— Что ты ищешь, ненормальная?
— Дай мне, где это у тебя? Дай!
Внезапно Павел решил сменить тактику, пригладил мне волосы, провел рукой по щеке:
— Скажи, что ты хочешь? Я дам тебе, только скажи.
— Где отрава?
— Снотворное? — Он облегченно вздохнул. — Подожди, сейчас найду, ты все тут раскидала.
— Не нужно мне твое снотворное, сам пей! Яд где? Или пистолет? Есть у тебя пистолет? Какой же ты бандит без пистолета?!
Он опять встряхнул меня, а потом несколько минут что-то втолковывал, крепко, до боли сжимая мои предплечья. Я тупо слушала, но почему-то не поняла ни слова. Я стала вырываться, но он не отпускал, и тогда я завыла! Сама не знаю, как это у меня получилось, но получилось громко и хорошо. Только Павлу не понравилось, он вздрогнул, отпустил меня и тут же влепил мне пощечину, одну, другую. Было так больно, что я заплакала навзрыд. Этот злыдень обрадовался и сказал:
— Наконец-то!
Меня это обидело, и я стала плакать еще сильнее, потому что хотелось умереть, а у меня не получалось. Стоять было невыносимо, и я сползла по холодильнику на пол, где опять попробовала свернуться калачиком, но на этот раз у меня не получилось. Павел взял меня на руки и куда-то понес. Я обрадовалась, что теперь он меня точно убьет. Но убивать он меня не стал, а внес в комнату и положил на диван. Тут появилась какая-то женщина и стала что-то громко у него спрашивать, Павел отвечал, но я уже совсем ничего не понимала. Вскоре я осталась одна, совсем одна, только я и тишина. Я лежала очень долго: день, неделю, год. Века проходили один за другим, а я все лежала. Я была мертвая, а потому бессмертная, ведь умереть могут только живые, а я была мертвой и холодной, потому что умер Володя — солнце моей жизни, а без него мне оставалось только бессмертие: холодное, пустое и бессмысленное.
Рядом со мной зазвучали голоса, я подняла глаза: около меня стояли мужчина и женщина. Про мужчину я знала, что мы знакомы, но не помнила ни кто он, ни как его зовут, но почему-то он мне был неприятен. Женщину я видела впервые. Она заговорила:
— Ты уверен, что она не сошла с ума? У нее взгляд совершенно бессмысленный. Слушай, а что, если дать ей водки? Точно, Павел, налей ей целый стакан и заставь все выпить, если она не тронулась, это поможет.
Слова были знакомые, но смысла их я не понимала, однако мне нравилось, как она говорит и хлопочет возле меня. Помогла мне сесть, подложила под спину подушку. Я хотела ей сказать, что все бесполезно, Володя умер и все уже ни к чему, но побоялась, что она огорчится, а мне этого совсем не хотелось, она была такая красивая. Вдруг мужчина протянул мне полный стакан с водой, но я не хотела пить и отвернулась. Он начал что-то громко говорить, кажется, сердился на меня. Но красавица не позволила ему ругаться, она взяла у него из рук стакан и поднесла его к моему рту. Я видела, что она так и не поняла, что я мертвая, и сказала ей об этом, хотя опять испугалась, что ее это огорчит. Но она совсем не огорчилась, только тряхнула головой и сказала мне: «Да, да», — опять протянула стакан, и, чтобы не рассердить ее, я выпила. Вода была холодная и невкусная.
Потом я опять лежала на диване, и время опять летело надо мной, но теперь это было еще более неприятно. Вскоре вернулась женщина и остановила время. Я захотела поблагодарить ее за это, с трудом вспомнила нужное слово и очень этому обрадовалась:
— Спасибо, спасибо!
