class="v"> теоретик.
Этот молодой немец казался “идеальным воплощением витающего в облаках профессора”. Он никогда не обсуждал политику и редко говорил на какие-либо темы, помимо физики. Окружающие могли только гадать, что же на самом деле происходит за этими толстыми круглыми очками, но никто (и в первую очередь сам Фукс) не сомневался, что перед ними будущий великий ученый. Он унаследовал обостренное отцовское чувство моральной правоты и впоследствии отмечал: “Порой должны возникать люди, готовые сознательно взять на себя бремя вины, так как они видят существующее положение вещей яснее, чем представители власти”.
В 1939 году, накануне войны, Фукс подал заявление о предоставлении ему британского гражданства, но пока оно рассматривалось, его интернировали наряду с другими гражданами вражеской Германии, отправив сначала на остров Мэн, а потом в Канаду, в лагерь недалеко от Квебека. Ничуть не удрученный подобным обращением, он продолжил – дистанционно – сотрудничать с Максом Борном, который подал прошение об освобождении своего коллеги, настаивая, что тот принадлежит “к малочисленному избранному сообществу физиков-теоретиков в этой стране”. Хлопоты Борна увенчались успехом, и 11 января 1941 года, через две недели после своего двадцатидевятилетия, Фукс оказался в Ливерпуле, куда месяцем позже прибудет Урсула.
3 апреля Юрген Кучински устроил в Хэмпстеде, в квартире на Лоун-роуд, 6, торжество в честь “возвращения Фукса в Великобританию”. На встрече было несколько видных немцев и британцев, множество коммунистов, несколько ученых и небольшая горстка шпионов. В числе гостей были Бригитта Льюис, теперь работавшая секретарем в Лондонской школе экономики, и немецкий коммунист Ганс Кале, подружившийся с Фуксом в лагере для интернированных в Канаде. Кроме того, что он поставлял Урсуле информацию, Кале также работал “агентом-вербовщиком советских разведслужб”. Возможно, он и подал идею устроить вечеринку в честь Фукса. Напитки текли рекой, и почетный гость ни в чем себя не ограничивал. В какой-то момент Юрген познакомил Фукса с “любезным, умным человеком, прекрасно говорившим по-английски [и] интересовавшимся наукой”, который представился как Александр Джонсон. Разговор зашел о “возможностях атомной энергии”. Еще в 1938 году немецкие ученые открыли, что расщепление атома урана высвобождает одновременно энергию и нейтроны, вызывая тем самым дальнейшее расщепление и потенциально способствуя возникновению цепной реакции. Датский теоретик-ядерщик Нильс Бор установил, что расщепление происходит в редком изотопе урана-235, и этот прорыв открывал перспективы появления новой энергетической машины (атомного реактора), которая, по словам Фукса, создаст “в длительной перспективе возможность производства электроэнергии”. К концу вечера Фукс согласился “подготовить для Джонсона небольшой отчет о возможностях атомной энергии”, после чего, пошатываясь, побрел по ночному городу и пропустил свой поезд до Эдинбурга.
“Джонсоном” на самом деле был полковник Семен Давидович Кремер, сотрудник советской разведки, работавший под кодовым именем Барч.
Годом ранее другие два немецких физика, работавших в Бирмингемском университете, – Отто Фриш и Рудольф Пайерлс – составили секретный научный документ, который изменит мир и будет угрожать самому его существованию. Записка Фриша – Пайерлса стала устрашающим прорывом в ядерной физике: это было первое практическое руководство по производству ядерного оружия, “супербомбы”, способной обуздать энергию атомных ядер, спровоцировав взрыв “при температуре, сопоставимой с температурой ядра Солнца”. Первоначальный взрыв “уничтожит все живое на обширной территории”, делали вывод ученые, а возникающее впоследствии радиоактивное облако будет еще более смертоносным.
Пайерлс рекомендовал в срочном порядке приступить к производству атомной бомбы. “Даже если у нас нет доказательств, что немцы осознают потенциал бомбы из урана-235, – предостерегал он, – вполне возможно, что это так, и вполне вероятно, что они уже завершили ее производство”. Британское правительство учредило сверхсекретную комиссию под кодовым названием “Мод”, оценивавшую реалистичность производства такого оружия. Это приведет к появлению проекта “Тьюб эллойз” (очередное умышленно обманчивое название[7]), промышленной программы, задействовавшей десятки ученых из разных британских университетов, занимавшихся исследованием и разработкой атомной бомбы.
10 мая, спустя месяц после вечеринки в Хэмпстеде, Пайерлс написал Фуксу, приглашая его “принять участие в теоретической работе, сопряженной с математическими задачами значительной сложности”. Он уточнял: “Я не могу говорить ни о сути, ни о цели этой работы”. Вот как в дальнейшем британское правительство оправдывало свое решение задействовать Фукса в проекте разработки атомного оружия: “В этом исследовании нам требовались лучшие умы, а доктор Фукс являлся обладателем редчайшего интеллекта. Он был известен – и оправдал себя – как один из лучших физиков-теоретиков в мире”. Зная, что Фукс был “активным членом коммунистической партии в Германии”, МИ-5 выражала сомнения относительно разумности предоставления ему допуска к секретному проекту, решившись в конце концов “пойти на известный риск”. Фукс догадался, что новая секретная работа “связана с исследованием атомной энергии”, но лишь по прибытии в Бирмингем, где он поселился у Пайерлса и его жены, ему раскрыли подлинную суть поставленной задачи. Пайерлс обоснованно предположил, что Фукс “обрадуется возможности принять участие в проекте, цель которого состояла в опережении Гитлера”; но Пайерлс не мог даже вообразить, как Фукс использует свое участие в нем. В июне Фукс приступил к работе над созданием атомной бомбы. А через несколько дней Гитлер напал на Советский Союз.
С виду отрешенный от мира ученый, Фукс втайне оставался преданным коммунистом и ярым антифашистом. Как и Урсула, он с ужасом воспринял соглашение между СССР и нацистами, но “оправдывал его, убеждая себя, что Россия подписала пакт лишь для того, чтобы выиграть время”. Теперь Британия спешила создать самое могущественное за всю историю человечества оружие, ничего не говоря об этом Москве. Фукс счел, что это несправедливо и идет вразрез с новым англо-советским альянсом. Впоследствии он писал: “Я никогда не считал себя шпионом. Я просто не мог понять, почему Запад не готов сообщать Москве о бомбе. Я придерживался мнения, что нечто, обладающее столь огромным деструктивным потенциалом, должно быть в равной степени доступно большим державам”. Фукса учили поступать по совести, и в его вселенной монохромной морали предоставление Москве данных о новом оружии было не государственной изменой в отношении Британии, а выражением коммунистической солидарности и возможностью внести личный вклад в уничтожение нацизма. Британские власти в дальнейшем осудят действия Фукса как проявление “глубокого чувства превосходства поистине интровертного ума”, но сам Фукс, как и многие шпионы, считал себя тайным героем. “Я был совершенно уверен в политике России [и] поэтому не испытывал колебаний”. Нападение Германии на Россию подтолкнуло его к подпольной работе на Советский Союз: “Контакт я установил через другого члена коммунистической партии”. Товарищем, о котором шла речь, был Юрген Кучински.
Летом 1941 года Фукс, заглянув в Хэмпстед к Кучински, “сообщил ему в самых общих чертах о характере имеющейся
