Да нет, не ломались у него кости – не сломались, во всяком случае. Он лежал в снегу секунду, не больше, а потом взвился вверх, как ракета.
И они оказались с Лазарем друг напротив друга на тропинке, на узкой линии в сплошных снегах.
Глашины глаза давно привыкли к темноте, и она видела все так ясно, как если бы не было никакой полярной ночи и стоял бы на земле белый день.
Она увидела, как Лазарь сильно выдохнул воздух и, ей показалось, совершенно расслабился. Он покачивался, будто бы дурака валял, будто приплясывал в каком-то неочевидном ритме.
Но так Глаше казалось лишь несколько секунд, а потом она почувствовала, что сознание ее смещается, перемещается – сливается с ним ее сознание. И этим слитным с Лазарем сознанием она поняла, что расслабленность его – мнимая. Не расслабился он, а перешел в какое-то неведомое ей состояние – все существо его переменилось. Время потекло для него иначе, все органы его чувств заработали по-другому, и, главное, совсем другим стало его отношение к жизни и смерти.
Жизнь и смерть слились в нем, смешались – их разделение стало для него неважным.
– Убью-у!.. – утробно проревел Кульдюм и пошел на Лазаря.
«Убьет!» – с ужасом подумала Глаша.
Это не была мысль о том, что Кульдюм может его убить, – наоборот, она поняла, что Лазарь убьет сейчас этого жуткого человека. Потому и объял ее ужас.
«Что же с ним за это сделают?!» – подумала Глаша.
Она вскочила, но тут же упала обратно в снег, едва сдержав вскрик. Нога вся пронзилась болью, как будто по ней ток пропустили. Может, Кульдюм сломал ей ногу, когда пнул ее на тропинке? Да не до этого ей было сейчас!
Лазарь ударил его в ту самую секунду, когда тот оказался от него на расстоянии удара. То есть не удара – Глаша не знала, как назвать это движение. Это был какой-то каскад ударов – с обеих рук, почти одновременно и раз за разом!
Она видела, что Кульдюм стоит на ногах только потому, что удары Лазаревых кулаков держат его с двух сторон, как подпорки.
– Лазарь, не надо, ну пожалуйста! Пожалуйста! – закричала она.
Кричать ей было больно: она исцарапала губы о наст, когда упала в снег. Но она не чувствовала боли, не чувствовала, что кровь течет у нее по подбородку. И что нога болит, больше не чувствововала тоже.
Вскочив, Глаша бросилась к Лазарю. Кульдюм свалился к его ногам, он наклонился и, схватив за грудки, поднял его со снега, как тряпичную куклу.
– Оставь его!
У Глаши заложило уши от собственного крика. Но она не была уверена, что Лазарь ее слышит.
Все-таки он услышал. Он замер, обернулся. Кульдюм повис у него в руках, наверное, уже без сознания.
– Отпусти его, Лазарь, пожалуйста, – сказала Глаша. На этот раз еле слышно сказала: она сорвала голос. – Тебя же никогда не выпустят. Из-за этого!
Она содрогнулась, представив это. Лазарь разжал руки. Кульдюм свалился на снег снова.
– Ох, правда! – Лазарь покрутил головой. Глаша увидела, что глаза у него шальные. – Правда твоя, Глаша. Не стоит этого такое дерьмо! – Он коротко пнул Кульдюма ногой. Тот застонал и зашевелился. – Живой, не волнуйся, – сказал Лазарь. И, наклонившись, процедил: – Слово кому пикнешь, или убью, или до конца жизни будешь сидеть. Понял?
Глаша не поняла, что прохрипел в ответ Кульдюм. Да ее это и не интересовало. Она поскорее схватила Лазаря за руку и попросила:
– Возьми сумки. Пойдем.
Он взял сумки, и они пошли к дому. Оглянувшись, Глаша увидела, как Кульдюм на четвереньках ползет по тропинке прочь.
Ей так больно было ступать на ногу, что искры сыпались из глаз при каждом шаге. Но страшнее боли было для нее, что Лазарь может это заметить. В какую ярость он тогда впадет, что натворит, лучше было даже не думать.
Глава 12
Когда они вошли наконец в избу, Глаша заперла дверь так поспешно, что чуть руки не ободрала о замок. И засов задвинула собственноручно, не дав Лазарю это сделать.
– Ну что ты? – сказал он. – Не бойся, ему теперь не до нас. – И тут же ахнул: – Глаша! Это он тебя так?!
– Нет! – испуганно воскликнула она. – Я о снег поцарапалась!
Ей показалось, что Лазарь выбьет сейчас дверь ногой и исчезнет в темноте. Да и не показалось, наверное.
Глаша схватила его за руки и умоляюще проговорила:
– Пожалуйста, не ходи никуда! Я тебя очень прошу. Если тебя в тюрьму посадят, я умру в тот же день, так и знай!
Он скрипнул зубами и остановился. Жутким показался ей этот зубовный скрежет! Но все лучше того, что он хотел сделать.
– Пойдем, – сказал Лазарь. – Посмотрим, что с тобой.
Они вошли в комнату. Глаша старалась не хромать, но обмануть его ей не удалось.
Лазарь посадил ее на кровать, осторожно снял с нее сапог. Колено у нее распухло, по ноге текла кровь.
– Что ж ты меня остановила?! – простонал он, крутнув головой.
– Ну хватит, хватит. – Глаша поцеловала его в висок. – Сколько можно убиваться? И ничего тут страшного, обычный ушиб.
– Ушиб! Много ты знаешь!
– Знаю. Если бы перелом, то все больнее и больнее становилось бы. А у меня, наоборот, боль проходит.
– Значит, еще больнее было? – Он легко поймал ее на слове.
– Не было, – отрезала Глаша. – Дай мою сумку.
Он подал ей сумку, она поскорее достала зеркальце. Зрелище ей предстало впечатляющее! Не стоило удивляться, что он не мог успокоиться. Губы у нее распухли и сочились кровью, под глазом наливался синяк.
Лазарь чуть не плакал, глядя на нее.
– Чем промыть, а? – спрашивал он. – Чем, Глаша? Водой?
– Перекисью сейчас промою. Да ничего же страшного, честное слово! – уговаривала она. И, чтобы его отвлечь, сказала, улыбнувшись: – Я когда-то в Крыму ужасно мечтала, чтобы ты появился и меня защитил.
– Чего это ты про это мечтала? – насторожился он.
– Потому что меня один хам по лицу ударил. И я ничего не могла сделать, и тебя не было.
– Гла-аша!.. – Лицо у него исказилось. – Да что ж ты душу мне рвешь?
– Это сто лет назад было! – испугалась она.
Вот дура и зачем рассказала только?
– Я тебе купила джинсы и сапоги, – поспешно добавила она.
– Пропади они пропадом!
– И ничего не пропадом, – обиделась Глаша. – Они очень даже красивые. Можешь прямо сейчас примерить. Нет, лучше завтра, – спохватилась она. – Ночь уже, а тебе вставать чуть свет. То есть да, какой же свет? В общем, рано тебе вставать.
– Ты мне зубы не заговаривай, – сказал Лазарь. – Больше ты из дому вообще не выйдешь! Буду тебя выгуливать два раза в день, как кошку.
– Где ты видел, чтобы кошек выгуливали? – засмеялась она.