Женщина тоже очень обрадовалась, улыбнулась мне и повернулась к мужчине:
— Ну вот видишь. Я была права, ей уже гораздо лучше. Теперь надо отвезти ее домой, говори адрес, я сама поеду, пока ты раскачаешься, сто лет пройдет. И пожалуйста, не спорь, ничего не случится. Ты просто сдрейфил, признайся. Сделал из мухи слона, эх ты, рохля! А я говорю, что все будет нормально. Или ты собираешься держать ее тут до бесконечности? Нет? Ну, слава богу! Да не вспомнит она ничего, а и вспомнит, куда с этим пойдет? Зачем ей вообще это нужно? Судя по тому, что лепечет эта идиотка, ей своих проблем хватает. Все, я везу ее.
Она повернулась ко мне и, кажется, что-то спросила, я не расслышала, я рассматривала узор на ее кофточке. Тогда она повторила очень медленно:
— Хочешь домой? Я отвезу тебя домой, хочешь? Опять слова знакомые, а вот что они значат, я не помнила, но поняла, что она мне что-то предлагает, заботится обо мне, но у меня не было слов, чтобы ответить ей, а мне так хотелось! Но тут, к счастью, я вспомнила, что она мне говорила, когда давала воду, и пробубнила:
— Да, да! — Потом, подумав немного, добавила: — Спасибо!
Что было потом, не помню, все было как-то смутно и нехорошо. Я вроде бы спала и в то же время куда-то двигалась или даже летела. У меня кружилась голова, и немного тошнило, наверное, я все-таки летела, так всегда со мной бывает в самолете. Вдруг я оказалась в какой-то другой комнате, и комната эта была мне странно знакома. Женщина была рядом и зачем-то стала укладывать меня, я удивилась, но послушно улеглась. Женщина повернулась, чтобы уйти, но мне было хорошо, когда она рядом, я попыталась остановить ее, схватив за рукав. Но женщине это совсем не понравилось, она что-то сказала резко и коротко, почему-то больше она не хотела быть мягкой и вежливой. Такая, злая, она мне не нравилась, и я не стала держать ее больше, раз все уходят, значит, так надо. Пусть я останусь одна, пусть!
* * *
Я проснулась утром в своей квартире, но почему-то не в спальне, а в гостиной на диване, одетая, только туфли стояли рядом с диваном на полу. Меня поразило, что это были не тапочки, а именно туфли. Что же это значит? Неужели я вчера напилась до такой степени, что даже не смогла дойти до своей комнаты и завалилась одетой?! Но по какому это случаю я так напилась и с кем? Не могла же я, в самом деле, пить одна? Почему я совсем ничего не помню? Было у меня смутное, неопределенное ощущение, что случилось что-то страшное, но сколько я ни понукала свой мозг, так и не смогла ничего вспомнить. Может, это похмельный синдром вызывает во мне чувство тревоги, а на самом деле все в порядке? Да, но тогда почему нет ни головокружения, ни тошноты? И вообще, чувствую я себя более-менее нормально, только слабость небольшая, и все. Ничего не понимаю! Я встала, пошла в ванную, приняла контрастный душ, потом сварила крепкий кофе и выпила его. Тревожное чувство никуда не делось, оно по-прежнему точило меня изнутри, но теперь к нему добавились кое-какие крайне неприятные штрихи. Я не помнила, какой сегодня день, не помнила, что было вчера. Кажется, у меня в памяти образовалась дыра! Наконец, после долгих и мучительных усилий, от которых я даже вспотела, я вспомнила, что одиннадцатого встречалась с авторами. Так что, выходит, сегодня 12 марта? Интересно, почему я легла в гостиной? Нет, мне точно надо выпить еще кофе, тогда, может, и память вернется. Но оказалось, что кофе кончился, да и хлеба тоже не было. На всякий случай я заглянула в холодильник, он оказался пустой, это меня уже не очень удивило. Потом я заметила, что он вообще отключен. Так! Я что, собиралась куда-то уезжать, поэтому отключила холодильник? Подняла голову и посмотрела на антресоли, чемодан преспокойно лежал на месте, значит, уезжать я никуда не собиралась. Нет, все, ничего больше вспоминать не буду. Пойду-ка лучше куплю кофе и еще каких-нибудь продуктов, что-то есть хочется.