о том, чтобы оставить их в наследство дальнему английскому родственнику; он явно “уклончиво отвечал на задаваемые ему вопросы”. Вопрос о том, как он получил свои фальшивые паспорта, требовал дальнейшего разбирательства. “Сам допрашивающий признает, что не может пока сформулировать окончательного мнения относительно Бертона… он ведет себя несколько подозрительно, сталкиваясь с любым представителем власти (особенно военными), к которым, как представляется, априори испытывает неприязнь и недоверие”. Лен и без того уже фигурировал в черном списке служб безопасности, и, судя по его ответам, вычеркивать его оттуда было рано. Его отпустили, но МИ-5 предварительно позаботилась о том, чтобы он не смог выехать за пределы страны: “Будьте любезны передать в паспортную службу запрос, чтобы без нашего участия Леону Бертону не выдавалось разрешения на выезд”. В соответствии с сексистскими воззрениями того времени, основным источником угрозы сотрудники МИ-5 считали мужчину, в то время как их подозрение должно было пасть на его жену.
Лен с Урсулой не виделись с 1940 года. Встреча была радостной и страстной. Лена поразило, как выросли в его отсутствие дети; что Нина лопочет по-английски, а Миша увлекся крикетом. Он стал относиться к детям как к собственным. Семейная жизнь почти вернулась в прежнее русло, разве что захватывавший дух альпийский пейзаж сменился зелеными холмами пасторального Оксфордшира. Во время длительных прогулок на просторах Кидлингтона Урсула в общих чертах рассказывала о продолжении шпионажа на Советский Союз. Она показала Лену спрятанный в их спальне передатчик. Урсула не вдавалась в подробности своей тайной работы, а Лен и не расспрашивал. Даже в браке Урсула предпочитала принцип минимальной необходимой осведомленности, а у нее было много тайн, которых Лену до сих пор знать не требовалось.
Спустя три дня после приземления Лена в Британии от властей поступило требование возместить стоимость его репатриации из Испании, имевшей место в 1938 году. Выставленный счет мог расцениваться однозначно. “Он был свидетельством, что власти обратили внимание на возвращение Лена”. Лен писал: “С самого начала мы вызывали подозрение, которое со временем никуда не исчезло”.
По прибытии в Пул Лен утверждал, что цель его приезда в Британию —“воссоединиться с женой и поступить на [военную] службу”. Когда первая цель была достигнута, он счел своим долгом осуществить и вторую – и записался добровольцем в Королевские ВВС.
Пока Лен ждал документов о призыве, Миша осваивал искусство крученого броска в крикете, Нина училась считать, а Урсула, как и любая домохозяйка в Британии, пыталась обходиться военными пайками (при некоторой финансовой помощи от Советского Союза), заботилась о детях и беседовала через забор с соседями о ходе войны. По всем внешним признакам это была самая обыкновенная семья, радующаяся воссоединению. Если не брать во внимание тот факт, что раз в несколько недель Урсула бросала детей и мужа, садилась на велосипед и тайком укатывала в совершенно другую английскую деревню, где прогуливалась по полям под руку с другим мужчиной.
Глава 18. Атомные шпионы
В конце лета 1942 года мужчина и женщина, оба беженцы из нацистской Германии, увлеченно беседовали в кафе напротив железнодорожной станции Сноу-Хилл в Бирмингеме. Со стороны никто бы не услышал в их разговоре ничего необычного.
Они болтали о книгах, фильмах и войне, поначалу по-немецки, потом по-английски, который оба знали в совершенстве. Они договорились, что встретятся снова через месяц.
Перед самым уходом мужчина передал даме толстую папку, содержавшую восемьдесят пять страниц документов, последние отчеты о проекте “Тьюб эллойз” и самую опасную тайну в мире.
“Даже сам этот разговор доставил мне удовольствие, – писала Урсула о своей первой судьбоносной встрече с Клаусом Фуксом. – Уже тогда, в самый первый раз, я заметила, как он спокоен, вдумчив, тактичен и образован”. На самом деле перед встречей Фукс был крайне встревожен, но “ободряющее присутствие” женщины, представившейся Соней, его успокоило. Кремер всегда держался отстраненно и деловито, теперь же перед Фуксом оказался человек, которому он мог “рассказать о своих переживаниях”.
На станции в Бирмингеме было слишком людно для регулярных шпионских свиданий. Возвращаясь поездом домой, Урсула заприметила куда более подходящее для их целей место.
Тихий городок ярмарок Банбери, на полпути между Оксфордом и Бирмингемом, был примечателен своей почти совершенной заурядностью. В старинном детском стишке увековечено единственное знаменательное событие, имевшее там место:
Скачи, мой конек, без оглядки вперед,
На ярмарке в Банбери леди нас ждет:
В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца,
На туфлях – серебряные колокольцы[9].
За последующие восемь веков мало что нарушало полудрему этого городка, и именно поэтому он идеально подходил для целей Урсулы.
Через месяц она встретилась с Фуксом рядом со станцией Банбери, и они отправились на прогулку по сельской местности, взявшись под руки согласно “давно установленному правилу нелегальных встреч”: постороннему взгляду они бы показались любовниками на тайном рандеву. Первая задача состояла в том, чтобы подыскать надежное место для тайника, где можно было бы оставлять сообщения и договариваться о будущих встречах. От безлюдных полей тропинка привела их к роще, не просматривавшейся с дороги. Урсула прихватила с собой небольшой совок и в зарослях, между выступавшими корнями дерева, выкопала яму. “Клаус стоял рядом и наблюдал за мной сквозь свои очки”. Даже не догадываясь предложить помощь, он не спускал с нее сосредоточенного взгляда, словно следил за каким-то экспериментом. “Я воспринимала это как данность. Я была человеком более заурядным и практичным, чем он. Бросив на него один лишь взгляд, я подумала: «Ни дать ни взять, великий профессор»”.
Весь следующий год, раз в несколько недель по выходным, Урсула добиралась поездом до Банбери и оставляла в тайнике записку с указанием места и времени встречи в тот день. Фукс садился на дневной поезд из Бирмингема. Их встречи происходили всегда на “проселочных дорогах неподалеку от Банбери”, всякий раз в новом месте, и длились не более получаса. “На открытой местности идти за нами по пятам было бы сложнее”, – писала она. К тому же “наша маленькая прогулка не вызвала бы особых подозрений”. Не говоря уже о том, что общество Фукса было ей по душе.
Фукс ничего не знал о жизненном пути Урсулы, а она мало что понимала в ядерной физике, но их сближали общее прошлое, идеология и тайна. “Человек, никогда не живший в такой изоляции, не поймет, насколько драгоценными были встречи с товарищем из Германии, – писала она в дальнейшем. – Соучастие в опасном деле тоже способствовало нашему сближению”. Фукс казался “чутким,
