выносила более предавать госпожу. И по тому же образцу он наводнил двор капелланами и своими собственными учениками и детьми[1136], лично им выпестованными, которые собирались обсуждать суетности и поливать те цветы, что посадил кардинал. Если кто-либо из этих бакланчиков попадал в фавор у короля, находил занятие при дворе и хотел проводить политику, противную политике кардинала, то последний отсылал его в Италию или Испанию, или его ввязывали в скандал и вышвыривали со двора, как выкинули Стоуксли»[1137].
Как отмечает Р. Варник, Волей использовал все возможности, чтобы избавиться от своих конкурентов[1138]. С сарказмом Тиндел пишет о том, благодаря каким методам карьера Волей пошла стремительно вверх:
«И по мере того, как развивались его карьера и достоинство, он стал собирать вокруг себя хитроумных людей, а также тех, кто был опьянен жаждой славы, как и он сам. После того, как они приносили страшную клятву, он продвигал их, давая им большие обещания и делая сообщниками во лжи, и представлял их также его королевской милости <…> Посредством этих шпионов всё, что делалось или говорилось при дворе против кардинала, сообщалось ему в пределах часа или двух. А затем ко двору являлся сам кардинал и с помощью магии убеждал всех в обратном. Если кто-либо при дворе говорил против кардинала и не был в особой милости у короля, то кардинал позорил его перед всеми, а затем со скандалом прогонял прочь со двора. Если же тот был в королевской милости, то он (Волей — Т.Ч.) льстил, совращая подарками, отправлял к нему послов; одних он сделал управителями в Кале, Хайне (Haines), Джернси (Jamsie) и Гернси (Gemsie), других — отослал в Ирландию и на север и держал там до тех пор, пока король совсем не забывал про них, а затем их менял на других, покуда не достигал того, что по отношению к ним намеревался сделать»[1139].
Подобными нападками наполнены и сочинения современника У Тиндела известного английского поэта Дж. Скелтона[1140]. В поэме «Почему ты не появляешься при дворе?» автор обвиняет Томаса Волей во всех смертных грехах, какие только можно приписать человеку. В первой части произведения Скелтон приводит биографию персонажа по имени Дикен (Dicken), Дьявола, который символизирует Томаса Волей[1141]. Во второй части, где речь идет о дворе кардинала, автор акцентирует внимание на том, что это не королевский двор, где сам Господь поместил своего помазанника, а дворец Хэмптон-Корт, построенный для Волей по повелению короля. В третьей части кардинал сравнивается с Амалеком, прародителем амалекитян, внуком Эсава, принесшего много бед евреям[1142].
В другой поэме — «Колин Клаут» (Colin Clout), где Волей олицетворяет вселенское зло, Скелтон иронизирует по поводу неблагородного происхождении английского кардинала, а также его непомерного стремления к стяжательству и роскоши:
«И вот как раз
Готов для вас
О том рассказ,
Как может возвести тотчас
В епископский высокий сан
Пустынника простого Ватикан.
Для этого обязан он
Признать, что подчинял
Уставу строгому о том,
Что должен выезжать верхом
С великолепным клобуком,
Сверкая златом, багрецом,
Быть должен весь его наряд
(Для вящей муки, говорят)
Роскошен и богат.
Прозрачна ткань воротника
Всегда должна быть и легка,
Белей парного молока,
А золото его стремян
Должно слепить глаза мирян»[1143].
Как точно заметил А. Кинней, английский кардинал — «общий враг для Тиндела и Скелтона»[1144]. Демонизация образа Волей прочно утвердилась в английской историографии. Многие современные зарубежные исследователи, среди которых Р. Дуерден[1145], указывают на лживость и лицемерие английского кардинала, готового любыми путями достигать поставленных целей.
Чрезмерное честолюбие и властность Томаса Волей выражались и в его попытке вершить международную политику. Английский канцлер видел свою страну в роли «арбитра», надзирающего за положением дел в континентальной Европе, где главным яблоком раздора являлся Аппенинский полуостров. С 1494 по 1559 гг. там шли длительные т. н. Итальянские войны. У. Тиндел отмечает, что как в случае с Генрихом V, так и в случае с Генрихом VIII, английское духовенство во главе с Волей отклонило внимание короля от внутренней политики государства к участию в войнах с иностранными державами. Весной 1512 г. Англия была вовлечена в войну против Франции, однако первая военная кампания прошла для англичан неудачно.
«Наша первая экспедиция в Испанию имела целью принизить Францию. Наши интересы были нацелены на боковые части Испании, на Гасконь, во-первых, для того, чтобы удержать те земли, а во-вторых, чтобы припугнуть гасконцев и заставить их сидеть дома, пока испанцы будут завоевывать Наварру. Когда Наварра была завоевана, наши солдаты, что не погибли там, вернулись домой и привезли с собой на родину деньги, кроме тех, что потратили там. Хотя и пострадав от потери Наварры, французы тем не менее были достаточно сильны, чтобы состязаться с Испанией, Венецией и папой, со всеми союзниками, которых он мог навербовать; для нас не было другого выхода, кроме как наседать на французов», — отмечает Тиндел в «Практике папистских прелатов»[1146].
Тесть Генриха VIII Фердинанд не предоставил помощи англичанам, а использовал их как прикрытие для собственного захвата Наварры[1147]. В конце августа 1512 г. английская армия, изрядно измотанная, вернулась домой. Затем римский понтифик Юлий II (1503–1513), по словам Тиндела, лично попросил Волей помочь святому престолу одолеть французского короля, и кардинал не дал повода папе разочароваться в его дипломатических способностях[1148].
«Папа Юлий написал своему любезному чаду Томасу Вольффу[1149], чтобы он был так добр и любезен, и оказал помощь святой церкви, сравнившись с Фомою Бекетом, ибо тот был столь же способен. Тогда новый Фома, столь же славный, как и прежний, взял дело в свои руки, и убедил в том королевскую милость. Король взял отпуск от своей клятвы, что была условием мира между английским и французским королями, и обещал помочь святому престолу, на котором “папы Петра” никогда и не бывало <…> Как сказали, так и сделали. А потом парламент, а потом оплата, а потом на французских псов, с полным отпуском всех грехов тому, кто пустит в ад хотя бы одного из них, или кто будет на этой войне убит (ибо эти слова действуют только на том свете, а на этом — нет), а затем прямиком в рай без испытания
