— У него была дочь, умерла в два с половиной года от пневмонии. Мать ребенком интересовалась мало. Володя был в командировке, когда девочка заболела. Вернувшись домой, он увидел, насколько серьезно больна малышка, и забил тревогу, но было поздно, уже ничего нельзя было сделать. Он очень тяжело пережил смерть дочери. Вы, видимо, не знали, он не любил об этом рассказывать, Володя был замкнутым человеком.
— Ох, Наташа! — Мы были с ней еще на «вы», но отчества уже опустили для краткости. — То-то и оно, что знала! Ведь Володя говорил мне про дочь, а я совсем забыла. Ну надо же!
— Сколько вы были с ним знакомы, Женя? Два месяца, меньше? А я больше двадцати лет, так стоит ли удивляться, что я помню и знаю про него очень многое, а вы нет. Володя был человеком настолько большим и сложным, что просто привыкнуть к нему, а не то что понять, и то требовалось время, а у вас его совсем не было, слишком быстро все произошло: ваше с ним знакомство, любовь и почти тут же его смерть. Но знаете, мне любопытно, как вы с ним познакомились, если это не секрет, конечно, и если вам не слишком больно об этом говорить.
— Нет, мне очень приятно говорить о Володе, тем более с вами. Но давайте еще чуть-чуть выпьем и, может быть, сможем перейти на «ты»?
Вино не пьянило, но расслабляло, потихоньку распрямлялась до боли сжатая пружина в груди, легче было говорить. Я рассказывала подробно, не торопясь, словно заново воскрешая мельчайшие подробности нашего знакомства. Кому еще я могла рассказать так, кому еще это было бы интересно и нужно?
— А ты, Наташа, как познакомилась с ним?
— Наше знакомство не такое романтичное, все было вполне обыденно. К тому моменту он уже давно разошелся со своей Светой, хотя не разводился по некоторым причинам, и она еще доставала его иногда, в основном требовала денег. А знаешь, однажды я видела ее: очень красивая женщина, но почему-то напоминает змею — узкая, вертлявая, и чувствуется, что злая. В общем, он был тогда одинок и очень несчастен, так я думаю, по нему-то никогда нельзя было определить, что на самом деле происходит в его душе, его сердце.
А я была тогда веселой и счастливой, у меня был отличный парень — Андрей, и мне казалось, что именно это и есть любовь. Накануне Андрей сделал мне предложение, а в этот день привел меня к своим друзьям, чтобы представить им свою невесту. Увидев Володю, я поняла, что увлечение — это одно, а любовь — совсем другое. Ситуация была ужасная! Конечно, я не сдалась сразу, я решила, что если постараюсь как следует, то смогу все расставить в своем сердце по местам. И действительно, на следующий день мне довольно легко удалось убедить себя, что это совсем и не любовь, а временное помрачение, вызванное помолвкой, знакомством с друзьями жениха и выпитым вином. Помогла мне и разница во внешности: Андрей был очень красивым, высоким, что называется, видным молодым человеком, он и сейчас красив, ну а Володя, ты же сама знаешь, невысок, худощав, лицо обыкновенное, только улыбка прекрасная, ну, и конечно же, обаяние. На несколько дней аутотренинг помог — я не думала, не вспоминала о нем, ну все, думаю, излечилась. За две недели до свадьбы мы поехали с Андреем в выходные дни на дачу одного из его друзей, туда же приехал и Володя. Вот когда мне стало плохо. Ничего не помогало, все мои благие намерения полетели псу под хвост. Все кругом веселятся: жарят шашлыки, пьют вино, поют песни под гитару, а я хожу как побитая. Ничем не могу заняться, все валится из рук, ничего меня не радует, Андрею сказала, что у меня голова болит, а сама боюсь даже взглядом с ним встретиться — стыдно. Два дня продолжалась эта пытка, а потом мы вернулись в Москву. Время было позднее, не до разговоров, Андрей проводил меня и уехал к себе, договорились встретиться с ним через два дня. На эти дни я в буквальном смысле затворилась дома, никуда не выходила, никого не видела, ни с кем не говорила, все думала, что же мне теперь делать. Выход представлялся один — все рассказать Андрею, иначе было бы просто непорядочно. Когда Андрей приехал, я все ему выложила, выпив предварительно лошадиную дозу валерьянки, чтобы не заплакать на первых же словах. Он слушал меня внимательно, сцепив руки и опустив глаза. Когда же я закончила словами: «Как видишь, наша свадьба состояться не может», он поднял на меня глаза и спросил: «А почему, собственно?» Я была так ошарашена его вопросом, что просто не знала, что тут можно сказать, и молчала, только смотрела на него во все глаза.
— То, что на тебя подействовало очарование Володьки, я понял сразу. Не ты первая, не ты последняя, такой уж он «чаровник». Он ведь для этого ничего не делает, все само собой получается, и я что-то не заметил, чтобы он обращал на тебя особенное внимание. Ты же не считаешь, что он разделяет твои чувства?
— Нет, не считаю.
— Значит, в нашем разговоре он не участвует, можно оставить его персону в покое. Главное — ты и я. Чувствуешь ли ты ко мне неприязнь, отвращение, разочаровалась ли ты во мне?
— Нет, этого ничего нет. Мне только очень стыдно перед тобой, я чувствую себя виноватой. Но в остальном, пожалуй, ничего не изменилось.
— Ну, стыд еще понятен, это естественная реакция. А вот насчет вины передо мной, это ты брось. Ты не Господь Бог, знать заранее ничего не могла и ни в чем не виновата ни передо мной, ни перед собой. Про себя я могу сказать, что я по-прежнему тебя люблю и по-прежнему хочу на тебе жениться. И без всякого зазрения совести я напоминаю тебе, что ты дала мне слово, и я настаиваю на его выполнении, так как убежден, что наш брак будет прочным и счастливым.
Наташа замолчала и погрузилась в какие-то свои мысли. Я понимала ее, но мне не терпелось услышать продолжение этой неожиданной истории. Поэтому я кашлянула, чтобы привлечь ее внимание, а когда она взглянула на меня, спросила ее:
— Ну и?..
Она улыбнулась:
— Что ж, он оказался прав, Женя, совершенно прав. Наш брак был и остается прочным и счастливым, и я ни разу ни на минуту не пожалела, что вышла замуж за Андрея. Он не только любящий, но и внимательный, заботливый муж, никогда ничем не обидел меня и не укорил. У нас двое детей — дочь и сын. Сына ты видела, он открыл тебе дверь, а дочь живет у своего мужа. Знаешь, первое время мне даже начало казаться, что мои чувства к Володе — это просто наваждение, романтический флер и жизнь быстро развеет их, но ничего не развеялось, ничего! Не знаю, поверишь ли ты мне, но оказалось, что можно любить двоих. Каковы мои чувства к Володе, нет нужды говорить, вряд ли они сильно отличаются от твоих. А к Андрею я всегда чувствовала уважение, привязанность, доверие, я восхищалась им и никогда ни в чем не предала.
— А Володе ты так и не призналась? Я понимаю, что он догадывался, он всегда все знал, не успеешь подумать, а он уже знает. Но сама ты ничего ему не говорила?
