благо советской культуры готов отдать все свои силы и способности.
Н. Заболоцкий
23 июля 1939 г.[288]
Проблемы самоопределения личности и лояльности, затронутые в этом обращении, были не новы для Заболоцкого. Он столкнулся с ними ранее в другом контексте, когда пытался превратить себя из провинциального «полумужика» в представителя городского авангарда. Теперь его «авангардистский» успех принес ему несчастье – его воспринимали как антисоветчика. Таким образом, в своем обращении он пытается доказать как ложность выдвинутых против него обвинений, так и то, что он действительно «советский писатель», что бы это ни значило.
И все же поэт явно чувствовал свою неспособность быть «советским писателем» и осознавал жестокость режима. Несмотря на разрешение вернуться из ссылки в Москву, публикации в главных журналах в конце 1940-х годов и издание полного сборника стихов в 1948 году, он все еще хранил на антресолях несколько пар валенок, тяжелые кожаные сапоги и теплый бушлат – на случай, если на пороге опять возникнут чекисты и заберут его в лагерь. И действительно, как пишет Гольдстейн, Заболоцкого задержали бы в 1948 году, если бы его не спрятал Степанов [Заболоцкий Н. Н. 1977: 188; Goldstein 1993: 104].
Причины этих непростых отношений с режимом становятся понятны из работы, которая в свое время способствовала репутации Заболоцкого как предателя и в равной степени послужила «трудному и рискованному делу» искусства приспособления – риску начать диалог внутри монологичной официальной культуры[289]. Произведение «Творцы дорог» Заболоцкий написал в попытке опубликовать что-то «безопасное» и после лагеря укрепить свои позиции в литературном мире [Goldstein 1993: 101]. И ему это удалось, по крайней мере, в этом конкретном стихотворении. Стихотворение было опубликовано в первом номере «Нового мира» за 1947 год, напомнив о Заболоцком читающей публике и хотя бы в теории подтвердив его статус благонадежного, достойного советского писателя. Картина советской действительности в стихотворении была настолько привлекательна для литературной общественности, что вторая главка стала основой либретто для кантаты «Строители грядущего». Тот факт, что эту главку после смерти Сталина удалил из произведения либо сам Заболоцкий, либо неизвестный редактор, парадоксальным образом свидетельствует о том эффекте, какой она произвела при первой публикации[290] [Заболоцкий 1972, 1: 387–388].
Македонов одобрительно утверждает, что в стихотворении раскрывается тема «тяжелого, напряженного и в то же время радостного труда» и представлена «своеобразная симфония труда и природы». Далее он отмечает, что оно имеет «особенную значимость как для Заболоцкого, так и для советской поэзии в целом» [Македонов 1968: 234–235]. Все это правда. Но, возможно, пытаясь сделать Заболоцкого более приемлемым для властей, Македонов не раскрывает всей природы «особенной значимости», на которую намекает.
Ключ к поэме можно найти в двух вариантах второй главки. Первоначальный ее вариант, который позже был удален, и служит укреплению советского мифа, и в то же время подрывает его. Мы обратимся к этому тексту чуть позже. В главке, которая изначально была третьей, а после переработки стала второй, мы видим персонификацию природы в образе «Севера» и борьбу человека с ней: «Угрюмый Север хмурился ревниво», – пишет поэт [Заболоцкий 1972, 1: 237]. Но к середине главки читатель уже окружен букашками, и тон стихотворения меняется. Видение природы в стихотворении действительно сконцентрировано на «заботе о букашках», звучит религиозно-мистическими обертонами и, возможно, в целом кажется более романтическим, чем в чисто философских стихах Заболоцкого. Временами оно напоминает идеологически сомнительного «Лодейникова».
Здесь «огромный, как ракета, махаон» предводительствует «толпой созданьиц», чьи тельца висят «меж лазурных крыл»; кузнечики «отщелкивают часы»; а тяжелый жук, «летающий скачками», влачит «гигантские усы». (Был ли здесь намек на усы Сталина, мы, вероятно, никогда не узнаем, но такого рода аллюзии нетипичны для Заболоцкого.) Это сборище букашек, которое чем-то напоминает сход зверей в «Утренней песне», вряд ли вносит какой-либо вклад в достижения соцреализма:
И сотни тварей, на своей свирели
Однообразный поднимая вой,
Ползли, толклись, метались, пили, ели,
Вились, как столб, над самой головой,
И в куполе звенящих насекомых,
Среди болот и неподвижных мхов,
С вершины сопок, зноем опаленных,
Вздымался мир невиданных цветов.
[Заболоцкий 1972, 1: 237–238]
Здесь Заболоцкий вернулся к образу столба с присущими ему в творчестве поэта коннотациями духовной идентичности, искусства, религии и бессмертия, как было показано в пятой главе. Эти коннотации подкреплены образами купола и звона, – хотя и то, и другое порождено скоплением насекомых, из них тем не менее складывается фрагментарный образ церкви, который несколькими строками позже дополнен упоминанием о колоколах.
Начиная с середины главки и далее у властей могли быть все основания впасть в пароксизм идеологической паники. С большим воодушевлением поэт описывает цветение души растений («расцвела сама душа растений»), пенье сфер и нежный отклик с земли гитар и колоколов. Что еще более показательно, в последних 12 строках утверждается главенствующая роль природы в аспекте, восходящем к Декларации ОБЭРИУ с ее сдержанным взглядом на рациональное человеческое вмешательство в мир, и далее получившем развитие в посвященных природе стихотворениях, которые будут рассмотрены в следующей главе.
Есть хор цветов, неуловимый ухом.
Концерт тюльпанов и квартет лилей.
Быть может, только бабочкам и мухам
Он слышен ночью посреди полей.
В такую ночь, соперница лазурей,
Вся сопка дышит, звуками полна,
И тварь земная музыкальной бурей
До глубины души потрясена.
И засыпая в первобытных норах,
Твердит она уже который век
Созвучье тех мелодий, о которых
Так редко вспоминает человек.
СТРОИТЕЛЬСТВО ДОРОГ
Литература должна служить народу, это верно, но писатель должен прийти к этой мысли сам, и притом каждый своим собственным путем, преодолев на опыте собственные ошибки и заблуждения. Когда придет время зрелости, эти ошибки и заблуждения пойдут ему на пользу, к ним он уже не возвратится, они не будут казаться ему тем запретным, к которому притягивает человека даже простое любопытство.
Заболоцкий. Автобиография
Заболоцкий сорвал большой красный цветок и произнес: «Станем мы после смерти такими вот цветами и будем жить совсем другой, непонятной нам сейчас жизнью».
И. С. Сусанин, солагерник Заболоцкого
Заболоцкого, даже если он разделяет социалистические идеалы, отличает именно эта готовность верить, и не только на словах, в наименее рациональные области сознания.
Darra Goldstein. Nikolai Zabolotsky
Если первоначальная версия третьей главки «Творцов дорог» построена на идее, что человек редко
