессере, накинула полушалок и вышла на улицу.
Расстилавшийся вокруг пейзаж был точь-в-точь как в романтической фильме: из-за яркого света луны он сделался черно-белым и таинственным – и доктор, с его героической фигурой и резкими чертами лица, был ему под стать. Волновался он, кстати, тоже совершенно как фильмовый герой, только я никак не подходила на роль, предписанную антуражем.
– Спасибо, что согласились поговорить со мной, – почти прошептал он, боясь, очевидно, разбудить моих спутников. – Пройдемтесь немного, мне нужно кое-что вам показать. Это под землей, но у меня свеча с собой, только не испачкаетесь ли вы? Я расширил вход.
Был он как будто немного в бреду – и точно, сжимал в руках длинную и толстую свечу, на манер венчальной. Мне вновь показалось, что я играю какую-то не свою роль – может быть, из-за того, что он принимает меня за кого-то еще, а может быть, и в более широком смысле. Меня порой охватывает ощущение внутреннего недоумения, свойственного, кажется, и людям, – вдруг, видя себя как бы со стороны, я не понимаю, почему и зачем я оказалась в эту минуту в этом месте; какая цепь событий, какое течение жизни привело меня в эту точку времени и пространства. Говорят, в океане есть особенные невидимые струи, которые могут отнести даже опытного пловца прочь от берега и затянуть в водоворот – и я все чаще, особенно когда события выбивали меня из привычной колеи, чувствовала себя таким пловцом.
– Вы уверены, что нуждаетесь именно во мне? – проговорила я по возможности мягко.
– Да, да, да, – как будто даже разозлился он. – Я понимаю, кто вы. Нет, молчите, не надо ничего отвечать и тем более меня разубеждать. Если вы просто досужая дамочка, случайно здесь оказавшаяся, то станете вспоминать это все как неловкое, но совершенно безопасное приключение. Но ставки слишком высоки. Про себя я уверен в вас, но понимаю, что вы должны быть связаны… связаны… В общем, я не жду от вас подтверждения своей догадке, а просто хочу, чтобы вы
